Очень скоро Торонто по шкале профессиональных приоритетов обогнал не только соседний Монреаль, но и традиционные европейские киносмотры. Теперь деловые люди едут в конце августа в Венецию на первые пять-шесть дней «для разминки», а оттуда устремляются в Торонто, где и куется бизнес осеннего киносезона. В этой ситуации фестивалю оказались не нужны ни официальный конкурс, ни аккредитация в Международной федерации кинопродюсеров FIAPF, ни статус класса «А», за которым некоторые фестивали продолжают гоняться по старинке, не понимая, что эти критерии безнадежно устарели. Иные, номинально имеющие эту категорию (например, Каирский фестиваль), никакого реального влияния на кинобизнес не оказывают. И без классификаций ясно, кто в фестивальном мире важнее. А чтобы это стало ясно в полной мере, периодически проводятся опросы бизнесменов и экспертов.
В Торонто нет парадной каннской лестницы; зрители многотысячных залов приветствуют своих кумиров – а это мегазвезды первого эшелона – запросто. И никаких привилегий для знаменитостей! Не проверял, как сейчас, но в свое время в штате Онтарио действовали зверские законы об употреблении алкоголя в общественных местах. Даже у себя дома пить можно было, ни в коем случае не высовывая нос на балкон – а то, глядишь, настучат соседи. В один из дней фестиваль организовал пикник и разбил на лужайке несколько шатров. Лицензия на розлив спиртного распространялась только на один из них. Жан-Люк Годар, почетный гость, попытался вынести пластиковый стаканчик с вином, чтобы перейти с ним в соседний шатер и там закусить, но был тут же на моих глазах скручен полицией и почти повален на землю.
Еще одна колоритная черта фестиваля тех лет – спецпрогрограмма «Полуночное безумие». Представляю, в какое негодование привела бы она Тарковского, окажись он в Торонто. Программа целиком формировалась из фильмов, которые именуются «трансгрессивными» или guilty pleasure – «грязным удовольствием». Разлетающиеся по экрану части расчлененных тел, потоки спермы, блевотины и запекшейся крови – обычный антураж такого рода картин, создающий искушение, какому не в силах сопротивляться чувствительная душа киномана. У этой программы были свой кинотеатр и своя избранная публика, она собиралась на ночные культовые просмотры. Здесь было принято визжать, топать ногами и плеваться. Здесь обрели прописку презираемые тогда в приличном обществе «палп» и «трэш»: ведь это было еще до триумфов Тарантино.
С годами фестиваль в Торонто разросся и потерял черты пленившей поначалу свойской интимности. Вы больше не чувствуете здесь личного отношения к аккредитованным гостям. За стойкой в фестивальном офисе безупречно вежливы, но все же дают понять: вас много, а я один, и я (то есть фестиваль) нужен вам больше, чем вы мне. Уже через несколько лет Пирс Хэндлинг стал казаться почти таким же великим и недоступным, как каннский небожитель Жиль Жакоб. Это – когда он в Торонто, в разгар фестиваля. Приезжая в Канны, Пирс опять становился прост и демократичен, как прежде. Вместе со всеми чертыхаясь, прорывается на просмотры и возмущается суровостью местных порядков. Впрочем, таковы почти все фестивальные директора: они выступают в двух разных и часто резко несхожих обличьях – у себя дома и в фестивальной командировке. А Пирс Хэндлинг еще один из самых цельных и симпатичных среди них.
Всего фестивалей в мире больше, чем дней в году. Бывают фестивали полицейских и «таинственных» фильмов, музыкальных и авантюрных, туристических и экологических, спортивных и студенческих, не говоря уже о фестивалях африканского, дальневосточного, южноамериканского или скандинавского – то есть регионального – кино.
Не только Теллурайд, но каждый хоть сколько-нибудь зажиточный город или даже деревня могут себе позволить финансировать доставку нескольких фильмов из заморских краев, приезд их создателей и гордо назвать это событие международным кинофестивалем. Вот есть Festival des 3 Continents – Фестиваль трех континентов во французском Нанте. Город стоит на берегу Атлантического океана, здесь родились и жили два знаменитых романтика – писатель Жюль Верн и кинорежиссер Жак Деми. Здесь жили (а может, и живут до сих пор) два брата по фамилии Жаладо.
Жизнь в Нанте довольно скучная, провинциальная, и братья придумали, как сделать ее интересной. Они получили субсидии на Фестиваль трех континентов – Азии, Африки и Латинской Америки, – и с тех пор их жизнь преобразилась. Один из братьев ехал во Вьетнам и Таиланд, другой – в Уругвай и Чили. Там они отбирали фильмы, знакомились с девушками, приглашали гостей. На фестиваль приезжали кинематографисты из Средней Азии или Мексики, устраивались вечеринки с рисовой водкой и текилой, с национальными танцами, было весело. Конечно, и фильмы тоже показывались. Но главное – фестиваль создавал возможность интересной жизни и для гостей, и для организаторов.
Другой пример – Midnight Film Festival – Фестиваль полуночников и язычников. Основанный знаменитым финном Аки Каурисмяки за Полярным кругом, он в лучшие годы собирал сливки независимого кино уровня Джима Джармуша, личного друга Каурисмяки. Все происходит в июне, когда в горячих финских парнях и девушках просыпается язычество и они празднуют Иванов день. От круглосуточно светящего солнца киноманы-язычники спасаются в кинозалах и барах, где выпивается немереное количество водки.
Приходилось слышать или читать про Международный женский кинофестиваль безумных кошек, Фестиваль невидимого звука, Плавающий кинофестиваль и Международный кинофестиваль дикой жизни. Был и такой, который я окрестил Фестивалем пьяниц. Его делал человек, чье имя так и не запомнилось, но какое-то время на фестивальных маршрутах я встречал его везде и всюду; за глаза его называли Красный Нос. О нем было известно, что он возглавляет Wine Country Film Festival, что могло означать «Фестиваль стран – производителей вина», но на самом деле подразумевало «Фестиваль в Стране вина», то есть в винодельческой зоне Калифорнии.
Красный Нос посетил Москву и Одессу, где некогда проходил фестиваль «Золотой Дюк». Дело было в начале перестройки, американского гостя принимали по-царски и возили на единственном в черноморском городе «мерседесе». В ответ он пригласил одного из местных кинематографистов к себе в Страну вина. Тот, прихватив батарею бутылок водки, изрядную партию икры и коробки с пленкой своего фильма, прилетел в Калифорнию; его отвезли в какую-то деревню, поселили в доме и бросили. Только на третий день он с трудом нашел место, где проходил фестиваль: оно напоминало сельский клуб – там как раз крутили его фильм. Но последний ролик с пленкой по дороге потеряли, и режиссеру пришлось рассказывать десятку селян-виноделов, чем дело кончилось.
Эта анекдотическая история попала в калифорнийские газеты, была раскручена, и винный фестиваль если не прекратил свое существование, то как-то притих. По крайней мере, Красный Нос отовсюду исчез, как будто его смыли. Но долгое время этот «фестивальный проект» позволял предприимчивому парню неплохо жить, путешествовать по всему миру и строить из себя важного господина.
Я не хочу сказать, что интересны и заслуживают внимания только большие фестивали типа Канн или Венеции. Исключив авантюры вроде только что рассказанной, придем к выводу, что часто хороши как раз маленькие фестивали, имеющие человеческий масштаб. Как только фестиваль вырастает из этого масштаба, что-то важное навсегда уходит. Так произошло с Торонто, с Sundance, в какой-то степени – с Роттердамом.
Кинофестиваль в Роттердаме – из числа сравнительно молодых, но быстро набрал силу и стал одним из самых авторитетных в Европе, хотя, как и Торонто, не имеет официального конкурса и статуса класса «А». Его коньком с самого начала стало авангардное и радикальное кино. «Город с вырванным сердцем», разрушенный варварской бомбардировкой, после войны снова разбогатевший и великолепно отстроенный, открыт новым веяниям архитектуры, дизайна, рок-музыки (здесь возникло модное течение жесткого «пролетарского» рока) и кинематографа тоже. Роттердам не похож на камерный, интимный Амстердам, у него все признаки современных урбанистических Нидерландов: иммигранты, кофешопы, криминальная среда, Чайна-таун с прекрасными ресторанами, приюты для наркоманов, молодежные бары и гнезда порока в районе порта – впрочем, весьма скромные.
Фестиваль впечатляет разнообразием программ – от громких фильмов, крутящихся в больших залах, до видеоарта, home movies и музейных инсталляций. На рубеже нового века организаторы придумали безумный проект: составить всю программу почти исключительно из японских фильмов.
Цветущая слива, или сакура, – характерный атрибут классической японской эстетики. Современное кино Японии смешивает брутальность и иронию, радикально переосмысливает каноны старых жанров, стирает границу между изящными искусствами и субкультурой современного мегаполиса. Это «нецветущая сакура»: зловещая грязная красота гангстерских саг и кровавых балетов, фильмов «якудзы» и «розового порно».
Чтобы проиллюстрировать эту мысль, была создана специальная интерактивная зона в Corso – старом роттердамском кинотеатре 1950-х годов, обитом красным бархатом (одно время Corso использовался для демонстрации порнофильмов). Зрители погружались в характерную для Токио атмосферу городской поп-культуры: кинозалы, видеопроекции, CD-ROM, компьютерные игры, музыкальные перформансы… Молодежь пела и танцевала, имитируя движения диджеев. Вмонтированные в стены сенсорные устройства позволяли любому, кто захочет, управлять своеобразным театром электронных теней. В этой инсталлированной среде европейская публика открыла для себя современное японское кино.
В один прекрасный год фокус фестиваля в Роттердаме был наведен на Россию. Радикальный фильм Ильи Хржановского* «4» стал фаворитом критиков и получил от международного жюри приз «Тигр» – один из трех, присуждаемых лучшим дебютам. А еще Хржановскому* был вручен «Золотой кактус». Своим происхождением этот приз обязан Тео ван Гогу – голландскому режиссеру, павшему жертвой исламского фанатика. В телевизионном ток-шоу, которое вел ван Гог, всегда фигурировал кактус, и эту колючку гости передачи должны были поцеловать: то был символ остроты и бесстрашия, чем вообще отличался этот провокативный режиссер и журналист. После его гибели потрясенные голландцы выносили на улицы кактусы. Жюри присудило награду Илье Хржановскому* за творческую смелость. А спустя несколько лет переполненный зал аплодировал отцу Ильи – мастеру анимации Андрею Хржановскому, который представил здесь фильм об Иосифе Бродском «Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на Родину».