«…Финансовые работники нашего района, включившись в социалистическое соревнование за досрочное выполнение финансового плана второго квартала, успешно выполнили взятые на себя социалистические обязательства. План второго квартала по сельскохозяйственному налогу выполнен на 132,1 процента.
…Обсуждая на общем собрании план работы на третий квартал, финансовые работники района обязались выполнить его к 25 сентября».
Газета «Сталинское знамя».
***
Весна взяла выходной.
Снег уже растаял, и первая травка покрыла подсыхающую землю. Прошлогодняя ботва, вбитая в колею дороги, за прошедшую неделю прогрелась под ласковым солнцем и сейчас напоминала о себе привычно кислым ароматом. Облокотившись о высокую, выше пояса, завалинку крепкого крытого железом дома, стоял мужчина в расстегнутой телогрейке. Попыхивая щедро скрученной «козьей ножкой», он разглядывал редкие серые пятна на молоке неба. Скрип телеги и чавкающая лошадиная поступь вывели мужчину из задумчивости. Бросив на землю окурок, он потер ладонью лоб, с усилием провел по лицу и, расправив окладистую черную бороду, посмотрел в сторону приближающейся подводы.
Чалая лошаденка тащила телегу, нехотя переставляя ноги по дорожной грязи. Изморось оседала на её впалых боках, придавая неприглядный и плачевный вид. Возница шел рядом с лошадью, держась за оглоблю. Подпоясанное веревкой суконное пальто, потерявший форму цыгейковый треух и заляпанные грязью кирзовые сапоги.
– Доброго здравия, мил человек. Не подскажешь ли, где тут Александр Иваныч Востриков проживает?
– И тебе не хворать, коль не шутишь.
Сняв с головы картуз, бородач, хитро прищурившись, разглядывал гостя.
– Сашка! Неужто, ты? – Возница почесал затылок. – Бородищу то отрастил! А я вот иду и кумекаю: найду, не найду, признает, али нет?
– Чай, не на курортах сдружились, чтоб не признать-то. Тебя какими ветрами в наш курмыш занесло? Дело пытаешь, аль от дела мотаешь?
Бородач открыл калитку и зашел во двор. Стукнула щеколда. Медленно, подергиваясь, открылась одна створка ворот потом другая. Сквозь скрип давно не видевшего смазки железа пробился голос хозяина дома:
– Чего стоишь? Давай, загоняй свово тяжеловоза.
– Нет, Сань, погодь ты. Я ненадолго.
– Ты что такое говоришь? – Александр стоял в проеме открытых ворот, растерянно разведя руки в стороны. – Мы, почитай, годков пять уж не виделись.
– Ну, эт ты загнул. В позапрошлом годе мы с тобой на Победу хорошо встренулись.
Вытирая руки застиранным передником, из калитки вышла женщина. Правое веко, стянутое шрамом от ожога, слегка подергивалось, казалось, оно живет своей жизнью. Из-под сбившегося на затылок платка выглядывали темно-русые с редкой проседью волосы.
– Ты что гостя в воротах держишь?
– Матрена! Ты Витька не признала, что ли?
– Признала. Потому и говорю, чтоб в дом шли. Нечего по пивнушкам шастать!
– Хозяйка! Ты уж не обессудь. Не пойду я в дом. Мне уж возвертаться пора. – С извиняющимся видом гость встрял в разговор супругов.
– Ну! Что я говорю? – Протянув руку в сторону приятеля, Александр как бы жаловался на него своей жене. – Смотри, что он удумал!
– Сань, мне до темного надо лошадь в конюшню поставить. Не то с меня председатель три шкуры снимет. Он у нас строгий. Чуть что не так, того и гляди вредителем объявит. Я уж и так еле упросил его на базар меня отпустить.
– Ну, рассказывай, коли на то пошло. – Тяжело вздохнув, Александр подошел к жене, и они ожидающе посмотрели на Виктора.
– Нинке моей на трудодни пять поросят выписали. Не токмо ей, конечно. И другим свинаркам тоже. Двух то мы себе оставили, а остальных решили на базар свезти. Пять голов прокормить – фуража много надо. Где ж его взять то? Двух как-нибудь вытянем. Да и налог опять же. За пять свиней столько напишут – не обрадуешься. Вот и повез я сегодня трех поросят торговать. Под то и подводу у председателя выпросил. Двух то продал, а третьего никак. Квелый он малость.
Виктор обернулся к телеге и откинул старый овчинный тулуп. В ящике, наспех сколоченном из березовых палок, лежал поросенок. Сняв крышку, Виктор почесал его за ухом:
– Смотри, какой розовенький. А!
Первой не выдержала Матрена. Подошла к телеге и начала гладить поросенка.
– Саш. А что? Давай возьмем. В сарайке приберемся, и пусть живет. А что у него пятачок-то какой горячий? – Спросила она, с укором глядя на Виктора.
– Так второй день мытарится, бедненький. А нынче вон как, слякотно. Может и простыл чутка. Аспиринчика ему полтаблетки и в тепло, он и оклемается. Так-то смотри: гладенький, розовенький, с полпуда в нем есть, а то и поболе. Ну, что скажешь, Сань? – Не дожидаясь ответа, Виктор быстро добавил. – Я денег не прошу. Никак нельзя мне его назад везти. Еще раз председатель меня на базар не отпустит – посевная. А трех мы не прокормим.
– Пошто он мне? Да, и куда я его? У меня в сарае ветер свищет, а ему сейчас тепло надо, сам говоришь. – Махнув рукой Александр добавил. – Нет, Вить, вези домой. Привезешь, под нож и в печку. К утру упреет.
– Жалко, Сань. Маленький он еще.
– В сарайку сейчас ему еще рано. Пару недель за печкой поживет. – Матрена, прекращая спор, сказала своё решающее слово. – Возьмем, Виктор, возьмем. Тем более, говоришь, денег не надо.
– Вот, дура баба! – Александр всплеснул руками. – Придет инспектор, налог выпишет, сама потом скажешь, на кой ляд я его взяла!
– Так ты не держи до переписи. Зима ляжет и на мясо. – Виктор поддержал Матрену.
– По этот год, говорят, до первого октября всю живность перепишут. – продолжая держать оборону Александр наклонил голову и отступил на полшага.
– Да, ладно!?
– Люди говорят.
– Ну, в сентябре зарежешь. Как раз на твой день рождения будет. Вот, считай подарок от нас с Нинкой.
– Мужикам сорок лет не празднуют.
– Так в тузлук и в погреб. – Почувствовав послабление, Виктор усилил аргументы. – Работы в поле закончим, я у тестя медовухи выпрошу. Посидим. Под медовуху с солонинкой вспомним боевые годы. А? Ребят помянем. Ну?
– Я его Тарасиком назову. Тебя вон мужики Македонским прозвали за бороду. – Матрена улыбалась глядя на мужа. – Вот и будет у нас в доме Александр Македонский и Тарас Бульба, кормить то картошкой придется.
– А! Ну, вас! – Махнув рукой, Александр отвернулся и пошел закрывать ворота. – Делайте, что хотите!
Достав из ящика поросенка, Виктор передал его Матрене. Пару раз взвизгнув, Тарасик мирно хрюкнул и успокоился, оказавшись на руках у хозяйки.
***
Едва переступив порог, Александр столкнулся с женой.
– Обед на столе, Сань. Еще захочешь, чугунок в печке.
– А ты куда навострилась?
– У Тарасика вши! – Матрена обожгла взглядом. – Добегу до Кузнечихи, у нее на любой случай какая-нибудь травка найдется. Слышь! Уфимский идет.
Приближавшееся уханье дизеля привычно надавило на уши. На столе мелко задребезжала ложка в чайном стакане. Сиплый паровозный гудок известил всю округу о том, что состав подошел к переезду.
– Пусти. Уйдет сейчас Кузнечиха на дежурство, чем Тарасика лечить?
Тяжело вздохнув, Александр недовольно покачал головой.
– Мало, что в доме свинарником воняет, так еще и обедать в одного!
Не дождавшись, когда муж отойдет в сторону, Матрена оттолкнула его и уже из-за двери проворчала так, чтобы и Александр услышал:
– Сам говорит, что ветер свищет. Ухить сарайку. Думаешь, Тарасику привольно за печкой?
***
Вскоре после войны отремонтировали дорогу, проходящую по центральной улице городка. На месте разбитой от времени булыжной мостовой красовалось широкое асфальтовое полотно. Дорога отделила небольшой район, несколько десятков домов на двух улицах и одном переулке, от остальной части города. По неведомым причинам в народе за этим районом закрепилось название – курмыш. С других сторон проходили железная дорога и маленькая речушка с обрывистыми, заросшими ивняком берегами. В вершине образовавшегося треугольника, там, где речка почти вплотную подходила к новой дороге, стояла городская баня. Большое кирпичное здание, построенное до революции купцом Фёдором Матвеевым, справно служило людям уже больше полувека. Баню так и прозвали – Фёдорова. Особенность Фёдоровой бани – десяток отдельных номеров с душем. И один, совсем буржуйский номер. Открыв дубовую резную дверь, посетитель заходил в предбанник. Обложенные изразцами стены радовали глаз красивым цветочным узором. Не крашеная колченогая лавочка, порождение последних лет, вырезанными именами рассказывала историю посещений. По словам деда Никиты, работавшего до революции банщиком, вдоль стены когда-то стоял большой красивый шкаф. Сейчас на этом месте полдюжины кованых гвоздей торчали в стене, пустив по изразцам ржавые побеги корней. В двух местах плитка выпала и кто-то заботливой рукой замазал пустоты цементным раствором. В помывочном отделении стояла крытая эмалью ванна, отлитая на местном чугунолитейном заводике. Два взрослых человека могли одновременно лежать в ней, наслаждаясь убаюкивающей негой воды.
Прошлой весной Митька с соседней улицы попросил Александра помочь покрыть крышу железом. За работу заплатил на совесть, деньгами. С полученной «шабашки», утаив от жены «четвертак», Александр купил билет на два буржуйских часа в Фёдоровой бане. Узнав, что они идут мыться в отдельный номер с ванной, его жена набрала с собой целую сумку грязного белья. Неиссякаемый поток горячей воды и канализация так вдохновили Матрену, что за два часа она только один раз присела рядом с мужем выпить стаканчик пива. После того, как банщик постучал ключами по дверной ручке, сообщив о пятнадцатиминутной готовности, Александр наскоро помылся и с горечью проводил попытку «вспомнить молодость».
Заручившись поддержкой соседа Ивана, фронтового разведчика, Александр все лето провел в трудах и заботах о собственной бане. Иван не стеснялся напоминать в больших кабинетах о своем и Александра героическом боевом прошлом и о том, что сейчас их фотографии висят на доске почета за ударный стахановский труд. С его помощью на удивление быстро удалось получить делянку и привезти домой заготовленный лес. Даже лесник не особо придирался к чистоте делянки, а после