[402]. Но, справедливости ради, надо отметить, что не все казаки были способны лишить жизни безоружного противника. Н.Н. Муравьев был свидетелем случая, когда драгуну приказали убить пленного польского стрелка, чтобы не тратить времени на сопровождение его в тыл, к Тарутино. Драгун не смог выполнить это распоряжение и тогда «крикнул проезжавшего мимо казака: „господин казак“, сказал он ему, „убейте поляка; мне велено, да рука не подымается“. Казак хотел показать себя молодцом. „Кого?“ спросил он, „эту собаку заколоть? Сейчас“. Отъехав шагов на 15, он приложился на поляка дротиком и поскакал на него. Поляк не двигался; казак же, подскакав к своей жертве, поднял пику и, сознавшись, что ему не убить осужденного на смерть, поскакал далее. Затем драгун, разругав пленного, погнал его в Тарутино»[403].
Любопытный эпизод противоборства неприятельского солдата с казаками зафиксировал в своих воспоминаниях Маевский. «Посреди сотней наших солдат, — пишет он, — идет гренадер-француз: едва налетит на него казак с пикою, француз приложится ружьем — и казак летит от него прочь. Это правда, что единицы не занимали тогда нас; но смелость и решительность в солдате, даже в неприятеле, есть благороднейшая черта, достойная подражания»[404].
Итак, действия казаков на левом фланге противника в начальный период сражения ограничились, в основном, нападением на части 2-го кавалерийского и 5-го армейского корпусов. В результате атаки войска Орлова-Денисова заняли пространство на левом берегу реки Чернишни и правом — ручья Десенки. Однако им не удалось зайти в тыл основной группировки Мюрата и перерезать путь отступления — Калужскую дорогу. Это произошло потому, что, с одной стороны, неприятель сумел оперативно организовать отпор, чем остановил стремление русской конницы, а с другой, рассыпавшиеся на большом пространстве полки иррегулярной кавалерии не смогли достаточно слаженно и эффективно действовать против регулярных войск противника. Этому, возможно, способствовало и отвлечение внимания казаков на попавшие в их руки орудия, обозы, биваки и т. д.
Согласно данным Орлова-Денисова, представленным 19 октября в рапорте Кутузову, в ходе сражения казаки потеряли 173 человека (в том числе убитыми 23, ранеными 145 и пропавшими без вести 5), при этом ими было убито до 2000 человек, взят в плен 31 неприятельский офицер и 475 нижних чинов[405]. Даже принимая во внимание явное преувеличение количества погибших от рук казаков неприятелей, можно констатировать, что полки иррегулярной кавалерии нанесли противнику серьезный урон, в несколько раз превышающий собственные потери.
После отступления 1-го кирасирского и 2-го карабинерского полков за Чернишню казаки заняли находившуюся в руках неприятеля возвышенность, на которой была установлена конная артиллерия[406]. Примерно в это же время Коновницын, «видя французские колонны в полном бегстве», сказал подъехавшему к нему Михайловскому-Данилевскому: «Поедем к фельдмаршалу поздравить его с победой»[407]. После этого дежурный генерал в сопровождении офицеров штаба отправился с докладом к Кутузову.
Когда войска Орлова-Денисова боролись с полками 4-й тяжелой дивизии корпуса Себастьяни, Беннигсен, после неудачной атаки егерей, готовил вверенные ему войска для нанесения решающего удара по польскому корпусу. Он приблизил к себе 17-ю пехотную дивизию и отменил движение Волынского и Кременчугского пехотных полков к Вюртембергскому[408].
А. Шелумов. Атака лейб-гвардии Казачьего полка.
Благодаря этим мероприятиям, практически все силы 2-го пехотного корпуса были сконцентрированы в одном месте. Из состава 4-й артиллерийской бригады подполковника М.К. Фриша была выдвинута батарейная рота № 4, активно действовавшая против неприятеля и точными выстрелами взорвавшая два зарядных ящика[409]. Не дождавшись появления 4-го пехотного корпуса, Беннигсен отменил движение 3-го корпуса вправо. Он приказал командующему корпусом генерал-майору графу П.А. Строгонову по выступлении из леса расположиться левее 2-го корпуса и занять лежащую там возвышенность батарейной ротой № 3 подполковника барона К.К. Таубе. По замечанию Беннигсена, эти 12 орудий «действовали успешно и расстроили ряды неприятеля»[410]. Оценивая действия Таубе, Строгонов писал, что тот, «командуя батарейною ротою, отличил себя искусным выбором местоположения и, действуя картечными и продольными выстрелами на главную неприятельскую батарею, принудил к отступлению и тем наиболее способствовал совершенному поражению противника». В ходе боя русские артиллеристы подбили одно неприятельское орудие[411].
Отличалась своей активностью и артиллерия противника. «Вообще, — писал в своем дневнике Дурново, — ядра свистели вокруг нас»[412]. Критикуя действия Беннигсена, Вюртембергский отмечал, что «густая масса нашей пехоты, без пользы и в бездействии, послужила верной целью для неприятельской двенадцати-фунтовой батареи, которая стреляла по ней в продолжение целого часа»[413]. О поведении под сильным огнем противника во время сражения Евреинов в своих воспоминаниях писал: «Примечено было мною, что не все могут быть равнодушны к летящим ядрам; один, которого не назову по имени, никак не мог прямо держаться на лошади, а всегда наклонял свою голову, когда видел летящее ядро, тогда как он сам должен был знать, что ядро, которое видишь, не убивает, а того, которое убивает, не приметишь; но при всем том невольным образом не в силах был он себя преодолеть, и с ним делалась тошнота и рвота»[414].
Сражение при Тарутино 6 октября 1812 г. Литография С. Шифляра по оригиналу А.И. Дмитриева-Мамонова. 1822 г.
При Беннигсене, помимо чинов штаба, находился еще генерал-лейтенант принц А.-П.-Ф. Ольденбургский. В своем рапорте о сражении и записках Беннигсен указывал, что принц добровольно взял на себя обязанность развозить приказания, при этом он отправлялся в те места, где шел самый жаркий бой. Кроме того, отмечал Беннигсен, принц Ольденбургский сумел удачно расположить батарею, которая своими действиями нанесла ощутимый вред неприятелю[415]. За участие в сражении он был награжден орденом Святого Георгия 3-го класса[416]. О том, как это происходило, сохранилось свидетельство поручика Евреинова. В своих воспоминаниях он писал, что принц Ольденбургский, «желая показать свои услуги, подъехал к генералу Беннигсену, подле которого и я в то время находился, и спросил его, неугодно ли будет ему приказать подвинуть близ стоящую батарею против имевшейся невдалеке неприятельской пехоты? Генерал изъявил на то свое согласие, и принц тотчас отправился к батарее. Зная, что его высочество не совсем свободно мог объясняться на русском языке, я счел нелишним за ним последовать; и действительно, когда он подъехал к батарее и скомандовал так: артиллерий впруд, тогда я после него повторил: „артиллерия вперед“, после чего принц возвратился к генералу, а я еще несколько минут тут оставался, желая видеть, что из того произойдет». Евреинов покинул батарею, когда заметил, что «вся пехота на меня прицелилась и начала пускать пули»[417].
Через полчаса, как свидетельствует Беннигсен, после выхода из леса 3-го пехотного корпуса и батарейной роты, он заметил «с неприятельской стороны большое движение. Оно причинено было усилием выводить войски из их позиции»[418]. Это, по мнению Беннигсена, было связано с действием казаков Орлова-Денисова. Последний в это время, вероятно, занял уже оставленную противником позицию на левом берегу Чернишни, и его артиллерия открыла огонь по неприятелю. Услышав в тылу поляков пушечные и ружейные выстрелы, Беннигсен приказал усилить атаку с фронта. «Неприятель выбит был из всех пунктов, которые он занимал перед своей позицией, между тем как я продолжал более и более сближаться к левому его флангу, дабы совершить сообщение с графом Орловым-Денисовым»[419]. С этой целью, возможно, Беннигсен направил на свой правый фланг 4-й егерский полк, который соединился с действовавшими уже на этом участке Тобольским пехотным полком и тремя орудиями легкой артиллерии, состоявшими под командой Вюртембергского.
В итоге, позиция 5-го польского корпуса с фронта оказалась под огнем установленных против нее батарей и была атакована выдвинутыми вперед егерями, опиравшимися на стоявшие у леса колонны линейной пехоты. С тыла ей угрожали находившиеся за ручьем Десенкой казаки, а с левого фланга наступал усиленный егерским полком отряд Вюртембергского. Все это заставило неприятеля начать отход за Чернишню, чтобы прикрыть свой фронт этой рекой. «Мои три орудия, — вспоминает Евгений Вюртембергский, — стали на продолжении фланга поляков. Первый же выстрел с моей батареи послужил как бы сигналом к отступлению неприятеля»[420].
Под прикрытием стрелков, засевших на пригорке в березовой роще, поляки начали переходить овраг, а вместе с ними покинули позицию и части 2-й тяжелой и 2-й легкой кавалерийских дивизий корпуса Себастьяни[421]