ле еще трижды награждала фильмы российского режиссера – «Солярис», «Ностальгию» и «Жертвоприношение».
Это были болезненные уколы для советских киноидеологов. Ведь они, считаясь нередко по совместительству и кинокритиками, чувствовали себя в ФИПРЕССИ почти хозяевами. Устав организации отразил разделение мира на сферы влияния. Президент избирался по очереди то из Западной, то из Восточной Европы, а четыре вице-президента – по принципу «два плюс два». На нарушения свободы слова в коммунистической части мира федерация стыдливо закрывала глаза – отчасти и потому еще, что высоко ценила достижения советского кинематографа. По версии ФИПРЕССИ, в сотню лучших фильмов истории мирового кино вошли 19 советских и российских; для сравнения: в той же золотой сотне всего 7 итальянских картин и 15 – из Франции, родины кинематографа.
Падение железного занавеса резко изменило облик ФИПРЕССИ. Да и само кино, и кинокритика неузнаваемо преобразились. Штаб-квартира федерации теперь находится не в Париже, как некогда, а в Мюнхене; французский язык, еще сохраняющий статус официального, почти вытеснен международным английским. Еще не так давно в ФИПРЕССИ было 12 национальных секций, исключительно европейских, и она организовывала жюри на 20 фестивалях. Теперь эти цифры выросли в несколько раз, в работе участвуют критики США и Китая, Индии и Японии, стран Африки и Южной Америки. Неизменными остаются цели федерации: сохранение кинематографической культуры, поддержка новых талантов и перспективных направлений, помощь развивающимся кинематографиям. И конечно, защита профессии критика от политической и коммерческой цензуры. Необходимость в этом отнюдь не ослабевает в эпоху интернета и других новых медиа – скорее наоборот.
Я оказался не только свидетелем того, как росла федерация, но и непосредственным участником этого процесса. Сначала, в пору перестройки, меня выбрали вице-президентом ФИПРЕССИ от соцстран вместе с чешкой Эвой Заораловой, будущим программным директором Карловарского фестиваля. Но потом, когда пал железный занавес, старая система «два плюс два» была похерена, и руководство стали избирать не на представительской основе, а по профессиональным качествам. С 2006 по 2010 год я занимал уже должность президента федерации (первый русский на этой должности) и еще глубже погрузился в ее непростые дела.
Не могу сказать, что это была особенно увлекательная работа. Для нее надо было родиться другим человеком – таким как Клаус Эдер, несколько десятилетий пребывавший на посту генерального секретаря ФИПРЕССИ. Его предшественник француз Марсель Мартен был известным критиком и теоретиком кино, но федерацией занимался постольку поскольку. Для Эдера же это стало самым главным делом, оно поглотило его целиком, не оставляя места даже для частной жизни. Его в шутку называли «мистер ФИПРЕССИ» и говорили, что первой его женой была турчанка, второй – болгарка (и то и другое правда), а третьей – федерация критиков.
По-немецки педантичный и трудолюбивый, Клаус Эдер поднял федерацию совершенно на другой уровень – организационный, технический и творческий. Он ревностно блюл ее престиж и поддерживал огромное количество контактов, мотаясь по всему миру. Дни уходили на встречи, обсуждения, переговоры, а ночи в отелях – на электронную переписку, объем которой никогда не уменьшался. И главное, Эдер умел разруливать хитросплетения интриг и человеческих страстей, каких так много в любом профессиональном сообществе. Вот как раз этим заниматься я не очень умею и очень не люблю. А куда денешься, пришлось – особенно в период моего президентства.
Интриги плелись двух видов – внутринациональные и международные. ФИПРЕССИ состоит из национальных секций. В двух странах – Италии и Польше – критические сообщества были издавна расколоты на почве политики. Когда проходило голосование по важным вопросам, мнения двух антагонистических секций оказывались чаще всего диаметрально противоположными, и в результате голос страны сводился к нулю. Все к этому уже привыкли, но с какого-то момента началась эпидемия внутренних раздоров по всей Европе. Разделилась на две национальная секция Сербии. Ну ладно, это проблемная страна, но вскоре по тому же пути пошла Франция, с которой все брали пример. И вот вам пожалуйста: Французский синдикат кинокритиков, образчик профессионально сбитой организации, тоже раскололся надвое.
Плюс начались интриги «на высшем уровне». В основном они были направлены против Клауса Эдера, который, по мнению некоторых членов ФИПРЕССИ, сосредоточил в своих руках слишком много власти и фактически стал несменяемым в своей аппаратной должности. Президенты, вице-президенты приходили и уходили, когда кончались их выборные полномочия, Эдер же оставался и крепко держал в руках все нити правления федерацией. Среди тех, кто составлял оппозицию генеральному секретарю, были израильтянин Дэн Файнару, итальянец Умберто Росси, голландец Питер ван Бюрен, серб Ненад Дукич, но даже умнейшие из них не могли тягаться с Эдером в искусстве дипломатии и структурном мышлении. Каждый раз в жарких дискуссиях он выходил победителем. А главным аргументом в его пользу был явный прогресс и рост влияния ФИПРЕССИ, в то время как оппоненты Эдера чаще всего выдвигали абстрактные и не слишком реалистичные идеи. Некоторые из них, не удовлетворив свои амбиции, вышли из ФИПРЕССИ и создали альтернативную организацию – FEDEORA, но серьезного влияния она так и не приобрела. А в конце 2024-го Клаус Эдер сам ушел в отставку.
Слабостью ФИПРЕССИ всегда было неумение находить спонсоров. Однако кинокритики оказались не такими уж ботаниками, и жизнь подсказала им остроумный выход. Кроме символических взносов национальных секций, у ФИПРЕССИ нет никаких других средств. Но поскольку организация монопольная и престижная, практически все международные фестивали приглашают жюри ФИПРЕССИ и оплачивают его членам авибилеты, нередко включая дорогие перелеты через океан.
Однако даже все фестивали мира в совокупности не сделали для федерации столько, сколько сделал один человек – Феличе Лаудадио. Красавец, плейбой, он всегда был окружен красивыми женщинами (одна из них, немка, режиссер и актриса Маргарете фон Тротта, была его женой). Человек феноменальной активности: в свое время ежегодно он проводил до пяти фестивалей в различных городах Италии и один в США. Это он уговорил Федерико Феллини стать патроном фестиваля Europa Cinema в Римини: Феллини не только создал дизайн афиши и логотип фестиваля, но и нашел спонсора – фирму Campari, для которой впервые в своей жизни снял рекламный фильм. В следующем году дизайн афиши готовил уже Антониони, а Феллини с той же энергией пытался раздобыть нового спонсора.
Между тем у Феличе Лаудадио назрел конфликт с коммунистическим муниципалитетом Римини, пытавшимся использовать фестиваль в политических играх. И тогда корабль фестиваля покинул Римини и временно пришвартовался в Бари. «Корабль» здесь не совсем метафора: была идея проводить фестиваль на большом океанском лайнере (опять с помощью Феллини) с заходом в Венецию, Барселону, Роттердам, Гамбург и другие европейские киностолицы. Однако и этот проект лопнул. Фестиваль переехал в тосканский Виареджо, потом Лаудадио возглавил венецианскую Мостру, а вслед за тем опять перебрался в Бари. И год за годом ФИПРЕССИ проводила свои ежегодные ассамблеи там, где делал очередной фестиваль Лаудадио – самый верный друг критиков. Благодаря ему они – то есть мы – совершили путешествие по всем регионам Италии, от альпийских вершин (Сан-Венсан) до сицилийских вулканов (Таормина). Может, как раз оттого, что так долго существовала на этом выдающемся ландшафтном фоне, кинокритика все еще не умерла.
Когда я вступил в ряды ФИПРЕССИ, то был там самым молодым и многому учился у старших товарищей – таких, скажем, как возглавлявший ее несколько лет Дерек Малкольм. Блестящий кинокритик, колумнист Guardian, в прошлом он был жокеем-любителем, а сотрудничать с этой газетой начал корреспондентом на скачках. У Дерека потрясающее, чисто британское чувство юмора. Однажды мы с ним давали телеинтервью о проблемах кинокритики. Узнав, что значительную часть года люди нашей профессии проводят на фестивалях, молодая наивная интервьюерша сочувственно спросила: «Наверное, это тяжело – так часто быть в разъездах, в разлуке с семьей?» Дерек невозмутимо ответил: «Да, тяжело. Но мы не жалуемся. Все же лучше, чем чистить сортиры».
Учился я и у французских коллег по ФИПРЕССИ – Мишеля Симана, главреда журнала Positif, и Жана Руа из L’Humanité́: оба тоже побывали на президентской должности. С Дереком, Клаусом Эдером, Питером ван Бюреном из Нидерландов, с Вальтером Вианом из Швейцарии близко подружился. Дружеский круг расширялся после каждого жюри ФИПРЕССИ, в которых мне доводилось участвовать: в Монреале, Венеции, Каннах, Локарно, Роттердаме… Иногда на заседаниях жюри вспыхивали острые споры, хотя критики разных стран обычно легко понимали друг друга. Все они любили авторское кино и придерживались левой политической повестки, демонстрируя иногда даже чрезмерное единодушие и профессиональные стереотипы вкуса. Но постепенно состав критического сообщества стал меняться: в него влилось много молодежи, блогеров, критиков, чьи пристрастия были сформированы уже в эпоху коммерциализации и интернета, расцвета феминизма и движения #MeToo. Настал момент, когда президентом федерации критиков выбрали женщину – молодую турчанку армянского происхождения Алин Ташиян, кстати, большую поклонницу Сокурова. А я уже давно перестал ощущать себя в ФИПРЕССИ «самым молодым», особенно когда получил статус почетного президента.
За эти годы расширился круг изданий, для которых я писал, и были они уже не обязательно российскими. На излете советской власти одним из самых привлекательных и свободных был рижский журнал «Кино». А с началом перестройки я стал получать заказы от радио «Свобода», от британского журнала Sight & Sound и от индийского Cinemaya, от голландской газеты