[294], 20-го егерского полка, Донской конно-артиллерийской роты № 2, четырех полков 1-го кавалерийского корпуса (лейб-гвардии Гусарский, Уланский, Драгунский и Нежинский драгунский) и шести орудий роты конной артиллерии № 2.
В авангарде второй колонны следовал 48-й егерский полк и 4 орудия легкой роты № 8, за ними двигались пехотные полки 2-го корпуса. 4-й егерский полк присоединился к корпусу на левой стороне р. Нары. За 2-м корпусом шел 3-й пехотный корпус, легкая № 33, батарейные № 4 и № 3, и две конно-артиллерийские роты. Третья колонна состояла из 4-го пехотного корпуса и батарейной роты № 23.
Вслед за колоннами, назначенными для атаки левого фланга противника, следовали войска, определенные для действия в центре и на левом фланге. Центральную колонну составлял 6-й пехотный корпус с легкой и батарейной ротами. Следующую — 7-й и 8-й корпуса, при двух легких и батарейных ротах. Последними двигались части, назначенные в резерв, — 5-й пехотный корпус, 1-я и 2-я кирасирские дивизии, резервная артиллерия. Помимо перечисленных артиллерийских частей при пехотных полках находились артиллерийские дивизионы легких рот (4 орудия, по 2 на батальон), которые были им приданы приказом Кутузова от 18 сентября[295]. Авангард под командованием генерала от инфантерии Милорадовича оставался на прежнем месте. Он состоял из нескольких батальонов егерей, 2-го, 3-го и 4-го кавалерийских корпусов, 8 орудий Донской конно-артиллерийской роты № 1 и двух рот конной артиллерии, которые по диспозиции должны были быть приданы кавалерийским корпусам. Кроме того, был сформирован отдельный отряд, находившийся по командованием прикомандированного к авангарду генерал-лейтенанта князя С.Н. Долгорукова, в составе двух гренадерских и трех егерских полков[296]. В него, вероятно, были включены егеря, находившиеся при авангарде. Этот отряд предположительно состоял из полков 7-го и 8-го пехотных корпусов: одной бригады 2-й гренадерской дивизии, 5-го, 6-го и 49-го егерских полков. В составе назначенных для действия против неприятеля войск был, возможно, и 1-й конный казачий полк Тульского ополчения. 4 сотни этого полка были направлены в десятых числах октября к авангарду «не на службу, а для навычки с старыми казаками», а остальные 5 сотен оставались в ведении начальника кавалерии Уварова[297]. Помимо этого, 18 октября на левый фланг русских войск была выдвинута прибывшая в этот день бригада донского ополчения Усть-Медведицкого начальства под командованием генерал-майора Д.Е. Грекова 1-го в составе донских казачьих полков Грекова 1-го, Попова 3-го и Ребрикова 3-го. Из них непосредственно в сражении приняла участие лишь сотня охотников полка Грекова 1-го[298].
Можно заметить, что фактическое распределение сил перед атакой не совпадало с утвержденной диспозицией: изменился состав приданной корпусам артиллерии, появился отдельный отряд под командованием Долгорукова. Следовательно, в принятый ранее план были внесены изменения, которые не нашли отражения в документах Главной квартиры. Вероятно, они проводились путем отдания конкретных приказов отдельным начальникам, которые могли производиться и в устной форме[299]. Необходимо также отметить, что распределение войск и особенно артиллерии не могло происходить без ведома главнокомандующего, который должен был санкционировать все эти отступления от диспозиции. Тогда же, возможно, произошло и изменение стоявших перед войсками задач. Находившийся при 4-м кавалерийском корпусе подпоручик квартирмейстерской части Бутурлин в своих воспоминаниях отмечал: «Мы имели приказание произвести фальшивые атаки в момент, когда начнется настоящая, с целью отвлечь внимание неприятеля, а когда он начнет отступать, то следовать за ним, не завязывая с своей стороны серьезного дела»[300]. Это свидетельство позволяет предположить, что по новому плану войскам левого фланга и центра отводилась вспомогательная роль, а основной удар должны были нанести подчиненные Беннигсену части. Тем самым отменялся предусмотренный диспозицией обход левого фланга противника с одновременным нанесением мощного фронтального удара на его центр. Возможно, в свете этих перемен и был создан для поддержки кавалерии отряд Долгорукова. Следовательно, к началу атаки уже произошло отступление от утвержденной главнокомандующим и доставленной к войскам диспозиции, буквальное исполнение которой, как видно, не входило в планы Кутузова.
Войска, назначенные для нападения на отряд Мюрата, следовали к местам своего назначения с соблюдением самых строгих мер предосторожности. Поручик 11-й артиллерийской бригады И.Т. Радожицкий, находившийся при 4-м пехотном корпусе, вспоминал: «Ночь была не очень темная, хотя и с облачным небом; погода сухая, но земля влажная, так что войска шли по ней без всякого стука: даже не слышно было колес под артиллерией. Все шли очень осторожно: никто не смел курить трубки, высекать кремнем огня, кашлять, и ежели надобно было говорить, то говорили шепотом, лошадей удерживали от ржанья, словом, все приняло вид таинственного предприятия. Таким образом шли мы во всю ночь, и сон не смел прикасаться к веждам нашим: все заняты были предстоящим. Небо от бивачных огней неприятеля покрылось светлым заревом и показывало нам места его расположения. Мы оставили огни влево за лесом и к 4-м часам утра обошли неприятеля. 4-й корпус, подошед к лесу до назначенного места, повернул влево, и стал в сомкнутых колоннах; егеря вышли вперед»[301].
Части, определенные для действия в центре и на левом фланге, согласно диспозиции должны были переправляться через реку Нару у Тарутина по двум мостам. Однако, по свидетельствам находившихся в 6-м и 5-м корпусах офицеров — подпоручика 7-й артиллерийской бригады Митаревского и поручика лейб-гвардии Измайловского полка Симанского — войска переправлялись с большими затруднениями по одному мосту. Так, у Митаревского на нем провалился зарядный ящик, за что он получил выговор от начальника 7-й пехотной дивизии П.М. Капцевича[302]. 5-й корпус, переходивший реку одним из последних, встретил еще большие неудобства. «Один узкий мост, — пишет Симанский, — крутые по обе стороны берега, от дождя сделавшиеся по глинистой земле не всходимыми; но с помощью русских мужиков, пособляющих нашим солдатам, помощью копий и пик всходить на оные мы скоро переправились»[303].
Русская кавалерия. Фрагмент. Н.х. 1-я четверть XIX в.
«Когда, — вспоминает Митаревский, — перешли мост и двинулись вперед, то приказано было соблюдать тишину и не высекать огня из трубок. Приблизившись к своим ведетам, остановились подле леска, находившегося на правой стороне от нас. Лошадям задали корму, люди поели и расположились ночевать. Пехотные составили ружья в козлы, полегли как шли, в колоннах, один подле другого; мы тоже расположились как попало. Погода была хорошая, но холодноватая, особенно к утру, и мы порядочно продрогли»[304]. Подобную картину движения рисует и Симанский: «Переправясь, мы шли очень скоро, с нами шли также и прочие корпуса и кавалерия также, наконец корпус остановился и оставался долгое время так. Солдаты, составя ружья, лежали. Я спал также вместе с Шамшевым, друг на дружке лежав, потом, уснув немного, я, отошед, взял клочок сена и уснул между взводами покойно»[305].
К движению 5-го корпуса на исходную позицию относится, вероятно, рассказ квартирмейстерского офицера А.Н. Муравьева об анекдотическом происшествии, случившемся «с глуховатым командиром гвардейского корпуса» Н.И. Лавровым. «На походе к неприятелю, — пишет Муравьев, — сделан был гвардии привал, и Лавров громко прокричал: „Ложись!“ — Все легли. Вдруг из авангарда скачет маркитантская повозка, и трепещущий в ней маркитант кричал во все горло: „Сторонись! Сторонись!“ — Глухому командиру послышалось: „Становись“, и он прокомандовал: „Становись!“ Весь корпус встал в ружье. Прошло с полчаса, и, видя, что к такой тревоге нет причин, Лавров спросил у адъютанта: „Кто прокричал становись?“ и получил в ответ, что маркитант кричал: „сторонись!“ „Слышу, что адъютант, — да чей адъютант?“. Ему подтвердили, что не адъютант, а маркитант. На это смущенный Лавров воскликнул: „Так бы ты и говорил. Ложись!“, и все опять легли»[306].
Ночное движение войск позволило скрытно приблизиться к неприятельскому лагерю. В направленных писателю П.П. Свиньину воспоминаниях Коновницын писал: «5 (17) октября представить можно у Тарутина на правом фланге в вечернее время всю почти армию, переходящую через мост, а в позиции весь лагерь был освящен огнями, дабы скрыть движения ея от неприятеля. Войска Беннигсеновой команды, переправясь, расположились в колоннах при самой почти неприятельской цепи и там имели ночлег. Случай сей покажется верно иностранцам, а паче французам, невероятным»[307]. Однако только центральные и левофланговые колонны, несмотря на встретившиеся во время переправы затруднения, достигли назначенных им мест своевременно и могли спокойно отдыхать, дожидаясь рассвета. Иначе обстояло дело с войсками правого фланга. Они двигались в течение почти всей ночи и не все корпуса сумели заблаговременно прибыть к назначенным местам. Поэтому находившиеся под командованием Беннигсена части должны были практически без передышки вступить в дело.
По диспозиции войскам предписывалось занять свои места к 4 часам утра и на рассвете нанести удар по лагерю противника. 4-й корпус, как свидетельствует Радожицкий, прибыл на исходную позицию к назначенному времени и «тут с час времени стояли мы в нетерпении, покуда правее нас прошли 2-й и 3-й корпуса, опоздавшие по ошибке проводника»