Вдалеке за деревьями блеснул огонек. Невр с трудом разглядел избушку. От радости едва не выпрыгнуло сердце.
– Туда! – сказал он бодро, указывая вперёд.
Степан проследил за его пальцем, бросил ворчливо:
– Эх, всё равно болото обходить.
Певец замотал головой.
– Нет. Наверняка, там отыщется тропка. Пойдём напрямик!
Степан посмотрел в упор, подозрительно прищурился.
– С чего это ты такой уверенный? Мне что-то не охота брести по горло в болоте и лобызаться с лягухами.
– Иди за мной, – сказал Таргитай и с гордой улыбкой расправил плечи, выгнув грудь колесом. Рукоять Меча за спиной тут же ударила по затылку. Он обиженно потёр ушибленное место. – Я там уже бывал. Тропка будет! Не сомневайся!
Степан покачал головой, мол, нашёл дурака. Но смутное чувство заставило последовать за дудошником. Он тоже углядел за деревьями огонёк, даже почудился запах мясной похлёбки. В животе моментально заурчало, будто лягухи из трясины разом переселились к нему в нутро.
Спустя какое-то время, они вышли на сухое. Намокшая одежда противно липнет к телу, в сапогах хлюпает вода. Степан яростно принялся сдирать налипшие на голову кувшинки, полоски тины, отрывать крупных пиявок. Некоторые уже раздулись, успев насосаться крови.
– Тропка, да?! – едва не шипел он. – Будет тропка! Ты там уже ходил, бабушку твою надвое! Да с меня какой-то упырь чуть портки не содрал!
– Вдруг ты ему понравился? – предположил Таргитай.
Степан в ответ яростно зарычал.
Тарх стащил сапоги, принялся выливать чёрную от грязи воду. Затем обулся снова. Болото дышит им в спины, там раздаётся утробное кваканье. Лягухи словно проснулись все разом. В темноте за деревьями вдруг показались светящиеся точки глаз, донеслось глухое рычание. Однако существо стало медленно отступать и вскоре исчезло.
– Тут живёт ведунья, – начал оправдываться Таргитай. – Мне казалось, она проложит нам незримый волшебный мост…
– Эх, дурень, – вырвалось у Степана в сердцах. – Я полз чуть ли ни версту по горло в грязи. И всё потому, что тебе показалось! Аршин тебе в зад! Оглоблю в дышло!
Таргитай стыдливо втянул голову в плечи.
– Хорошо, хоть дом настоящий, а не морок, – заметил Степан, кивая в сторону избы. – Эге… да она на куриных ногах!
Таргитай тоже глянул на уже знакомую избу на трёх могучих куриных лапах. При виде освещённых окошек и залитой лунным светом поляны в груди радостно ёкнуло.
– Пошли, что ли, – сказал Степан голосом идущего в последний бой ушкуйника, которому уже нечего терять. – Показывай ведунью. Если не даст горячего борща, я вас обоих скормлю упырям.
Когда миска с борщом опустела, Степан придвинул к себе широкое блюдо с зажаренным поросёнком. От него поднимается пар, идёт вкусный, дразнящий запах.
Они с Таргитаем, не сговариваясь, начали рвать порося, отправляя горячее мясо в рот, чудом не обжигаясь и слизывая текущий по пальцам сок.
Небольшой стол накрыт только для них двоих. Яга расположилась на лавке у окна, в руках прялка, пальцы умело выплетают из мотка шерсти толстую светящуюся нить. Шерсть отсвечивает золотом, бросая на лицо ведуньи лёгкие блики света.
Старуха добродушно посматривает на двух голодных мужчин. Её рот сжался в линию, но глаза посмеиваются. По лицу разбежались сеточки морщин, лик словно бы светится изнутри, как и кудель шерсти в руках.
От натопленной печи идут волны тёплого воздуха, там сушится рубаха Степана, волчовка Таргитая да стекает на бревенчатый пол вода с кожаного панциря.
Оба за столом в одних лишь портках, рвут крепкими зубами нежное мясо. В желтоватом свете лучин блестят покатые плечи невра и его бородатого спутника.
Когда от поросёнка ничего не осталось, Яга повела бровью – и на столе возник глиняный кувшин. Стукнули о столешницу два расписных ковшика.
Степан схватил кувшин, сделал глоток. Одобрительно крякнув, налил себе и дударю.
– Добрая медовуха!
Яга и бровью не повела на похвалу.
– Что привело тебя вновь, Таргитай? – спросила она, рассматривая простого, как деревянная ложка, певца.
Невр повернулся к старухе. Пару мгновений всматривался в её изрезанный морщинами лик, затем молвил:
– Я вызвался убить волка, что терзает жителей гор. По поручению царя Алкедона.
Яга едва заметно улыбнулась, в глазах промелькнуло оценивающее выражение.
– Наверняка, не гор, а каких-нибудь холмов, – вставил Степан насмешливо. – Тут страна маленькая, обычные холмы принимают за горы. Алкедон ещё не видел Бескид или Авзацких гор!
Старуха смерила его насмешливым взглядом. Пальцы не перестают прясти светящуюся нить, они будто живут своей жизнью.
– А ты, что ли, видел? – спросила Яга.
– Бывал когда-то давно! – сказал Степан с гордостью. Его глаза заблестели. Выпятил грудь, будто перед ним не старуха, а девка на выданье. – Где я только ни бывал, бабуся! Ходил с товарищами искать золото дивов. Только брехня все эти легенды. Ничего не нашли!
За открытым окном поднялся ветерок. Донёсся шум листвы, в разгорячённые лица повеяло прохладой. Далеко за деревьями слышно кваканье. Но теперь голоса громкие, явно уже не лягухи, а упыри о чём-то спорят, куражатся, перекрикивают друг друга. Степан дёрнулся, на лице недоумение, как вообще вышли живыми из этого болота.
– Слышала я про этого волка, – сказала Яга, почесав подбородок длинными, почерневшими от грязи ногтями. – Сама с ним не сталкивалась, но слыхала, что будто скот он почти не ест. Какой скот в горах.
Старуха недобро прищурилась, взгляд на мгновение сделался отсутствующим.
– Он нападает на мужчин. Выбирает самых здоровых и сильных. Как будто находит противников потруднее. А женщины в горы одни не забредают. Дети тем более, разве что ищут пропавших мужей и отцов. Хотя изредка убивает и их.
Таргитай потемнел лицом, глаза превратились в две серые льдинки, скулы чуть зарделись от гнева. Он услышал тихий хруст – ладони Степана сжались в кулаки. Машинально вытащил из ножен меч, пальцы тут же принялись скользить по клинку, проверяя, хорошо ли заточен.
– У нас только на дорогу к горам уйдёт несколько недель! – проговорил Таргитай убито. – О чём царь только думал, когда посылал нас туда!
Степан горько рассмеялся и бухнул тяжёлой, как наковальня, ладонью по столу.
– О чём Алкедон думал, не ведаю, – сказал он, – но, видать, достойнее нас с тобой никого не нашлось! Нам дали возможность совершить величайший подвиг, Тарх! И неважно, сколько на него уйдёт времени. Всё равно мы спасём невинных людей от этого зверя, а про нас потом станут песни слагать! Вот, может, как раз ты и сложишь первую!
Дудошник покачал головой, посмотрел на старуху, затем перевёл взгляд на Степана. Тихо молвил:
– Я раньше никогда не слагал песен о войне. Лишь изредка – вон, когда играл у Кологора на пиру.
В глазах отразилось недоумение, рот в изумлении приоткрылся. Однако он тут же посмотрел с горечью.
– Но вот, кажется… Не ведаю. Что-то внутри меня рвётся наружу, некий голос нашёптывает острые, как кинжалы, слова. Выводит мелодию, которую я никогда прежде не слышал.
Таргитай закрыл глаза, словно стараясь что-то услышать, почувствовать. Что-то яркое и могучее, зовущее за собой.
– Там, – медленно произнёс он, указывая себе на грудь, – пробуждается что-то, чего никогда прежде не было.
На его красивом, чуточку наивном лице отразилась вселенская боль.
– Раньше я мог вплетать в песни лишь любовь, красоту и добро. Теперь вижу, как наяву, как горят подожжённые хаты, огнём охвачены целые города.
Взгляд Таргитая на миг затуманился, он уставился в тёмную бревенчатую стену, на которой сушатся пучки трав.
– Это происходит сейчас? – спросил Степан негромко.
Взгляд его на мгновение остановился, сделался хмурым, словно он увидел то же самое, что и невр.
Таргитай покачал головой, лишь крепче зажмурил глаза. Потом закрыл лицо ладонями.
– Не знаю… – промолвил он с мукой. – Сейчас это случится, завтра или через время! Вот ещё один город. И ещё один… и ещё. Люди гибнут, хотя могли бы жить и радоваться, любить друг друга, рожать детей!
Он вскинул голову, посмотрел на сидящую у стены ведунью. На миг она преобразилась в красивую молодую женщину. Её облегающее стройную фигуру платье будто соткано из полевых трав и цветов. В глазах стоит звёздная ночь, под толстой косой сияет луна.
Но этот облик быстро растаял, и Таргитай вновь увидел у окна старуху.
– Бабуля, – спросил Степан, со смесью любопытства и осторожности кивая на светящуюся прялку в её руках, – что это у тебя за пряжа такая?
Яга взглянула остро. Однако потом лик смягчился, губы растянулись в загадочной полуулыбке.
– В большом знании, – молвила она, – большая печаль. Уверен, что хочешь это знать?
Степан вновь встретился с ней взглядом. В глазах мелькнула тень страха. Он невольно отшатнулся, будто увидел что-то из мира Нави. Торопливо помотал головой, словно пожалел о вопросе.
Быстро глянул на Таргитая, в глазах тревога, мол, не нравится мне эта бабка, с ней что-то не так! Он всё ещё бледный, глаза расширились, ладонь потянулась к рукояти меча на широком кожаном поясе.
Невр и сам уже ощутил, что старуха – это лишь личина. Под ней скрывается нечто неясное, смутное. Но чувства уверенно подсказывают – могучее и древнее, как сами боги, как сам этот мир!
Степан с лязгом обнажил меч. Вскочив с лавки, он с перекошенным от ярости и страха лицом рванулся к Яге. Но успел сделать всего несколько шагов. Он остановился аккурат посреди избы, замер. Взгляд его сделался мутным. Меч выскользнул из разжавшихся пальцев, со звоном обрушился на бревенчатый пол.
Бородач качнулся и рухнул следом. Таргитай смотрел, в изумлении раскрыв рот. Пронеслась ужасающая мысль: неужто и тут предательство?!
В тот же миг он услышал храп. Громкий, раскатистый. Грудь Степана мерно вздымается и опадает, голова безвольно запрокинулась, невр увидел в приоткрытом рте желтоватые зубы.