И все же они испытывали некоторое облегчение, зная, что надежда разыскать их дитя еще есть и что она не умрет, пока они не получат веских доказательств смерти сына.
Одно было ясно: их маленького Джека не увезли на «Кинкейде». Если бы это случилось, об этом узнал бы Андерссен, но он уверял Джейн, что малыш, которого он принес ей в каюту в ту ночь, когда помог бежать, был единственным младенцем на борту «Кинкейда» за все время стоянки судна в Дувре.
Глава 18Павлов замышляет месть
Когда Джейн и Тарзан стояли на палубе корабля, рассказывая друг другу подробности разнообразных приключений, которые им пришлось пережить после расставания в своем доме в Лондоне, за ними хмуро следил укрывшийся на берегу наблюдатель.
В голове этого человека один за другим рождались планы, рассчитанные на то, чтобы помешать отъезду англичанина и его жены. Пока хоть одна живая искра теплилась в мстительном мозгу Алексея Павлова, никто из тех, кого он считал врагом, не мог чувствовать себя в безопасности.
Он отбрасывал один план за другим как непрактичный или не соответствующий той мести, какой требовала нанесенная обида.
Преступный ум помощника Рокова был настолько полон ложными представлениями о справедливости, что он был не в состоянии понять истинную сущность своих отношений с человеком-обезьяной, того, что виноваты всегда были именно он и его сообщник, а не английский лорд.
Всякий раз, отвергая новый план действий, Павлов приходил к одному и тому же выводу: он не в состоянии что-либо сделать, пока река Угамби отделяет его от предмета ненависти.
Ближе поселения племени мосула нельзя было найти ни одной пироги, к тому же Павлов не был уверен, что после того, как он пересечет джунгли, доберется до отдаленной деревни и вернется на реку с лодкой, «Кинкейд» будет по-прежнему стоять на месте. И все же другого выхода не было, а потому Павлов, убедив себя, что только так есть надежда достичь желаемого, бросил на прощание злобный взгляд на парочку с «Кинкейда» и направился прочь от реки.
Пока он пробирался сквозь густые джунгли, стараясь идти как можно быстрее, все его мысли были сосредоточены на одном – мести. Русский даже позабыл о своем страхе перед миром дикой природы, в котором находился.
Он оказывался в тупике и терпел поражения при каждом повороте колеса Фортуны, время от времени реагировал на удары судьбы, вынашивая злобные планы, но всякий раз сам становился главной жертвой своей преступной натуры. Павлов по-прежнему был настолько слеп, что воображал, будто новые интриги и козни в конце концов принесут ему удачу. Однако все злодеяния неизбежно заканчивались крахом, а Рокова даже привели к ужасной смерти.
Пока русский пробирался сквозь джунгли к деревне племени мосула, в его голове постепенно созрел план, который показался ему более осуществимым, чем какой-либо из приходивших на ум раньше.
Он подплывет ночью к борту «Кинкейда», найдет на нем членов команды, переживших ужасы кошмарной ночи, переманит их на свою сторону и попытается вырвать судно из рук Тарзана и его приспешников.
В каюте есть оружие и боеприпасы, а в тайнике стола спрятана одна из тех адских машин, создание которых занимало бульшую часть его досуга. Благодаря этому таланту к услугам Павлова нередко прибегали нигилисты в его родной стране.
Правда, лишь до тех пор, пока он не продал их петроградской полиции за золото и гарантии неприкосновенности. Павлов содрогнулся, когда вспомнил проклятия, сорвавшиеся с губ одного из его бывших товарищей, прежде чем бедняга искупил свои политические грехи, болтаясь на конце пеньковой веревки.
Да, адская машина именно то, о чем сейчас стоит подумать. Здесь можно многого добиться, надо только приложить руки. Внутри маленького ящичка из твердой древесины, спрятанного в столе каюты, покоилась достаточная разрушительная сила, чтобы за долю секунды уничтожить любого врага на борту «Кинкейда».
Все, конечно, зависело от времени отбытия «Кинкейда». Русский понимал, что ничего не сумеет сделать при свете дня. Скрыть его приближение к пароходу должна была темнота: ведь если Тарзан или леди Грейсток увидят его, шансы оказаться на борту окажутся равными нулю.
Поднявшийся ветер был, как полагал Павлов, причиной задержки отплытия «Кинкейда». Если такая погода сохранится до ночи, его шансы увеличатся. Маловероятно, что, когда совсем стемнеет, человек-обезьяна отважится вести корабль в открытое море.
Полдень уже давно миновал, когда Павлов добрался до поселения племени мосула на берегу притока Угамби. Здесь его весьма недружелюбно, с явными подозрениями относительно цели его посещения, принял местный вождь, соплеменники которого, как и все, кто имел дело с Роковым или Павловым, в той или иной мере пострадали от жадности, жестокости и похоти этих двух русских.
Когда Павлов заговорил о пироге, вождь пробурчал несколько слов, означавших решительный отказ, и велел белому человеку покинуть деревню. Его окружили рассерженные, угрожающе бормочущие что-то себе под нос воины, которые, казалось, ждали малейшего повода, чтобы пронзить его копьем. Русскому не оставалось ничего другого, как ретироваться.
Дюжина воинов отвели его на край леса, где и оставили, предупредив, чтоб он никогда больше не появлялся в окрестностях деревни.
Подавив гнев, Павлов юркнул в джунгли, но, стоило ему оказаться вне пределов видимости воинов, он остановился и внимательно прислушался.
Он слышал голоса своих стражей, возвращающихся в деревню, и, убедившись, что за ним не следят, пробрался сквозь кусты к реке, все еще надеясь завладеть какой-нибудь лодкой.
Сама его жизнь зависела от того, сумеет ли он добраться до «Кинкейда» и переманить на свою сторону выживших членов команды. Остаться здесь среди опасных африканских джунглей и враждебно настроенных туземцев было для него практически равносильно смертному приговору.
Жажда мести горела в груди у Павлова, подталкивая его к действиям, и он собирался привести свой план в исполнение даже перед лицом явной опасности. А потому в кустах на берегу реки, выискивая глазами лодку, которой можно легко управлять одним веслом, прятался человек, готовый на все.
Русскому не пришлось долго ждать: на реке появилась неуклюжая маленькая плоскодонка, изготовленная в характерной для мосула манере. Юноша, сидящий в ней, отчалил от берега неподалеку от деревни и теперь лениво выгребал на середину реки. Достигнув ее, он позволил течению медленно нести его вдоль берегов, а сам безмятежно растянулся на дне своего суденышка.
Не подозревая, что на берегу реки его поджидает невидимый враг, юноша медленно плыл по течению, в то время как Павлов следовал в нескольких ярдах за ним по тропинке в джунглях.
Примерно в миле от деревни ниже по течению реки чернокожий паренек погрузил весло в воду и направил лодку к берегу. Павлов был воодушевлен тем, что юноша гребет к его берегу реки, а не к противоположному: там он оказался бы вне досягаемости своего преследователя. Русский спрятался в кустах неподалеку от места, где лодка должна была коснуться берега медленного притока, который, казалось, стремился оттянуть мгновение, когда вольется в широкую мутную Угамби, где навсегда перестанет отличаться от других рек и вскоре вольет свои воды в бескрайний океан.
Столь же неторопливыми были и движения юноши из племени мосула, когда он подогнал свою лодку под нависшие ветви большого дерева, которые наклонились, чтобы запечатлеть прощальный поцелуй на глади уплывающей вдаль воды, лаская зелеными листьями нежную грудь своей томной возлюбленной.
Злобный русский затаился в густой листве, подобно змее. Жестокие хитрые глаза неотрывно глядели на желанную плоскодонку, оценивали силу ее владельца, а коварный ум взвешивал шансы белого человека на случай, если его физическое противостояние с чернокожим станет неизбежным.
Только крайняя необходимость могла спровоцировать Алексея Павлова на прямое противостояние, но сейчас сложилась именно такая ситуация, и она побуждала его к действию.
У него еще было достаточно времени, чтобы пробраться на «Кинкейд» до прихода ночи. Неужели этот черный кретин так и будет торчать в лодке? Павлов ерзал и нервничал. Юноша зевал и потягивался. С раздражающей неспешностью он пересчитал стрелы в своем колчане, проверил натяжение тетивы лука, взглянул на острие охотничьего ножа, заткнутого за край набедренной повязки.
Юноша вновь потянулся, зевнул, бросил взгляд на берег, размял плечи и улегся на дно плоскодонки, чтобы немного соснуть, прежде чем углубиться в джунгли в поисках добычи, ради которой он отправился на охоту.
Павлов привстал и напряг мускулы, неотрывно глядя на свою ничего не подозревающую жертву. Веки юноши опустились, глаза закрылись. Вскоре дыхание стало глубоким, его грудь медленно поднималась и опадала. Он заснул. Время настало!
Русский осторожно подполз ближе. Под его весом хрустнула ветка, и юноша пошевелился во сне. Павлов вытащил револьвер, наставил его на чернокожего и на мгновение затаил дыхание. Юноша продолжал безмятежно спать.
Белый человек подполз ближе. Он не мог стрелять, пока был риск промахнуться. Приблизившись, Павлов склонился над туземцем. Холодная сталь револьвера в его руке все приближалась и приближалась к груди ничего не подозревавшего паренька, пока наконец не остановилась в нескольких дюймах от его сердца.
Чтобы отправить этого безобидного юношу в вечность, оставалось только нажать курок. На коричневой щеке юноши лежал легкий румянец, не тронутые пушком губы наполовину открылись. Могли ли угрызения совести побеспокоить убийцу?
Но Алексей Павлов был невосприимчив к вещам подобного рода. Усмешка тронула его губы, указательный палец нажал на курок. Раздался громкий выстрел, и чуть выше сердца спящего юноши появилось маленькое отверстие с черным ободком вокруг обожженной порохом плоти.
Молодое тело слегка приподнялось, улыбавшиеся губы напряглись от нервного шока, и после мгновенной агонии, во время которой сознание к юноше так и не вернулось, его мертвое тело бессильно погрузилось в глубокий со