На форум пригласили многих именитых иностранцев. Каждому гостю были выделены машина и гид, хорошо проинструктированный спецслужбами. Чудеса начались с обмена денег. Девушка-гид предложила купить их по рыночному курсу («хоть это и нелегально»). Водитель «мерседеса» открыл багажник, и я ахнул: снизу доверху он был забит местной валютой; оказалось, водитель на самом деле крутой бизнесмен, которого убедительно попросили поработать на фестиваль. Гульнара Каримова вообще руководила по принципу: «Если партия сказала, комсомол ответил: „Есть!“». Ведь отказать ей никто не смел, а зачем тратиться на зарплаты, когда можно задействовать административный ресурс. Фейковый водитель, фейковый гид, фейковые менеджеры и в конечном счете – фейковый фестиваль.
Никогда не слышавшая слова «нет» восточная красавица-принцесса была крайне удивлена, когда кто-то из гостей стал проявлять признаки своеволия. Она загнала Сергея Соловьёва на модное дефиле (мода была ее коньком, а кино просто пристегнули по ходу дела). Сергей уж на что был большой дипломат, но тут не выдержал: целый день его заставляли смотреть на какие-то модные пижамы и даже не покормили! И это в Ташкенте, славившемся своим хлебосольством! Соловьёв позвонил вгиковскому приятелю, тот тут же пригласил его на плов. Позвали и Валеру Тодоровского, тоже уставшего любоваться пижамами. Но не тут-то было. Хитрый Соловьёв успел проскочить и уже наслаждался восточным застольем, а машину с Тодоровским волевым маневром остановили «органы» и вернули обратно по распоряжению Гульнары Исламовны.
Между тем мы с нашим гидом поехали посмотреть Ташкент. Жена попросила отвезти нас в старый город, на что приставленная к нам девушка сообщила: «Его больше нет. У нас город все время облагораживается». Действительно, по обеим сторонам проспекта стояли громады новых зданий в стиле Дубая, совсем пустые. «Что будет в этом небоскребе?» – спросил я. «Еще не решили, – ответила девушка. – Просто построили на всякий случай». Она хорошо говорила по-русски. И по-английски тоже: несколько лет стажировалась в Америке и вынесла оттуда убеждение, что «в США нет никакой демократии». Кто бы сомневался.
Старого советского Ташкента, где некогда жил мой отец, действительно не было и в помине. Не было и сугубо восточного, немного навязчивого, но при этом искреннего гостеприимства. Все стало формальным, прагматичным, имитирующим «западный стиль». Не было больше ХХ века с его иллюзиями и ритуалами. Настали новые времена.
Довольно скоро после фестиваля мы узнали, что Гульнару Каримову арестовали и поместили за решетку по обвинению в хищении денег; реальной причиной называлась ссора с отцом. С тех пор всесильная узбекская принцесса исчезла из публичного поля, и не уверен, что она вообще жива.
Полдень Пикассо
Полчаса на скамейке в глубинке Ташкента,
Окунувшись в ленивый покой без оглядки,
Распорядок раздумий, расписанный кем-то,
Произвольно отвергнув, смешав в беспорядке.
Выбегает девчонка в лиловой рубашке,
В сандалетах, не знающих привкуса ваксы.
На зернистом песке, словно на промокашке,
От нее расплываются нежные кляксы.
На арену по-бычьи закатится полдень.
Выжав горсть испарений из тела арыка,
Он разляжется бесцеремонно в исподнем,
Нагота его чресел ничем не прикрыта.
Красной тряпкой дразня, матадором кидаясь,
Солнце с жертвою будет своей расправляться.
Спляшут оба испанский классический танец,
В его пламени будет песок растворяться.
И попалась девчонка: в полуденном зное
Да под взглядом узбечки с хозяйской осанкой
В ней прорежется что-то всеобще-земное,
И девчонка покажется чистой испанкой.
День окатит пылающим розовым жаром,
Голубым предсказаньем прохлады нескорой.
И земля вдруг покажется маленьким шаром,
Для гимнастки служа безотказной опорой.
Мысль о «Счастье»
Аньес Варда, в память о ее фильме
В жестоких рамках крохотного кадра
действительность пленительно текуча.
Она не буржуазна, не шикарна,
она не безнадежна, не кошмарна,
она – как время, плавна и тягуча.
В ней нет надломов, нет больных надрывов,
Она вмещает только то, что хочет,
и голову прохожим не морочит,
и никого в виновники не прочит
того, что оскудел эмоций рынок.
Вдвоем в кинотеатре, в полном зале,
где выедали зрелище глазами
те, кто пришел смотреть картину «Счастье»,
мы были преисполнены участья
друг к другу и друг другу всё сказали.
Мы не сказали ничего друг другу,
ничья рука не повстречала руку
другую, чтобы с ней соединиться.
И свет из будки проникал сквозь лица.
За два часа мы оба проживали
четыре жизни и еще желали
одной – совсем не долгой и не ложной.
О счастье в ней мы думали едва ли,
но мысль о нем не стала невозможной.
«Иваново (и Андреево) детство»Тарковский и «Конец истории»
В жизни каждого человека наступает час икс, когда он вынужден встретиться лицом к лицу с системой, с «миром» и отстаивать свое чувство справедливости, свое чувство Бога на земле.
Это русские, им терять нечего.
Компания KLM не отвечает за происки Бога.
Победа на Венецианском фестивале в 2003 году фильма Андрея Звягинцева «Возвращение» знаменовала рождение самого значительного российского режиссера наступившего века. Одновременно с ним хлынула кинематографическая «новая волна», манифестом которой стал «Коктебель» – режиссерский дебют Бориса Хлебникова и Алексея Попогребского. Эта волна пенилась несколько лет, захлебнувшись при первых признаках натиска цензуры и совсем утихнув, когда цензура окрепла. Режиссеров этого призыва недаром назвали «новыми тихими»; в отличие от них, голос Звягинцева прозвучал громко, хотя сюжетно и «Возвращение», и «Коктебель» – интимные фильмы об отношениях отцов и сыновей-подростков.
История, рассказанная Звягинцевым, предельно проста, камерна, не погружена в исторический, социальный или проблемный контекст. Кажется, она могла бы развернуться в любое время в любом месте. Отец после долгих лет возвращается в семью, забирает двух сыновей-подростков на рыбалку, пытается преподать им уроки мужского воспитания. Неизбежные конфликты, противостояние характеров, обид и амбиций ведут к трагической развязке. Вот, собственно, и всё.
Сюжетная канва при этом не обходится без мифологических подпорок. В день приезда отца мальчики открывают иллюстрацию к Библии: «Авраам приносит в жертву Исаака». Действие фильма происходит в течение библейских семи дней творения – от воскресенья до субботы. Сыновья впервые видят отца спящим – словно мертвым, а когда он везет их в лодке на таинственный остров, то выглядит как Харон, перевозчик через загробную реку. И вообще всем своим грубовато-немногословным поведением отец напоминает гостя с того света. Довольно, надо сказать, неприятный тип, он муштрует и строит мальчишек, кому-то названивает по телефону, а на острове выкапывает из-под земли какой-то железный ящик. Это никак не отыгрывается в сюжете, но вызывает смутные ассоциации с уголовным или военным миром – безусловно мужским и, очень похоже, русским, хотя русскость нигде не педалируется.
Напряжение растет от кадра к кадру и достигает апогея в сценах, где ничего не происходит: просто колышется трава, шумят деревья… Здесь великолепны и изобразительное, и музыкальное решение. Хочется употреблять именно эти старые понятия, а не «саспенс» и «саундтрек» – потому что речь идет о настоящем искусстве.
Неизбежно напрашивается сравнение работы Звягинцева с «Ивановым детством» Тарковского. Оба – режиссерские дебюты. Оба стали обладателями венецианского «Золотого льва». И там, и здесь в центре подростки, причем в картине Звягинцева одного из них тоже зовут Иван, другого – Андрей. Правда, в «Возвращении» нет войны, и в этом смысле скорее работает параллель с более поздними фильмами Тарковского, где ключевую роль играют не сюжет, а движение камеры, пейзаж, атмосфера. Картина Звягинцева – это Иваново и Андреево детство без войны, но в мире, полном неформулируемой тревоги и тяжелых предчувствий.
В утратившем большое дыхание кинематографе начала века название «Возвращение» прозвучало символично. Зрители уже давно не видели на экране такого мокрого дождя, такой густой зелени, такого волшебного озера – и это не пошлая «русская ширь», а мистическое, почти религиозное восприятие природы, которое вместе с Тарковским почти ушло – и вот вернулось.
Сам Звягинцев называет своим кумиром Антониони, и его влияние тоже ощутимо. Но современный режиссер, хоть и вдохновляется образцами авторского кино 1960-х, не копирует их. Французскому критику Мишелю Симану «Возвращение» напомнило «Нож в воде» – первый подступ Романа Поланского к жанру психотриллера. Возникают даже параллели с американским гиперреализмом (в духе раннего Скорсезе и Гаса Ван Сента), когда абсолютно реалистическая картинка совершенно неожиданно и без всякого режиссерского нажима перерастает в миф или притчу.
Своего рода триллером стал бурный наворот событий, интриг, страстей, сопровождавших появление фильма Звягинцева. Он был произведен вне государственных структур, на частном телеканале REN TV. Продюсер Дмитрий Лесневский показал картину Раисе Фоминой, возглавлявшей небольшое агентство «Интерсинема». Мы посмотрели ее с ней вместе, оценили профессиональные стати, но никак, даже при своем немалом фестивальном опыте, не смогли предвидеть столь блистательную судьбу «Возвращения».
Воистину произошло чудо. За фильм никому не известного режиссера ринулись бороться фестивали в Локарно и Монреале, а через два-три дня включилась гранд-дама фестивального движения – Венеция. И вырвала для премьеры картину, уже включенную в программу Локарно, – что вызвало настоящий международный скандал, дело чуть до суда не дошло.