– Будь ты проклят, Сварог! – голос Степана отразился от стоящих рядом скал, эхом прокатился вокруг. – Ради тебя снова погиб невинный! Я вновь проклинаю тебя во веки веков!
Бывший разбойник сплюнул на траву тёмный сгусток. Высоко в небе прогремел раскат грома. Потом снова и снова, будто сами небеса трижды подтвердили его проклятие.
Предав тело земле и завалив камнями, они поднялись по крутому склону обрыва. В сгущающихся сумерках Таргитай рассмотрел сияние впереди.
– Это ещё что? – пробормотал Степан. – Постой!
Но дударь уже со всех ног помчался вперёд. Бородач догнал, когда невр уже стоял над тремя зарубленными телами.
– Мать честная, – вырвалось у Степана. Глядя на бездыханных, он непроизвольно почесал в затылке. – Это ж твой меч.
Он не сводит глаз с убитых, смотрит то так, то этак, щурится, стараясь понять.
– Мне вот интересно, с какого перепугу они друг на друга набросились. Вот этот здоровяк, – сказал он, указывая на Пукана, – зарубил их обоих, а потом его совесть заела, что ли? Вот так бросаться на клинок… Хотя, может, когда Протей пожирал тех несчастных, у него ум за разум зашёл.
Таргитай подобрал Меч, медленно протёр краем рубахи Тараса лезвие. Метал блестит чистотой, словно только что с наковальни.
– Думаю, Меч старался вернуться ко мне, – молвил Таргитай невесело. – Он не простой. Как пёс, что привык к хозяину.
– Ты взаправду? – не поверил Степан. – Где ты его взял? По мне, так его ни за какие деньги не купишь. Разве что какого-нибудь богатыря победил.
Он посмотрел на Таргитая заговорщицки.
– Этот герой был один, понятно, а вас сколько против него вышло? Десяток? Аль больше?
Невр пропустил шутку мимо ушей.
– Этот Меч, – сказал он, глядя на темнеющую степь вокруг, – я вытащил из камня в склепе древнего воина.
– И что, – спросил бородач недоверчиво, – никто не стерёг?
Таргитай не ответил.
Степан уважительно оглядел широкие плечи, оценил толщину рук, крепость кулаков Таргитая, в которые, как сам видел, могут превратиться эти широкие ладони. Однако на лице мелькнуло скептическое выражение, уголок рта приподнялся в кривой усмешке.
– Враль из тебя, – сказал Степан с укоризной, – как из меня повитуха. Пошли уже. На дворе ночь, а мне как назло хочется выпить, закусить и поспать. Наверное, на погоду. Небось, завтра будет дождь.
Ночь решили переждать прямо в степи. Звёзды затмевает яркий диск луны. Время от времени его то и дело скрывают пролетающие крылатые силуэты. Ноздри щекочет горький запах степных трав. У небольшого гая в десятке шагов Таргитай услышал тихое журчание ручейка.
– Собери-ка пока веток, – попросил дударь, опустившись у ручья на четвереньки. Умывшись ледяной водой, он принялся пить из обеих ладоней.
Степан почесал бороду, недовольно скривился.
– Хм, – буркнул он, – а что будешь делать ты? Неужто подстрелишь кабанчика?
Напившись, как верблюд в оазисе, невр уже во весь рост вытянулся на траве, закинул руки за голову.
– Я-то? – переспросил он. – Да вот, хочу отдохнуть. День был тяжкий.
Степан злобно хмыкнул.
– Какое совпадение. У меня тоже. Но с чего это ты лежишь на боку, а я таскаю дрова?
–Я, так и быть, разожгу костёр, – смилостивился Таргитай, – а потом ещё надо будет забить какую-нибудь дичь. Уток там, зайца или дикого кабанчика. Я не привередливый, ты не думай. Когда голодный, что хошь съем. За разносолами не гоняюсь. Так что давай, хорошо бы уже пожрать да вздремнуть хоть немного.
Степан опешил. Дёрнулся, словно получил по морде веслом.
– Ты, конечно, победил этого Протея, кто спорит, – прорычал он, едва не лопаясь от гнева. – Честь тебе и хвала! Но ты эти почести получишь, когда отправишься в вирий, ногами вперёд, ясно тебе?!
Таргитай с неохотой сел на траве, посмотрел мученическим взглядом.
– Давай заниматься дровами и охотой по очереди, – предложил он. – Сегодня ты, а я – в другой раз. Всё будет справедливо!
Над головой Степана с уханьем пронёсся филин, мелькнул в свете луны, но в темноте показался огромным нетопырём.
– Значит так, – сказал бывший разбойник решительно, – выбирай: идёшь за дровами или бегаешь в темноте за живностью нам на ужин.
Таргитай с неохотой поднялся, оторвав зад от прогревшейся за день земли. Брезгливо отряхнул с волчовки травинки и пару крупных, утробно гудящих жуков.
– Вот так всегда, – сказал он лениво, но без злости, – только соберёшься прилечь, так работа тут же тебя сама находит. И кто её только придумал.
– Нечего жаловаться, – сказал Степан с укором, – труд – дело благородное. Мой покойный батя часто говорил, мол, трудиться всегда пригодится; если хорошо трудиться, то не нужно лечиться; труд – как самоцвет, красит человека, особенно, когда это твой сосед, а не ты.
– А я, – вспомнил Таргитай, широко зевнув, – как-то сказал деду, что работа не волк, в лес не уйдёт.
Степан посмотрел с саркастическим интересом:
– И что он ответил?
– Ничего не ответил, – молвил Тарх неохотно. Рука машинально поднялась, пальцы нащупали место, куда дед Тарас отвесил тяжёлый подзатыльник.
Бормоча недовольно под нос, дударь утопал в темноту.
Луна высвечивает каждую травинку вокруг. Если отойти в сторону, небо скрывают сцепившиеся ветви деревьев, которые непонятно как оказались тут вместе с молодым орешником и берёзами, вдали от настоящего Леса.
По хрусту под ногами Таргитай понял, что вот они, дрова. Нагнулся и подобрал пару крепких сушин. Шагнул дальше, тут же под сапогом чавкнуло, снизу пошёл резкий мерзостный запах, какой встречал только в весях да деревнях.
Дудошник убито вздохнул. Снова не везёт! Бывало, идёшь, складываешь новую песню, сердце разрывается от притока чувств и образов, а тут бац – и с размаха наступишь в зелёную лепёшку. Мрак посмеивался, Олег наставительно говорил, что настоящий мудрец смотрит не только на звёзды, но и под ноги. А какой из певца мудрец.
Тарх принялся старательно чистить подошву о траву. Пятясь, снова шагнул в сторону, и тут же земля под ногами пропала. Вместо того, чтоб держать, стала больно бить по плечам и бокам, пока дудошник кубарем летел вниз. От удара из глаз посыпались искры, заплясали множеством огоньков.
Сдирая с волос налипшие травинки, выбрался из оврага наверх, сгрёб в охапку ветки. Теперь уже ориентировался по запаху, чтоб дважды на вляпаться в одно и то же, побрёл назад.
Вывалил груду дров на землю и только присел отдохнуть, как Степан велел принести ещё. Мол, ночь длинная, дров надо больше. Мало ли какая нечисть сунется.
– И вымойся! – бросил он вслед. – Не знаю, в чём ты валялся, но разит так, будто ты реку дерьма переплыл!
Таргитай с досадой помыл в ручье сапоги, сполоснул руки, старательно тёр пучками травы, чтоб от запаха ни следа.
Внезапно ветер донёс отдалённый собачий лай, ноздрей коснулся едва различимый запах дыма.
***
– Корчма! – громко заявил Таргитай, выскакивая из кустов, когда Степан наконец развёл огонь и с усталым лицом опустился на траву. – Там постоялый двор, я слышал лай собак и ржанье коней! Поедим вволю и выспимся!
Бородач одарил Таргитая уничижительным взглядом, словно старался провертеть у невра в черепе глазами дыру. Костёр потрескивает в двух шагах, пламя неспешно грызёт ветки.
– Я тут едва не лопнул, пока огонь раздувал! Дрова сыроваты, еле загорелись. А теперь, когда дело пошло, ты заявляешь, что я корячился почём зря?!
Степан смотрит с глубокой досадой, губы поджались, видно, что сдерживает поток ругани.
Таргитай примирительно выставил ладони.
– Да я ж не заставляю! Я иду в корчму, а ты, чтоб твой труд не пропал зря, оставайся здесь, утром встретимся. Я ж понимаю, что ты старался, вложил в этот костёр душу, можно сказать…
Степан прервал нетерпеливым жестом.
– Пошли уже! Хватит глумиться! Только залей костёр.
– Залить? – не понял невр. – А чем?
Степан уже шествует через раскинувшуюся во все стороны степь к едва заметным вдалеке огонькам. Ветер доносит оттуда пьяные задорные песни. Он отмахнулся.
– А чем хочешь! – бросил он через плечо. – Там есть ручей, попей водички, вот и зальёшь.
– Я столько не выпью, – донёсся вслед обиженный голос певца.
Глава 4
Снаружи корчма выглядит маленькой и неказистой. Дом старый, но сложен из мощных, широких брёвен. Маленькие окна освещены. Из приоткрытой двери слышны пьяные голоса, ругань и хохот.
Рядом пристроилась небольшая кузница, из трубы валит дым, стук молота по наковальне звучит мерно и глухо.
– Странно, – заметил Степан, оглядывая двор перед корчмой. – Конюшни нет, да и у коновязи ни одного коня.
У Таргитая голодный взгляд, так и смотрит на корчму, словно готов съесть и её, разжевать каждое брёвнышко.
– Главное, что там можно поесть и отдохнуть по-человечьи, – сообщил он, потом спешно добавил: – Или по-людски, тоже неплохо.
Степан недоверчиво хмыкнул. Снова оглядел двор, где только колодец да кузница. Смотрит настороженно, не спешит подняться по двум скрипучим ступеням в корчму. Однако невр уже их перешагнул и распахнул тяжёлую дверь.
Степан нехотя двинулся следом. Тут же едва не споткнулся – ступени ведут вниз. Руки ухватились за перила из дерева, он сразу спрыгнул на пол, преодолев все пять ступенек.
Помещение просторное, в тусклом свете видны заполненные людом столы. У дальней стены полыхает широкий камин. В центре нависает широкое деревянное колесо с масляными светильниками. На стенах чадят факелы. Таргитай с наслаждением сделал глубокий вдох, ноздри затрепетали от запахов жареного мяса, похлёбки и пива.
К ним сразу повернулось множество лиц, все поголовно бородатые, у многих из собравшихся здесь головы венчают лёгкие шлемы. Лица многих заросли густой бородой по самые скулы. У некоторых борода поднимается до бровей.
На мгновение голоса смолкли, Таргитай со Степаном ощутили неприветливые взгляды. Но не прошло и минуты, как сидящие за столами потеряли к ним интерес, вернулись к еде, руки потянулись к пивным кружкам. Шум голосов возобновился.