— Ползи сюда!
— Да, боязно чего-то.
— Ну, хоть голову засунь! Когда еще такое увидишь?
Трофимыч, кряхтя, просунулся по плечи в пролом. Закрутил головой, осматриваясь.
— Вот это да! И что тут баре делали?
— Тайными науками занимались.
— Ага! Квасил он тут, от жены спрятавшись. Вон бутылок сколько.
— Где?
— А под столом.
Корсаков машинально сунул футляр в карман, присел, выдвинул из-под столика ящик. Из соломенной трухи торчали горлышки шести бутылок.
Игорь достал одну, протер. Поднес к свету.
Сердце ухнуло в груди так, что, показалось, не выдержат ребра.
— Дед, ты теперь точно Онассис! — прошептал он.
Трофимыч заворочался.
— Слушай, кончай меня этим Обассысь называть! Обидно же.
Корсаков затрясся от беззвучного смеха.
— Ну что ты там ржешь? Если есть чего в бутылке, давай бухнем на радостях.
— Я тебе бухну! — Корсаков потряс бутылкой. — Трофимыч, этому коньяку двести лет! Ты понимаешь, что это значит?
— Не дикий, чать, соображаю. В рот брать его нельзя — хуже политуры стал.
Корсаков, тяжело опираясь на стол, выпрямился. Задул свечи.
— Дед, отползай!
Он выбрался из пролома. И первым делом обнял Трофимыча. Запашок шел от деда соответствующий, но Игорь не обратил внимания.
— Дед, хочешь этот особняк купить?
— На кой он мне? Гадюшник, еще хуже нашего. Не, я, как решил, домой поеду.
— На персональном самолете ты домой полетишь!
Силы неожиданно оставили Корсакова, и он опустился на пол, привалился к стене. Трофимыч по-зековски присел на корточки напротив. Раскурил две сигареты, одну протянул Игорю.
— Если без фраерманства, много взяли? — спросил он, выдыхая дым.
Невнятная, шелестящая скороговорка прозвучала так, что Корсаков понял в Трофимыче то, что тот тщательно скрывал от посторонних глаз. Трофимыч, действительно, ходил на дело. И бывал в нем не на шестых ролях.
Корсаков невольно подобрался.
— Мебель антикварная, семнадцатый век. Под пару сотню тысяч потянет.
— Баксов? — прошелестел Трофимыч.
— Их, родимых.
— Спалимся, пока нести будем. — Трофимыч цыкнул слюной сквозь щербинку в зубах. — Книжки чего стоят?
— Книги раритетные. Цену назвать не могу. Но тоже под сотню тысяч все без торга.
— А бухло? — Трофимыч указал на бутылку в руке Корсакова.
— Это — чистое золото. Даже пустая бутылка на аукционе стоит двадцать тысяч фунтов. Полная — целое состояние. На коньяк клиента я найду без проблем. С остальным придется повозиться.
Трофимыч затянулся, свистя, выдохнул. Скосил глаза в сторону.
— Что молчишь, дед? — окликнул его Корсаков.
— Мысль одну по бестолковке гоняю. И никак выгнать не могу. — Трофимыч посмотрел ему в глаза. — Сейчас ты меня завалишь, или погодя?
Корсаков тряхнул головой.
— С ума сошел?!
— А накой я тебе в подельники? Два раза кувалдой махнул — и уже в долю. Ага! Сам посуди, ты в Москве все ходы-выходы знаешь. Тебе такую добычу сдать, как два пальца обоссать. А я что? К ворам не пойду, никто я теперь для них. В «комок» книжки понесу, менты прихватят. Получается, в деле я — педаль от дохлого зайца. Зачем же мне на глазах твоих маячить и в соблазн вводить?
— Что-то не пойму, к чему ты клонишь?
— Не в доле я, Игорек, вот мое слово.
— Так не пойдет. Двое, значит — поровну.
— Нет, бери все себе. Мне только на билет денег добудь. И на хлеба кусок в дороге. А дома я сам себе заработаю.
Игорь раздавил окурок об пол.
— Делим пополам!
Трофимыч прощупал его лицо взглядом. Покачал головой.
— Слову твоему я верю, Игорек. Однако, боязно. По-моему, оно вернее будет. Тебе и мне спокойнее. И не спорь. — Он поплевал на окурок, щелчком отбросил в угол. — Ты сходи, с друзьями своими добазарься. А я добычу постерегу. Как вернешься, все тебе под отчет сдам. А ты мне за это… Ну, сотни две баксов прямо здесь отслюнявишь. Мне на все-провсе за глаза хватит. И баста — расходимся.
— Я сказал — пополам!
Не, Игорек. Спасибо, конечно. Золотая ты душа… Однако, будет по-моему. Так мы оба дольше проживем. Это пока тут мебеля да бутылки, мы добрые, а как бабки зашуршат, волками станем. И не спорь!
— Ну что ты гонишь, Трофимыч?!
— Моя доля — моя воля! — с непривычной Корсакову твердостью в голосе произнес Трофимыч.
Корсаков, опираясь на стену, поднялся.
— Ладно, дед. Сиди здесь и думай. Я ненадолго. Приду, мы к этой теме вернемся.
Трофимыч, почему-то остался сидеть в своей арестантской позе, только голову свесил ниже. Корсаков даже в полумраке разглядел, как мелко подрагивают плечи Трофимыча.
— Дед, ты что скис?
Трофимыч через силу выдавил:
— Игорек… Когда обжимались, я об тебя потерся. Это… Волына за поясом у тебя.
Корсаков машинально пощупал пистолет.
— Так ты это… Дай мне волыну на сохранение. Мимо ментов же пойдешь, вдруг спалишься. — Трофимыч перевел дух. — И мне тут ждать тебя будет веселее.
— Ну, да. А если я с гостями приду, то ты…
— А как же иначе… С волками-то.
Корсаков усмехнулся. Потянулся за пистолетом. Когда сталь с характерным звуком скользнула по коже ремня, он увидел, как вздрогнул Трофимыч, и по-воловьи напряглись две мышцы на его согнутой шее.
— И ты все это время..? — догадался Корсаков.
Трофимыч дрогнул головой.
— Без обид, Игорек, — шепотом прошелестел Трофимыч. — Боюсь я тебя. Душа у тебя золотая… А сердце, не обижайся, из стали. Видал я таких. За деньги не прикончишь, нет… А добьешь, чтоб не мучился, как муху прихлопнешь.
Он замер, словно, действительно ждал выстрела в затылок.
Корсаков положил у его ног пистолет.
— К тебе, Трофимыч, это не относится.
Глава девятая
Несколько раз он попадал не туда. Наконец, в трубке прозвучал недовольный голос Примака.
— Чего надо?
Корсаков с облегчением вздохнул. Судя по тону и «чего надо», Леня находился в жесткой завязке. По пьяне он был вальяжен и велеречив, или еще мог говорить.
— Леонардо, у меня срочно дело.
— Игорек, если это ты, то ну тебя с твоей водкой на фиг! Я только что из-под капельницы. Все, абзац! Молоко, гантели… И тебе советую.
— Ни слова о водке, клянусь! Леня, мне нужна твоя помощь.
— Игорек, я на мели, — как и ожидалось, ответил Примак.
— Деньги у нас будут, обещаю. Ты контакт с Добровольским не потерял? Ну, крендель из «ВИП-банка». Или «ВАМП-банка», я уже не помню…
— А, Михаил Максимович! Как же, как же. Он у меня картинку полгода назад купил.
— Он сейчас на свободе? А то у нас с этим делом, сам понимаешь…
— Типун тебе на язык, Игорек! Только сегодня ему звонил.
— О! Он-то нам и нужен.
— Зачем? Слушай, что там у тебя гудит в трубке?
— Я из автомата звоню. С Арбата.
— С Арбата? Бомж ты идейный, Игорь! Так дела не делаются. Если серьезное дело, бери тачку, приезжай ко мне.
— Не могу. Когда новость узнаешь, сам прибежишь.
Примак засопел в трубку. Игорь понял, что Леня не верит, будто он может предложить что-нибудь стоящее.
— Если Добровольского еще интересуют раритеты, могу предложить бутылку «Хеннесси».
— Не из ларька, я надеюсь? — с иронией спросил Примак.
— Бутылка у меня в руках. Читаю по этикетке: коньяк «Hennessey», на этикетке фамильный герб рода Хеннесси — рука с секирой, выдержка двадцать пять лет. Год производства… — Он выдержал паузу. — Одна тысяча семьсот девяносто третий.
— Девяносто третий?
— Тысяча… семьсот… девяносто… третий! Год французской революции. Юбилейный коньяк!
В трубке повисла тишина.
— Але, ты там живой? — спросил Корсаков.
Леня ожил и засопел, как мерин в гору.
— Игорь, если это розыгрыш, я тебя убью собственными руками!
— Но-но, не надо так нервничать, Леонардо! Это просто коньяк, только очень старый.
— Сковырни сургуч, и скажи мне, что ты там увидишь!
— Леня, за кого ты меня держишь?! Мы же профессионалы. Нам положено знать, что в конце восемнадцатого века, а может, начали еще раньше, но до нас бутылки не дошли, коньяк запечатывали, помимо пробки и сургуча, еще и расплавленными золотыми луидорами. И если то, на что я сейчас смотрю, не золото, то я не Игорь Корсаков.
— Тоже мне имя! — хмыкнул Леня.
Корсаков до хруста в суставах сжал трубку.
— Так, козел, я сейчас отшибу горлышко и начну лакать коньяк. А ты будешь слушать и исходить от жлобства жидком поносом! И я это сделаю, ты меня знаешь!
Леня всхлипнул и взмолился:
— Корсаков, не надо!
— Ага, значит, я — Игорь Корсаков. И на слово мне можно верить?
— Да, да, да! Только уймись!
— Тогда звони своему банкиру.
— Я верю, Игорь. Он может не поверить.
— Не поверит великому Леониду Примаку? Ладно, я позвоню Жуку. Он мне поверит стопроцентно. Сегодня виделись, в «Прагу» звал, визитку мне оставил. Решай, кто звонит: ты или я?
— М-м-м… Игорек, дорогой… Пойми, я же ставлю на кон свой авторитет!
— Можешь присовокупить мою голову.
— Да на кой ему твоя голова?! Ой, извини… Игорек, ну так же дела не делаются! Приезжай ко мне, все обсудим, согласуем позицию… Ну, Игоречек, миленький!
Корсаков, чтобы оборвать нытье, решил бросить козырный туз.
— Сколько стоят на «Сотби» шесть бутылок такого коньяка?
— И… Ик. Игорь, у тебя их шесть?!
— Да! Назначь своему банкиру десять процентов от аукционной цены, и можешь смело посылать свою Гертруду к фюрера бабушке.
— Эт… эт… это…
— Это твой шанс, Леня! — подсказал Корсаков. — Считаю до трех и кладу трубку.
— Стой! Черт… Я согласен.
— Через час жду на Гоголевском. Машину остановите у первого дома с аркой.
— Игорь, ты с дуба упал?! Он не поедет в такое время на Арбат.
— Во-первых, время еще детское. Во-вторых, это его проблемы.
— Нет, я опять в запой уйду! Нафиг мне такая жизнь! Ты же…
— Да, чуть не забыл!