Домой… Домой с высоких гор… Немедленно приземлиться в голландских низинах!
Неожиданный эпилог
И вот я снова дома в Амстердаме и отсылаю по-прежнему Бертончини последние куски текста.
Андрей уже уехал в Швецию налаживать грядущую работу над «Жертвоприношением», а Лариса почему-то оказалась снова в Тоскане в том же доме Бертончини, кажется в поисках нового дома для покупки.
Тем более, что уже к этому моменту был получен отрицательный ответ по поводу реконструкции купленного ими чайного домика, и те же документы закрутились в тех же инстанциях снова.
Было, наверное, уже в начале ноября, то есть курортный сезон кончился, и в таком местечке было пустынно и безлюдно… Звонила она мне в полной тоске: «Олька, приезжай, ради Бога! Ты не представляешь, как мне здесь тоскливо — один на один с теми же мыслями о Тяпе и маме… Все это будет длиться бесконечно… У меня больше нет сил, не могу больше… Ну, что я здесь сижу одна… Андрей-то уже там, в Швеции, весь в делах… Он-то занят, а я… Ну, приезжай, пожалуйста… Умоляю… Дорогу я тебе оплачу».
Лишних денег на поездку у меня по-прежнему не было, а предложение Ларисы означало, что ей там очень плохо.
И я собралась. Как же бросить подругу в беде? Впервые мой муж попытался воспрепятствовать этой поездке: «Зачем тебе это нужно? Ты возвращаешься от них совсем сумасшедшей. Что ты с ней будешь там делать? Выпивать? Хватит уже. Достаточно». Но…
Меня не удержишь. Какая-то странная сила снова влекла меня к ним, даже к ней — я снова представляла себе, как ужасно ей там сидеть одной со своими мыслями о ребенке, оставшимся так далеко…
Лариса сказала, что договорится о машине и будет встречать меня на вокзале. Я не имела понятия, о какой машине идет речь, но знала, что Лариса всегда найдет выход. А еще она мне сказала вдруг: «только учти, я не скажу Андрею, что ты ко мне приезжаешь»… Это было несколько неожиданно, но какая мне разница… Чего мне лишний раз разбираться в их делах… В конце концов, я снова ехала ей на помощь…
Вид Ларисы на вокзале показался мне удивительным. Передо мной возникла яркая дама с претензией на роскошь, в широкополой шляпе и с распушенными волосами, разбросанными по плечам… В приподнятом, несколько экзальтированном настроении… Она набросилась на меня с преувеличенными восторгами и театральными объятиями, и представила меня тут же двум итальянским синьорам. Один из них выглядел милым стариканом. Имени его я не помню. А другой — этакий молодой живчик, черноволосый кудрявый бесенок, невысокий, шустрый, представленный мне как Гаи-тано, был владелецем машины, которая меня встречала.
Лара была более чем оживлена и, когда мы подошли к хорошему дорогому Рено, она по-хозяйски заняла место рядом с Гаитано, предложив мне вместе с другим их спутником сесть сзади… Дорогой Лариса хохотала, что-то тараторила по-итальянски, что-то сообщала мне по-русски, из чего я поняла, что дома нас ожидает ужин, который замечательно приготовил… Гаитано. Ну, что же? Неплохо. После его отъезда наговоримся всласть.
Лариса успела сообщить мне по-русски, что с Гаитано она познакомилась через Кристианушку, которая позаботилась о том, чтобы ей было не слишком скучно одной. А Гаи-тано оказался потрясающим малым, обещавшим прокатить нас на своем замечательном Рено по всей Тоскане. Мне это тоже показалось очень милым, неожиданным и удачным жестом с его стороны — так что я еще раз отметила про себя, как быстро умеет Лариса находить нужных ей людей…
Потом она рассказала, что Гаитано архитектор или подрядчик (у Ларисы такие детали часто бывали неясными), который строит дома немцам, приобретающим в Италии землю. Поэтому его знает «прекрасная женщина Кристиануш-ка, которая мне сейчас очень помогает… Представляешь, что бы я здесь делала одна?»… Да-а-а, в такой ситуации Гаитано был, как минимум, полезной находкой, и я взглянула на него с еще большим уважением… «Кстати, хорошо, что ты отметила его машину… Новая… А итальянцы любят, чтобы их шик отмечали… А второй — это просто местный крестьянин и друг Гаитано… Кстати, если Гаитано тебя спросит, то скажи, что тебе 32 года».
«Лар, но мне сорок, — удивилась я. — Зачем брехать?» Голос Ларисы раздраженно завибрировал: «Но я сказала ему, что мне сорок, а ты все-таки выглядишь помоложе». Господи, какая все это глупость, подумала я, но, конечно, согласилась приврать, зная особенность некоторых женщин скрывать свой возраст.
Мы уселись за стол, приготовленный Гаитано, который украшали роскошные куски мяса, умело зажаренные им на гриле и благоухавшие итальянскими специями. Вино и виски, понятно, раздухарили всех нас, и Гаитано, взяв гитару, начал петь какие-то серенады на своем языке…
Ну, какой, право, милый, обаятельный, по-южному темпераментный человек. Тем более, что в какой-то момент я заметила, что его восторги вроде бы адресованы мне — и почему-то он заливался соловьиными серенадами как бы уже под моим окном. Я смеялась, шутила, но очень воспитанно выраженное ухаживание отвергла столь же воспитанно.
Тогда наше застолье огласилось импровизацией, частями доступной мне и означающей в переводе, что де «Ольга — гранде Бамбино, а Гаитано — гранде Критино», не сумевший ее очаровать… Тут другой, не такой голосистый и не такой молодой Ларисин гость начал собираться восвояси, чего я уже ожидала и от Гаитано тоже. Но совершенно неожиданно для меня выяснилось, что он тоже оказывается ночует в доме у Бертончини, так как завтра мы уже начинаем наше путешествие по Тоскане… Выяснилось также, что дверь его спальни соседствует с Лариной дверью, но, верьте-не верьте, я тоже не придала этому какого-либо значения. Как я уже говорила, Лара всегда умела вовремя обзаводиться нужными людьми. А когда я была далеко, то Гаитано был, конечно, гораздо ближе, чтобы ее утешить… Вот и все…
Далее жизнь наша пошла каким-то райским образом. Без преувеличения. С утра мы завтракали, марафетились, загружались в машину и отбывали в новые местечки, которые Гаитано как местный житель, знал наизусть. В отличие от героя «Ностальгии» Горчакова мы безмерно наслаждались окружающими нас красотами, останавливаясь на ланч или на ужин в деревенских кабаках, где, как правило, все знали Гаитано, а Гаитано знал всех. За все платил он, и заметно было, что для него это наезженные маршруты. Это была снова неожиданная Лариса, которую, казалось бы, я знала наизусть…
Переступая порог очередного кабака, Лариса бежала к бару, как правило с тем же вполне риторическим вопросом, обращенным ко мне: «Олька, грапонем?!» (от «грапы», итальянской водки). А затем, усаживаясь за столик, Лариса непременно снова сообщала Гаитано и его новым для нас итальянским знакомым, что ее муж Тарковский — «Гранде Ар-тисто!!!» На это заявление простые милые итальянцы восторженно и согласно кивали головами. Тем более, что в этой белокурой «сеньоре руссо», в ее подчеркнуто-сценических движениях и театрально-приподнятом тембре голоса было, и как я уже говорила, что-то от голливудской дивы из «Сладкой жизни»…
Она снова была без Андрея, на свободе, и ее театр для «бедных» соответственно развивался по собственным законам, более им не стесняемый и не регламентируемый. Так что следом за «Гранде Артисто» мой муж неизменно оказывался «Гранде Питоре». А когда, не выдерживая, я уточнила, что мой муж «питоре», но не «гранде», то Лариса воспользовалась своим обычным аргументом: «Может быть, для тебя, а вот мой муж — ГРАНДЕ артисто считает ее мужа именно ГРАНДЕ питоре».
Ну, что можно было на это сказать, как «да не хай себе будет гранде питоре»? Жалко что ли?
Далее я почему-то превратилась в дочь московского министра, но и тут мои слабые возражения снова не принимались в расчет: «Олька, какая ты странная! Ты не представляешь себе, что для них означает „дочь министра“, а другого они не поймут!» Логика была неотразимой, а мне в этой ситуации оставалась роль безмолвствующего народа. Но все-таки один прокол я совершила.
После многочисленных поездок к Тарковским и жизни в монастыре я тоже стала многое понимать в бытовом итальянском и даже что-то произносить в ответ. В частности, болтая в очередном кабаке, я сказала Гаитано в каком-то контексте, что у меня есть голландский паспорт. Он никогда его не видел, и я тут же вытащила этот ценный документ из сумки, протянув ему посмотреть. В то же мгновение Лариса сильно двинула меня под столом ногой. Ничего не понимая, я подняла на нее вопросительный взор, на который последовал раздраженный ответ на чисто русском языке: «Ты что, нарочно? Не понимаешь, что он хочет посмотреть твой возраст? Я же тебя просила…»
Мама мия, я действительно не подумала об этом.
Продолжая наши «италианские» пиры по скользящему графику и ко всеобщему удовольствию, мы добрались до какой-то следующей деревушки. Там у Гаитано тоже был знакомый друг, естественно присоединившийся к нашему веселью и предложивший перебраться в его домик на собственное вино и какие-то грибы (по-ихнему, помнится «фунги»)…Мо-жет быть, уже закрывался кабак, так как время было позднее… А жена его была где-то в отъезде.
Нельзя было даже попытаться остановить Ларису на этом пути.
Помню, как мы шли за хозяином дома слегка заплетающимися ногами в сумерках по деревенской улице куда-то чуть в сторону, в гору, а Гаитано должен был подогнать туда машину. Помню, что Лариса громко вещала о своем «Грандо Артисте», величии его проблем и грандиозности решаемых задач…
Все было, как обычно. Но теперь мы попали в скромное итальянское жилище, которое нам было тут же представлено на обозрение. Довольно тесная столовая — мне кажется с камином — и через дверь маленькая спальня с широкой супружеской кроватью. Мы уселись за стол. Хозяин поставил на него огромную пузатую бутылку. Мы выпили по очередному стаканчику, и речь снова пошла об обещанных «фунги», которые Лариса жаждала немедленно приготовить по-нашему, то есть по-русски. Возбужденная этой идеей, которую она громко излагала мужикам по-итальянски, она поднялась, как-то витая, точно фея, вокруг стола, и очень выразительно произнеся в следующий раз слово «ФУНГИ!», совершенно неожиданно исчезла за дверным проемом в спальне.