Читая это письмо сегодня, после стольких лет жизни на Западе и таких колоссальных перемен в России, я могу только улыбнуться нашей избалованности… Господи! Получив аванс от издательства и не заявляя о себе, не появляясь два(!) года после предложенных нам изменений, мы можем возмутиться поведением издательства, которое не домогается нашей рукописи, наполовину ими уже оплаченной… Можно было выразить капризное неудовольствие рецензентами и почти что потребовать начальство «к барьеру». Другое дело, что это не способствовало изданию книжки, но ставило тем не менее издательство как будто бы в неловкое положение…
До какой же степени иначе обстоит это дело на Западе и выглядит сегодня на нашей исторической родине! А тогда… Так называемая более «довыраженная», то есть более тщательно отредактированная рукопись была вскоре готова — два года Тарковский не торопился ее дорабатывать! — но никогда более не представлена в издательство «Искусство», хотя договор оставался в силе вплоть до моего отъезда в Голландию…
Когда весною 1982 года Тарковский уезжал в Италию на съемки «Ностальгии», то я к этому моменту уже подала документы на выезд на постоянное место жительства в Голландию. Многие сю стороны усматривали в такого рода двойном отъезде какой-то скрытый сговор. Видит Бог, что это было абсолютно случайное, но какое-то внутренне многозначительное совпадение. Но теперь, умудренная уже некоторым дополнительным, не всегда слишком веселым опытом, я подозреваю, что мой выезд был кем-то срежессирован… Теперь я даже подозреваю кем и у кого за спиной стояло КГБ… Но не знаю, конечно, точно…
Мой муж мечтал уехать на Запад. Наш друг Боря Петкер, поменявший потом фамилию на Абаров, женатый на голландке и проживавший с ней несколько лет в России без намерения уезжать, был неожиданно выставлен из страны вслед за своей женой и ребенком, попавших на границе в неприятную и, как я теперь полагаю, тоже срежессированную ситуацию. Только теперь мне кажется несколько странным, что наш друг Боря, еврей, беспартийный, закончивший ГИТИС и женатый на иностранке, последние года три работал… в отделе культуры Краснопресненского Райкома Комсомола… А до этого…
До этого он чаще всего нигде не работал, но однажды, нуждаясь в первом выезде в Голландию в связи с рождением там его ребенка, попросил меня устроить его работать для характеристики… к Тарковскому, когда он собирал съемочную группу первого «Сталкера». И он-таки был определен по моей просьбе стараниями Ларисы, не будучи в штате Мосфильма, в ассистенты по реквизиту… Опять возникает нерешенным вопрос роли самой Ларисы в этом «трудоустройстве»…
Но тогда мне казалось, что я совершила для друга благородное дело, а Лариса постаралась ради меня и очень справедливо ругала меня, когда Боря покинул группу через пару месяцев в связи с отъездом в Голландию, получив для этого характеристику. Чтобы напомнить атмосферу того времени, замечу, что я сама со скандалами и с огромным трудом выбивала себе много лет эту идиотскую характеристику для поездки с научными целями в Шведский киноинститут.
А тут… После того, как жена Бориса была схвачена в аэропорте с рукописями самиздата, о которых, как выяснилось, Боря прекрасно знал, его «в качестве наказания» что ли отправляют следом за нею в Амстердам, когда в других сходных случаях воссоединение семьи ожидалось годами и проходило в борьбе? А тут еще, через годик-полтора ко мне приезжает жених из Голландии, чудесный парень, посланный Борей, как я полагала, в его безумной дружеской страсти к моему законному супругу… Долгие годы я всерьез полагала, что замечательный любимый Боря, с одной стороны очень нас любил, а с другой стороны просто мечтал иметь своих друзей поближе к себе… Бред!
В результате на следующий день после моего брака с голландским женихом Иоганом мой отец был уволен Ермашом, с которым у него были сложные отношения и с которым они были в контрах по многим вопросам. Так, например, мне помнится, что отец был категорически против глобальной идеи Ермаша американизации советского кино, то есть коммерциализации его в духе создания собственного развлекательного жанрового фильма. Помнится также, что отец пытался выступать против запрета картин, ссылаясь на недавний опыт прошлого, за который теперь «приходится краснеть» и полагая наиболее разумным выпускать картины, давая возможность в прессе высказывать на них разные точки зрения.
Мой бедный отец, узнав о моем разводе и новом браке только после его заключения, был в ужасе, сказав между прочим: «Ну, Оля, Ермаш должен принести тебе к самолету большой букет белых роз за то, что ты ему так помогла от меня избавиться». Что касается моего собственного выезда с детьми в нормальный срок и безо всяких особых проблем, то, как я теперь думаю, меня и впрямь выпускали вслед за Тарковским… А мы-то с ним видели в этом тогда, балакая в Риме о всяком и разном, как я уже писала, прямо-таки «перст Божий»… Как странно однако и интересно посмотреть на себя сегодня, после всего пережитого, как на игрушку в руках совершенно чужих сил, порою всего лишь инструмент, на кагором играли другие. Неужели я была идиоткой до такой степени?
Интересно, правильны ли мои догадки сегодня? И мы, конечно, еще вернемся к ним в заграничном периоде нашей жизни…
А пока, уезжая, Тарковский велел мне расторгнуть договор с издательством «Искусство» с тем, чтобы мы были свободны ото всякого рода обязательств, полагая, что на Западе, наконец, опубликуем «Книгу сопоставлений». Не могу сказать, чтобы новый к тому моменту директор издательства Макаров, бывший до этого заведующим кафедрой информации в нашем институте, принял меня слишком любезно. Все было обставлено очень официально. Мне объяснили, как написать заявление о расторжении договора от своего имени в присутствии адвоката издательства и заместителя главного редактора Ефимова. Как спрашивается в одном анекдоте: «чем мотивировала?» я свой отказ от дальнейшего сотрудничества… Я писала, что сотрудничество это с моим соавтором представляется мне слишком сложным, точнее практически невозможным, так как в данный момент он работает в Италии, а я уезжаю жить в Голландию. Макаров мрачно спросил меня, можно ли публиковать текст Тарковского в дальнейшем, изымая мои комментарии. Мне было даже смешно — как будто бы они действительно собирались что-то публиковать?! Но есть, очевидно, правила официальных игр, которым, конечно, все мы следуем… Ох-хо-хо!
Возвращаясь теперь к реальным документам — я сделала тогда приписку к своему расторжению договора, что я возражаю против публикации текстов Тарковского, так как они сделаны методом литературной записи и не носят авторского оригинального характера.
Остается добавить, что к этому моменту, благодаря моему папочке, еще за три года до нашего отъезда из Союза была уже опубликована в «Искусстве кино», как мне представляется, наиболее удачная часть рукописи, озаглавленная «Кинообраз» (№ 3,1979).
Итак, мы собирались уезжать почти одновременно в разные концы Европы. Он — снимать фильм, а там, как говорится, «будем посмотреть». А я со своими детками, одного года и четырех лет — уже навсегда! Как говаривал Достоевский, самое невероятное это правда, и нет ничего фантастичнее реализма… Увы! А, может быть, и к лучшему, чтобы не очень скучали… Кто знает…
Перед круизом к кисельным берегам
Если мне правильно помнится, то последнее торжество, на котором мы побывали в доме Тарковских до его отъезда было 50-летие Андрея 4-го апреля 1982 года, от которого осталось тягостное впечатление. Андрея, как было принято и как полагалось, никто не поздравил официально. Накануне его отъезда не было опубликовано никаких соответствующих юбилею текстов, тем более никаких торжеств в Доме кино. Все затихли…
На дне рождения дома, кроме обычного состава, если я не ошибаюсь, была Марина, еще более скорбная, чем обычно, с глазами на мокром месте. Был также Арсений, первый сын, который последние годы начал все более регулярно появляться в новой семье отца… Мне кажется, что они ушли сравнительно быстро, а «мафия гуляла» по заведенному Ларисой порядку, отплясывая и заливая радость юбилея все той же водкой, которая продолжала стыдливо прятаться за тем же мольбертом Маэстро…
Кстати, вспоминается, как до этого мы прикатили с моим мужем к Тарковским не на Новый год, а первого числа, насмеялись тогда вдоволь… Хотя надо было, наверное, не смеяться, а плакать… Тот Новый год они встречали с Аркадием Стругацким и его женой. Она поддерживала совершенно узюзюканного Андрея, похожего на ребенка: «ой, Ольга, Дима… Давайте, ребята, проходите», — командовал Андрей, гостеприимно помахивая вялой рукой. Ларису удалось отыскать во второй квартире в «спячке» на маминой или Лялькиной кровати. Мы само собою подключились к новогоднему утру, всегда странному и специфичному, но уж чрезмерно убойному в этом никак не приукрашенном «пейзаже после битвы»… А как же здоровье Маэстро, который больше не пьет?
Но на всех последних торжествах, включая юбилей, проводы, уже не было Араика, выполнившего к тому моменту все свои обязанности по строительству дома в Мясном. Он был изгнан Андреем за какую-то растрату. Тем не менее он снова появится, как только уедет Андрей, кажется, в начале мая… Надо сказать, что Лариса не слишком быстро последует за своим супругом, погуляв «соломенной вдовой» где-то до середины августа.
Отсутствовала также Ларисина Лялька, взаимоотношения с которой, увы, требуют особого комментария. Как я уже писала, художественное воображение Маэстро рыжеволосая кудрявая Лялька поражала с самого начала. Она выросла в статную, всегда как будто немножко сонную девушку с припухшими губами. Особенно помнится одно из дней рождения уже на Мосфильмовской, когда Ляльке было лет шестнадцать.
Я была тогда на празднике с мамой и скорее она, чем я, обратила внимание, что Ляля сидела неотлучно по правую руку Андрея, чья рука время от времени соскальзывала, не без ее попустительства, на ее коленку… Я не имею понятия, как и что происходило между ними, тем более не могу себе представить, как этого могла не замечать такая ревнивая Лариса… Я не знаю, но дальнейшие события тоже выходили за рамки нормы, если рамки норм и сами нормы существуют вообще в нашей жизни…