Он позвал Ллонио, и вся семья собралась перед непонятной постройкой. Тут подул небольшой ветерок, грубо сшитые паруса надулись. Похожий на мачту шест задрожал и заскрипел. На мгновение Тарен испугался, что создание его рук рухнет ему на голову. Однако мачта держалась, паруса наполнились ветром и начали поворачивать шест – сперва медленно, потом все быстрее и быстрее. Под навесом верхний камень заскользил по нижнему. Гоэвин поспешила всыпать в самодельную мельницу зерно, и скоро оттуда потекла мука, смолотая куда более тонко, чем в зернотерке. Дети хлопали в ладоши и радостно кричали, Гурги вопил и кувыркался, а Ллонио смеялся до слез и пританцовывал на журавлиных ногах.
– Странник, – вскричал он, – ты сотворил из малого многое! И сделал это лучше, чем когда-либо получалось у меня!
Следующие несколько дней мельница не только молола зерно, – Тарен приспособил ее для точки инструментов. Глядя на дело рук своих, он впервые с тех пор, как покинул долину Краддока, ощутил гордость. Однако теперь ему было трудно усидеть на месте.
– Казалось бы, – сказал он Гурги, – что мне еще нужно? Здесь, где я нашел мир, дружбу и какую-никакую надежду. Моя сердечная боль унялась. – Он помолчал. – И все же не смогу я жить жизнью Ллонио. Что-то гонит меня искать иные дары, не те, что приносит ему Малышка Аврен. Что я ищу, не знаю. Но, увы, здесь я этого не нашел и не найду.
Приняв решение, Тарен отправился к Ллонио и с сожалением сказал, что должен вновь пуститься в путь. На сей раз, понимая, что Тарена не удержишь, Ллонио не просил его остаться. Они обнялись на прощание.
– И все же, – сказал Тарен, уже вскочив на Мелинласа, – ты так и не открыл мне тайну своей удачливости.
– Тайну? – засмеялся Ллонио. – Разве ты сам не догадался? Я не удачливее тебя или любого другого. Надо только обострить глаз, чтобы не прозевать удачу, и заострить ум, чтобы разумно использовать то, что плывет тебе в руки.
Тарен отпустил поводья Мелинласа, и они с Гурги медленно поехали от берегов Малышки Аврен. Когда Тарен обернулся, чтобы помахать Ллонио, тот прокричал:
– Доверься своей удаче, Тарен Странник! Но не забывай раскидывать сети!
Глава восемнадцатаяСвободные коммоты
От Малышки Аврен, как ее называл Ллонио, они двинулись на восток. Ехали не спеша, спали на мягкой траве или в крестьянских хижинах среди богатых зеленых долин. Это уже была земля Свободных коммотов с крепкими домами, возделанными полями и сочными пастбищами. Тарен убедился, что народ коммотов добр и гостеприимен. Хоть он и называл себя просто Тареном Странником, жители деревень уважали его тайну и ничего не спрашивали ни о месте его рождения, ни о цели путешествия.
Однажды Тарен и Гурги оказались на окраине селения Коммот Кенарт. Тарен осадил Мелинласа у длинного низкого навеса, откуда неслись гулкие удары молота по наковальне. Под навесом стоял кузнец, бородатый здоровяк в кожаном фартуке. У него была копна жестких, как щетка, черных волос, обожженные ресницы и покрытое сажей лицо. Искры дождем сыпались на его голые плечи, но он обращал на них внимания не больше, чем на безобидных светлячков. Кузнец в такт ударам орал веселую песню. Голос у него был зычный, словно камни перекатываются по бронзовому щиту, и Тарен решил, что легкие у этого человека не слабее кузнечного меха. Гурги опасливо отступил от града искр, а Тарен прокричал слова приветствия, еле-еле перекрывая грохот ударов.
Кузнец услышал его и отложил молот.
– Мастер Кузнец, – сказал Тарен, кланяясь, – меня зовут Тарен Странник, я путешествую в поисках ремесла, которым мог бы зарабатывать на хлеб. Я немного знаком с кузнечным делом и прошу тебя научить меня всем его премудростям. Нет у меня ни золота, ни серебра, чтобы заплатить за учебу, но я готов с радостью выполнять любую работу.
– Убирайся! – загремел кузнец. – Я занят, и нет у меня времени обучать всяких бродяг!
– Нет времени? – переспросил Тарен, пристально глядя на здоровяка с молотом. – Но слышал я, что человек может называться истинным мастером, только научив своему искусству других.
– Стой! – рявкнул кузнец, видя, что Тарен собирается уходить. Он поднял молот, будто собирался швырнуть его в голову Тарену. – Ты сомневаешься в моем мастерстве? Да я за меньшее оскорбление расплющивал людей на наковальне! Мастерство? Никто в Свободных коммотах не сравнится в кузнечном деле с Хевиддом, сыном Гирваса!
С этими словами он схватил щипцы, вытащил из ревущего горна полосу докрасна раскаленного железа и принялся ковать такими мощными и быстрыми ударами молота, что Тарен не успевал следить за мелькающей мускулистой рукой Хевидда. На глазах у изумленного Тарена узкая полоска превратилась в цветок боярышника, каждый лепесток которого казался живым.
Тарен онемел от восхищения.
– Никогда не видел так ловко и точно сделанной работы.
– И нигде больше не увидишь, – ответил Хевидд, пряча в бороде довольную улыбку. – Что ты там про себя говорил? Умеешь ковать? Тайны мастерства известны немногим. Даже я не все их постиг. – Он гневно тряхнул взъерошенной головой. – Самые тонкие из них украдены Арауном – властителем Земли Смерти – и спрятаны в Аннуине. Потеряны навсегда. Потеряны для Придайна.
Кузнец вложил в руки Тарену щипцы и молот.
– Попробуй перековать этот цветок снова в плоскую и гладкую пластину. И пошевеливайся, пока металл не остыл. Покажи мне, какая сила в твоих цыплячьих крылышках!
Тарен подошел к наковальне и, как учил Колл, попытался расплющить быстро остывающее железо. Кузнец сложил огромные ручищи на груди и некоторое время придирчиво наблюдал за Тареном. Потом громогласно расхохотался.
– Ладно, хватит! – сказал Хевидд. – Ты не соврал. О нашем ремесле ты и вправду знаешь мало. Но, – почесал он бороду большим пальцем, размером с кулак Тарена, – вижу, кое-что ты смыслишь. А вот хватит ли у тебя мужества сразиться с ревущим пламенем? Вступить в бой с раскаленным железом, имея в руках только щипцы и молот?
– Научи меня ремеслу, – ответил Тарен. – Мужеству обучать меня не надо.
– Отлично сказано! – закричал Хевидд, хлопая Тарена по плечу. – Ты на славу закалишься в моей кузнице! Докажи, что чего-то стоишь, и я обещаю сделать из тебя кузнеца. А теперь для начала… – Он заметил пустые ножны на поясе у Тарена. – Ты когда-то носил меч?
– Когда-то да, – ответил Тарен, – но давно его лишился и теперь путешествую безоружным.
– Тогда ты должен отковать себе меч, – заявил Хевидд. – И потом скажешь мне, что труднее: убивать или ковать?
Ответ на этот вопрос Тарен узнал довольно скоро. Несколько следующих дней были, пожалуй, самыми тяжелыми в его жизни. Он думал сперва, что кузнец поручит сковать ему меч из железной пластины, уже лежащей в горне.
– Э, так не пойдет! Разве это начало, когда половина работы уже сделана? – фыркнул кузнец. – Нет, мой мальчик, ты выкуешь меч с начала и до конца.
И Тарен начал сначала. Первым делом он заготовил древесные угли. Потом с рассвета и до заката раздувал и поддерживал огонь, так что зев горна казался ему пастью ненасытного чудовища. Но и тогда еще рано было браться за кузнечный молот. Хевидд заставил Тарена насыпать в горн куски руды, которые медленно плавились, истекая раскаленным добела металлом. И к тому времени, когда была отлита первая пластина, лицо и руки Тарена стали багровыми от огня и черными от копоти, а ладони покрылись волдырями. Спина разламывалась. В ушах от рева пламени, грохота молота и громоподобных выкриков кузнеца стоял непрерывный звон. Гурги, который вызвался раздувать мехи, держался молодцом. Он не хныкал и не дрожал даже тогда, когда снопы искр окутывали его лохматую голову, а жар пламени опалял шерсть на голове и руках. Вскоре он уже выглядел так, будто стая птиц общипала его, вырывая клочки шерсти для своих гнезд.
– Горн – вот оно, пламя жизни! – выкрикивал кузнец, пока Тарен, обливаясь пόтом, бил по глухо позвякивающей полоске металла. – Молот – вот она, сила жизни! – гудел кузнец. – Наковальня – вот она, крепость жизни! Тебя будут жарить, расплавлять, дубасить, но ты не поддавайся! Металл бесполезен, пока его не закалили!
Несмотря на усталость, от которой он вечерами без сил валился на соломенный тюфяк, Тарен ликовал, видя, как полоска металла мало-помалу принимает форму клинка. Тяжелый молот, казалось, с каждым разом становился еще тяжелее, но вот наконец Тарен отбросил его и поднял выкованный меч. Ровный и острый клинок сверкнул в алом свете горна.
– Прекрасное оружие, мастер Хевидд! – в восторге вскричал Тарен, любуясь делом своих рук. – Пожалуй, не хуже моего прежнего!
– Ну и что? – воскликнул кузнец. – Ты хорошо справился с работой? Неужели ты доверишь свою жизнь неиспытанному клинку? – Он указал на деревянный чурбан в самом углу кузницы. – Ударь покрепче, – велел он. – Острием, краем и плашмя.
Тарен уверенно взмахнул мечом и резко опустил его на чурбан. Клинок задрожал от могучего удара, что-то хряснуло, звякнуло, и Тарен вдруг с изумлением обнаружил, что держит в руке рукоять с неровным железным обломком. Осколки разлетелись во все стороны. Готовый разрыдаться, Тарен обернулся к Хевидду. Тот громко расхохотался.
– О-го-го! – заливался кузнец, совершенно не расстроенный неудачей Тарена. – Неужели ты рассчитывал с маху сделать достойный клинок?
– Что же мне теперь делать? – растерялся Тарен.
– Вот именно, делать! – ответил кузнец. – Начать делать новый!
И Тарен начал все сначала. Теперь он уже не тешил себя радужными надеждами. Работал мрачно и упрямо. Два следующих клинка Хевидд велел ему выбросить, не дав закалить, потому что счел безнадежно испорченными. Дым от горячего металла въелся в ноздри и придавал еде кислый привкус гари. Тарен поспешно проглатывал скудный обед и снова устремлялся к горну. Он окунал откованную болванку в чан с водой, закаливая металл, и клубы горячего пара били в лицо. Постоянный гул и грохот сотрясали все тело и проникали внутрь, словно бы перемалывая каждую частичку тела. В конце концов ему стало казаться, что не клинок, а он лежит на наковальне и по его голове бьют, бьют, бьют тяжелым молотом.