В последний вечер фестиваля я имел несчастье встретить в баре заместителя главреда «Литературной газеты». Мое неосторожное согласие составить ему компанию повлекло за собой тяжкие последствия. Поздно ночью пришлось тащить сильно подвыпившего коллегу в отель, и я проспал утренний рейс в Рим. Спас меня замечательный переводчик, знаток русской литературы и кино Джованни Буттафава: он посадил меня на следующий самолет и поселил на два дня в своей прекрасной римской квартире. Оттуда я поехал в аэропорт и на московском рейсе обнаружил того самого, из «Литературки», так и не протрезвевшего за эти дни. Перед полетом он бегал по Duty Free в поисках подарка, чтобы задобрить жену, наверняка знавшую, как он проводил время в фестивальной командировке. Из карманов его пиджака все время вылетали мятые доллары. Но главного он почему-то не купил – или уже успел употребить.
В салоне первого класса летел Николай Губенко, и замглавреда то и дело подходил к нему в надежде приложиться к даровому виски. Стюардесса выгоняла алкаша в экономкласс, но не успела среагировать, когда он бросился к носу самолета, держа в руках поднос с едой, и вместе с ним рухнул прямо перед кабиной пилота.
С годами я привык, что на Венецианском фестивале периодически происходит что-то невообразимое, что трудно представить в Каннах или Берлине. Апофеоз невероятного пришелся на период, когда фестивалем руководил Марко Мюллер, один из самых сильных и пассионарных кураторов. Но именно при нем произошла сомнительная история с награждением фильма Никиты Михалкова «12» призом «Специальный золотой лев» сверх фестивального регламента. Внешне призовая статуэтка выглядит как «Золотой лев» и именно так позиционируется режиссером; между тем наблюдатели назвали этого льва «позолоченным», поскольку настоящий золотой достался Энгу Ли за картину «Вожделение».
Венецианский фестиваль традиционно отличался не самой совершенной организацией. Роковой сбой произошел, когда Мюллер радикально расширил программу и пригласил в Венецию рекордное количество голливудских фильмов и звезд. Перенасыщенность расписания и организационный хаос привели к тому, что просмотры задерживались на несколько часов, и такие знаменитости, как Роберт де Ниро, ждали до двух ночи, пока их выпустят на сцену. Голливудцы озверели и напечатали в газете Variety карикатуру: Де Ниро и Харви Вайнштейн плывут в лодке и держат за шкирку Марко Мюллера, предлагая ему выбрать, где его лучше утопить – в ванне отеля или в венецианской лагуне. Да, Вайнштейн тогда был среди сильных мира сего; кто знал, каким суровым боком к нему повернется фортуна!
Еще один казус случился на мировой премьере фильма «Эрос». Он состоял из трех новелл, одну из которых снял Антониони, вторую Вонг Кар-Вай, третью Стивен Содерберг – режиссеры разных генераций и культур, но все с громкими именами. Герой новеллы Содерберга прилег на кушетку психоаналитика и собрался исповедоваться. В этот момент черно-белое изображение сделалось цветным и действие переметнулось в гей-бар с весьма вызывающей фактурой; резко поменялись жанр и стиль фильма. Это был пресс-показ, и маститые журналисты замерли в напряженных попытках проникнуть в замысел автора: очевидно, он решил откровенно проиллюстрировать подсознание героя. Но тут в зале включился свет, на сцену выбежал продюсер фильма в состоянии панической атаки. Оказалось, что к пленке благородного «Эроса» приклеился кусок совсем другого фильма, почти из разряда порно, который крутили на кинорынке. Как это могло случиться – одному богу ведомо. Дело было, как вы понимаете, еще в эпоху пленочных, а не цифровых кинопроекций.
Среди амбиций Марко Мюллера одна занимала особое место – войти в историю венецианской Мостры (так в Италии называют свой главный фестиваль) введением в эксплуатацию нового фестивального дворца. Прежний был построен во времена Муссолини, считается памятником модернизма, но явно не отвечает размерами и технологическим оснащением требованиям XXI века. На строительство нового здания была выделена внушительная сумма, три года шли интенсивные работы, но дворец так и не построили. По официальной версии, в почве обнаружили вредный асбест, и это стало причиной остановки работ. Из окон старого дворца хорошо был виден вырытый котлован; его забросали какими-то мешками, и это напоминало инсталляцию с Венецианской биеннале современного искусства, частью которой является кинофестиваль. Когда я спросил сотрудницу фестивального офиса, когда все же будет построен новый дворец, она, печально взглянув в окно, ответила: «Никогда. Бюджет на строительство уже освоен». А вскоре журналисты получили инфописьмо. В нем говорилось, что проведена реконструкция старого доброго фестивального дворца: заменена люстра, положены два новых ковра и в зал вмонтировано одиннадцать новых кресел.
Однажды в той же Венеции я сам стал персонажем анекдотического сюжета. Марко Мюллер пригласил меня в жюри конкурса дебютов. Работа предстояла нелегкая. Надо было отсмотреть 26 фильмов, выбрать лучший и присудить единственный приз. Но какой – 100 тысяч евро! Мы чувствовали свою ответственность и прилежно с утра до вечера смотрели кино. Одним из самых заметных претендентов на награду оказался фильм Ивана Вырыпаева* «Эйфория», он несомненно был выше фильмов других конкурсантов, поэтому помимо патриотизма у меня была серьезная причина за него бороться. Но тут в жюри началась неожиданная катавасия.
Нас было пятеро, включая двух выдающихся режиссеров – иранца Мохсена Махмалбафа и мексиканца Гильермо дель Торо. Он еще не был в ту пору так знаменит, как сегодня, и еще не покорил Голливуд, но уже снял «Лабиринт фавна», один из лучших фильмов о франкизме. Обаятельнейший толстяк Гильермо – страстный киноман и визионер, настоящее кинематографическое чудовище. Ему очень понравилась «Эйфория», и он стал моим союзником в обсуждении кандидатов на приз. Сухой, несколько желчный Махмалбаф, наоборот, был очень недоволен этим фильмом.
Жюри должна была возглавить Пола Вагнер, акула голливудского бизнеса, правая рука и продюсер Тома Круза. Но она не приехала ни на открытие фестиваля, ни на следующий день, ни еще через день. На наши вопросы, когда же она появится, в дирекции фестиваля каждый раз отвечали «завтра». Причина была всем ясна: как раз в эти дни разыгрался скандал, связанный с сайентологическими увлечениями Круза и грозивший большими убытками его компании. Мы уже отсмотрели половину программы и больше не ждали никакую Полу, но тут она явилась как ни в чем не бывало и с очаровательной улыбкой произнесла: «Как я рада вас всех видеть. Я знаю вас, Мух-син Мах-мул-буф. И вас, Андрей Пла-кув, я прочла все ваши тридцать три книги… Я так мечтала наконец пообщаться с интеллектуальными людьми, отвести душу. А то у нас в Голливуде говорят только про деньги – это так скучно».
Вероятно, в самолете Пола просмотрела информацию о членах жюри, там упоминалась моя книга «Всего 33. Звёзды мировой кинорежиссуры» – вот откуда появилась эта цифра. Потом мы узнали, что предки Полы родом из Одессы, но по-русски она не знала ни слова, а иностранные фамилии, которые на закрытии фестиваля ей пришлось произносить, нещадно перевирала. При первой встрече извинилась за опоздание и объяснила его тем, что ее сын пошел в первый класс и надо было проследить, чтобы его посадили за первую парту («Вашего сына зовут случайно не Том Круз?» – подумал я). Но главное, чем сразила нас госпожа Вагнер, – это предложением заново пересмотреть все фильмы вместе с ней! Тут уж мы, потратившие несколько дней на не самые великие в мире кинопроизведения, взбунтовались. Впрочем, тревога была ложной.
На следующий день в Венецию приехал Дэвид Линч, а вслед за ним – муж Полы Вагнер, который, кажется, одно время работал агентом этого знаменитого режиссера. Линча награждали «Золотым львом» за вклад в кино, и Пола с мужем отправилась на церемонию. Для этого главе жюри пришлось уйти с середины сеанса «Эйфории», чтобы успеть переодеться. Зато на красной дорожке они с мужем выглядели как персонажи фильма «Малхолланд Драйв» – такая образцовая, словно сделанная из пластика голливудская пара.
Настало время финального заседания жюри. Пола успела посмотреть к тому времени полтора фильма из двадцати шести – один американский и половину «Эйфории». Мы провели за обсуждением программы целый день, заодно позавтракав, пообедав и поужинав. Выбрать весомого претендента на награду оказалось почти неразрешимой задачей. Вдвоем с дель Торо мы поддерживали «Эйфорию», но Махмалбаф сказал, что покончит с собой, если эта картина победит. После такой мрачной шутки (а кто знает, шутка ли это в иранском менталитете) члены жюри едва не переругались. На склоне дня, когда эмоции были уже выплеснуты и силы иссякли, родился неизбежный компромисс. Драгоценный приз ушел к фильму, который по большому счету никому из членов жюри особенно не нравился и который сегодня никто не вспомнит. Так бывает в фестивальной практике – и чем дальше, тем чаще.
Венеция – первый итальянский город, ставший постоянной частью моей жизни. Только на проходящем в нем фестивале я провел в общей сложности не меньше года. Но приезжал сюда гораздо чаще – без всякого фестиваля, в разные сезоны. Мы с женой обошли тамошние церкви и музеи, побывали на всех островах и все равно не насытились этой божественной красотой. Честно говоря, даже во время фестиваля, живя на Лидо, часто пропускаем фильм, если он кажется не самым важным, садимся на вапоретто и мчимся в Венецию, чтобы подышать ее воздухом хотя бы час или два.
Дважды мы столкнулись с местной медициной. Первый раз – встретив в Венеции Новый год. Сырость стояла такая, что пять градусов тепла ощущались как могильный холод, и на него мгновенно среагировал мой недолеченный зуб. А в последний день очередного фестиваля жена, спеша рано утром на просмотр, споткнулась о провод пылесоса, включенного посреди холла прямо во время завтрака уборщиком отеля, и грохнулась на ступеньки мраморной лестницы. Елена любит вспоминать, как лодка скорой помощи на предельной скорости везла ее через лагуну в больницу – это было очень романтично. Там диагностировали тройной перелом плеча и облачили больную в ватно-марлевый корсет. Самое интересное, что в таком состоянии, да еще при тридцатиградусной жаре, мы с Еленой и нашей подругой Раисой Фоминой совершили недельное путешествие по Италии, проехав на машине больше тысячи километров. Оперировали Елену уже в Москве.