тай невольно принялся щуриться.
Из темноты навстречу шагнул широкий, приземистый воин. Распахнул ближайшую дверь, и Таргитай влетел внутрь от увесистого пинка.
Дверь тут же захлопнулась. Снаружи несколько раз провернулся ключ. С грохотом задвинули засов.
Глаза быстро привыкли к полумраку. Таргитай различил небольшое зарешеченное окно почти под потолком, откуда льётся бледный свет луны.
У дальней стены негромко лязгнула цепь. Впившись в ту сторону глазами, дударь различил смутные очертания прикованного к стене человека. От него разит испражнениями, исходит мощный запах немытого тела.
Таргитай рассмотрел неопрятную бороду. Из одежды – лохмотья. Заключённый распят на стене, как Промет. Туго натянутые цепи удерживают руки. Лицо скрыто в темноте, но невр разглядел на нём тёмную маску запёкшейся крови.
– Здрав будь, добрый человек, – молвил он, ища взглядом, куда бы сесть. А ещё лучше – лечь. Грязная куча в углу при более близком рассмотрении оказалась старым матрасом.
Тарх сморщился, но всё же опустил туда свое измученное побоями тело.
Сунув руку за пазуху, улыбнулся – пальцы нащупали драгоценную дудочку.
Привалившись к стене, невр принялся играть. Звуки сперва напоминали скулёж простуженной собаки, которой лошадь наступила на причинное место. Затем Таргитай разыгрался. Полилась красивая мелодия. Пальцы забегали по дырочкам на дудке, он принялся играть, выплёскивая всё наболевшее и стараясь уйти из этого злого и жестокого мира.
Он играл некоторое время, пробуя разные лады и тоны, когда вдруг распятый на цепях человек открыл глаза – они слабо блеснули в лунном свете. В темноте гулко звякнули цепи.
Дудошник, увидев это, отнял сопилку от губ. В камере воцарилась тишина. Правда, ненадолго.
– Таргитай, – прохрипел узник, – чтоб тебя. Ты и у Ящера дудишь, как у себя дома. Неужто сдох раньше меня?
– Поверить не могу, – прохрипел, криво усмехнувшись разбитыми губами, Степан. – Это и впрямь ты, Тарх.
Узник чуть сдвинул голову, и теперь свет луны падает прямо ему на голову. При виде кровоподтёков на лице друга, Таргитай поджал губы, физиономия сочувственно вытянулась.
Степан тоже впился в него взглядом, словно желая убедиться, что этот золотоволосый гиперборей – настоящий, из плоти и крови, а не порождение колдовского морока.
Для верности даже дотронулся кончиками занемевших пальцев до его жилетки из волчьей шкуры. Потыкал в круглое крепкое плечо, где под кожей ни капли жира, а только твёрдые, как столетний дуб, мускулы.
– Как ты сюда попал? – вопросил Таргитай участливо. – За что тебя так?
Он окинул жалостливым взглядом лицо Степана в синяках, его штаны и рубаху, что от частых и сильных побоев превратилась в лохмотья.
– Ну ты ж меня знаешь, – проговорил бывший разбойник, усмехаясь разбитым ртом, – я, как обычно, поносил богов и жрецов, что им служат. Особенно – Сварога!
В глазах вспыхнули искорки ненависти.
– Увидел его новенький идол, тут на капище в центре Аргоны. Вот и при всех помочился. На меня тут же налетели сперва мордовороты-волхвы, потом городская стража. От первых кое-как отбился, хотя волхвы ещё те головорезы, и в каких только пещерах сидели, зато стражники меня скрутили в бараний рог…
Услышав, как Степан обошёлся с его изваянием, Таргитай скривился в отвращении. К тому же стало ясно, отчего у него некоторое время назад жутко болела голова и ломило спину. Он-то был уверен, что из-за горного воздуха и тяжести неба на плечах. Да ещё было почему-то мокро и так горячо, так горячо… А, оказывается, над его изваянием попросту надругались.
– Куда ты исчез в ту ночь? – спросил, облизав пересохшие губы, Степан. – Неужто просто взял и ушёл? Я о тебе расспрашивал в паре ближайших весей, но тебя никто не видел.
Бородач вперил в Таргитая вопросительный взгляд. В лунном свете лик его выглядит лицом призрака, который устал скитаться по земле и нести на себе всю боль мира. Но вот в его глазах вспыхнула злость. Тарх сразу это углядел и даже почувствовал эту ледяную волну всей кожей.
Он посмотрел чистым, искренним взором и произнёс:
– Я пытался спасти прикованного к скале Промета. После этого – держал на себе небесную твердь, потому что Атлант меня обманул и удрал, а мне вот… пришлось…
Правда сама сорвалась с его уст. Врать он не мог даже когда, наверное, и следовало бы. Это не мудрый Олег – тому соврать всё равно, что в чужую скатерть высморкаться. Мраку – и того легче.
Пару мгновений Степан буравил его колючим взглядом. А потом – затрясся от хохота. В каменной комнатушке заметалось эхо, отскакивая от стен. У Степана из глаз выступили слёзы. Нижняя губа лопнула, на ней повисла капелька крови.
Он перестал смеяться, лицо перекосилось. Зажмурившись, он стиснул зубы, пережидая приступ страшной боли. Потом медленно открыл глаза. Измученный взгляд отыскал в полумраке дудошника.
– Ну ты и брехло, – выдохнул бывший разбойник. – Это ж надо такое придумать! Хе-хе. Сразу видно, талант складывать песни.
У Таргитая к лицу прилила кровь, скулы покраснели.
– Я?! – он едва не задохнулся от обиды, широко распахнув глаза. – Да я в жизни никому не соврал!
– Да ладно, – хмыкнул Степан, – так и скажи: ушёл пить вино и играть бабам на дудке! Я ж пойму. Нечего заговаривать зубы! А то ишь – освобождал какого-то там Промета и держал на плечах небесный свод. Ха-ха!
Глава 10
Когда первые лучи зари проникли в окно и нарисовали бледно-розовое пятно на стене, дверь камеры распахнулась. На пороге стоял воевода. Таргитай вспомнил даже его имя – Медгарв.
Теперь невр смог рассмотреть его вблизи. Среднего роста, взгляд цепкий. Плечи раздаются вширь. Падающие на плечи седые волосы перехватывает тонкий серебряный обруч. Шрам на подбородке придаёт мужества. Однако в его глазах Таргитай заметил усталость.
– Эй, варвар, – сказал он недобро, ткнув перстом в Таргитая. – Встал и пошёл со мной.
За спиной дудошник увидел четверых крепких воинов. Все в простых кожаных латах, тогда как на воеводе – добротная кольчуга из толстых железных колец.
Воины настороженно следят за каждым движением Таргитая, ладони покоятся на рукоятях мечей.
Сам же воевода спокоен и собран. На лице странная уверенность, что этот голубоглазый не нападёт и даже не обидится, если ему случайно прищемить дверью палец.
Бросив ободряющий взгляд на Степана, Таргитай вышел и последовал за воеводой по коридору. Перед глазами маячит седой затылок и могучая, как у медведя, спина.
Позади, как лоси, топают воины. Кажется, эхо тяжёлых шагов разлетается по всему дворцу.
Поднявшись по ступенькам, которые Таргитай прошлым вечером пересчитал собственными рёбрами и задницей, Медгарв двинулся по широкому коридору, топча грязными сапожищами дивный красный ковёр.
Таргитай идёт следом, с любопытством разглядывая стены из белого мрамора. Кое-где в нишах притаились статуи в человеческий рост. У них в ногах из урн курится дымок, лежат яркие, слегка увядшие цветы. Тут могучие и почему-то полуголые богатыри, будто родом из Песков, где круглый день испепеляющая жара, а ночью от холода зубы выбивают барабанную дробь.
Последним он заметил деревянное изваяние. Медгарв остановился подле него. Таргитай внимательно рассмотрел статую. Лик этого мужа суровый, брови сшиблись над переносицей. В руке огромный меч, остриё упёрлось в землю под ногами.
– Будь славен, о великий Сварог, победитель Ящера! – прошептал воевода с почтением. Глянув в суровый лик бога и скользнув взглядом по Мечу, он воодушевлённо двинулся дальше.
Таргитай обалдело вытаращил глаза, во рту сделалось сухо. Он замер, рассматривая совсем не похожего на себя идола с простыми полевыми цветами у ног. Эх, мелькнула мысль, зря, лучше б венок сплели на голову. Всё бы краше смотрелось!
По обе стороны на стенах мерно горят светильники. В воздухе разлит сладковатый аромат сгорающего масла. Свет идёт ровный, чистый. Каменный пол отзывается стуком от тяжёлых шагов идущих следом стражей.
Сапоги же невра ступают легко, мягко, хоть и весом он побольше каждого из воинов.
Коридор свернул вправо, расширился, но воевода остановился. Толкнув дверь, он шагнул в комнату. Навстречу ринулся спертый воздух, настоянный на запахе крепкого пота и жира, которым заправлены медные чаши на узких металлических столбах. В окна льётся солнечный свет, но огонь в чашах всё равно делает просторную людскую светлее, прогоняя тьму из углов.
У стен множество полатей, Таргитай заметил несколько больших сундуков – оттуда торчат прижатые тяжёлыми крышками края одежды.
На вошедших подняли головы, оторвав внимание от прялок, несколько девушек. Увидев воеводу, подхватились и отвесили поклоны, с любопытством рассматривая высокого варвара возле него. Медгарв скупым жестом поманил их к себе.
Середину людской занимает массивная лохань. Широкая и длинная, Таргитаю по пояс.
Воины по знаку воеводы встали рядом. Один ногой затворил дверь, и по комнате прошла волна затхлого воздуха, отчего в святильниках колыхнулось пламя.
Медгарв кивнул Таргитаю на лохань. Над ней поднимается пар, оттуда веет живительным теплом и влагой.
– Раздевайся, – повелел он. – Приведём тебя в божеский вид.
При слове «божеский» у Таргитая дёрнулся глаз – в боги уже записали, но теперь будто хотят подправить ножичком. Поковырять, отрезать лишнее.
Дударь посмотрел на воинов. Они в ответ глянули с нарочитым презрением, губы насмешливо скривились.
– Я ж мылся только месяц назад, – сказал он несчастно. – Если слишком часто, то начинаю чесаться.
Воевода фыркнул.
– Лезь, тебе говорят, умник!
Таргитай нехотя сбросил волчовку. Отвернувшись от девушек, стянул сапоги, снял пояс и портки. Даже не потрудившись прикрыть срам, подошёл к лохани и забрался внутрь.
Успел заметить, как девки из челяди пожирают его глазами. И отвернуться бы, да не могут отвести взгляд от могучей фигуры, плоского в валиках мышц живота. А когда взгляд опускается ниже, то лица вообще заливаются краской.