Из густой непроницаемой листвы на расстоянии нескольких ярдов от него показался Тарзан и спокойно понесся по ветвям следом.
Лук и стрелы Кулонги были надежно привязаны им к вершине гигантского дерева. У его подножия Тарзан срезал острым ножом полосу коры, а повыше надломил ветку. Это были отметки, которыми он обозначал те места, где у него хранились какие-либо запасы.
Кулонга продолжал свое путешествие, а Тарзан все ближе и ближе подбирался к нему, пока не оказался почти над головой чернокожего. Он держал наготове в правой руке сложенную кольцом веревку. Тарзан только потому откладывал этот момент, что ему очень хотелось выследить, куда направляется черный воин, и вскоре он был вознагражден за терпение: перед ним внезапно открылась большая поляна, на которой виднелось множество странных логовищ. Лес кончился, и между джунглями и поселком тянулись около двухсот ярдов обработанного поля. Теперь пришла пора действовать быстро, иначе добыча могла ускользнуть.
И когда Кулонга вышел на простор из лесной чаши к самой кромке полей Мбонги, тонкие извилистые круги веревки полетели на него с нижней ветки могучего дерева. И прежде, чем сын вождя успел сделать несколько шагов, петля стянула ему шею. Тарзан так сильно дернул аркан, что крики испуга были мгновенно задушены в горле Кулонги. Быстро перебирая руками веревку, Тарзан подтащил отчаянно упиравшегося чернокожего и подвесил на сук. Затем он взобрался повыше и втащил все еще бившуюся жертву в густой шатер листвы. Он крепко привязал веревку, спустился и всадил свой охотничий нож в сердце Кулонги. Кала была отомщена.
Тарзан тщательно осмотрел чернокожего. Никогда еще не видел он человеческого существа. Нож с ножнами и поясом немедленно привлекли его внимание, и Тарзан забрал их себе. Медный обруч тоже понравился ему, и он надел его себе на ногу. Затем он пришел в восхищение от татуировки на груди и на лбу дикаря, полюбовался на остро отточенные зубы, осмотрел и присвоил себе головной убор из перьев. Затем Тарзан решил пообедать, так как он был голоден, а здесь имелось мясо — мясо убитой им жертвы. Этика джунглей позволила ему есть это мясо.
Можем ли мы судить его? И какое мерило могли бы мы приложить к этому человеку-обезьяне с наружностью и мозгом английского джентльмена и с воспитанием дикого зверя?
У него даже не мелькнула мысль — съесть Тублата, которого он ненавидел и убил в честном бою. Это было для него так же возмутительно, как людоедство для нас. Но кто был ему Кулонга? Почему его нельзя было съесть так же спокойно, как вепря Хорту или оленя Бару? В глазах Тарзана он был просто одним из тех бесчисленных диких существ, которые нападали друг на друга для удовлетворения голода.
Но какое-то странное сомнение внезапно остановило Тарзана. Может быть, благодаря своим книгам он понял, что перед ним человек? Может быть, он догадался, что «стрелок» тоже человек? Едят ли люди людей? Этого он не знал. Чем же объяснялось его колебание? Он сделал усилие над собой, желая отрезать мясо Кулонги, но им овладел внезапный приступ тошноты. Тарзан не понимал, что с ним. Он знал только, что он не в состоянии попробовать мяса черного человека. Наследственный инстинкт, воспитанный веками, овладел его нетронутым умом и уберег Тарзана от нарушения того всемирного закона, о самом существовании которого он не знал ничего.
Он быстро спустил тело Кулонги на землю, снял с него петлю и вновь взобрался на дерево.
Тени страха
Усевшись на высокой ветке, Тарзан рассматривал селение, состоявшее из тростниковых хижин. За ними тянулись возделанные поля. В одном месте джунгли подступали к самому поселку. Заметив это, Тарзан направился туда, захваченный каким-то лихорадочным любопытством. Ему так хотелось посмотреть животных своей породы, узнать, как они живут, и взглянуть поближе на странные логовища, в которых они обитают. Жизнь среди свирепых тварей леса невольно заставляла его видеть врагов в этих чернокожих существах. Хотя они и походили на него своим внешним видом, Тарзан нисколько не заблуждался относительно того, как встретят его эти первые виденные им люди, если откроют его.
Приемыш обезьяны отнюдь не страдал сентиментальностью. Он ничего не знал о братстве людей. Все, не принадлежащие к его племени, были его исконными врагами за исключением, быть может, слона Тантора. Он сознавал все это без злобы и ненависти. Умерщвление закон дикого мира, в котором он жил. Удовольствий в его первобытной жизни было мало, и самыми большими из них были охота и убийство. Но Тарзан и за другими признавал право иметь такие же удовольствия и желания, даже в том случае, если сам становился предметом их посягательств.
Странная жизнь не сделала его ни угрюмым, ни кровожадным. То обстоятельство, что он убивал с радостным смехом, вовсе не доказывало его прирожденной жестокости. Чаще всего он убивал, чтобы добыть пищу. Правда, будучи человеком, он убивал иногда и для своего удовольствия, чего не делает никакое другое животное. Ведь из всех созданий в мире одному лишь человеку дано убивать бессмысленно, с наслаждением, только ради удовольствия причинять страдания и смерть. Когда Тарзану приходилось убивать из мести или для самозащиты, он это делал спокойно, без угрызений совести. Это был простой деловой акт, отнюдь не допускавший легкомыслия.
И потому теперь, когда он осторожно приближался к поселку Мбонги, он просто и естественно приготовился к тому, чтобы убивать или быть убитым, если его заметят. Он крался очень осторожно, так как Кулонга внушил ему глубокое уважение к маленьким острым деревянным палочкам, так верно и быстро приносившим смерть. Тарзан добрался до большого, необычайно густолиственного дерева, с ветвей которого свисали тяжелые гирлянды гигантских ползущих растений. Он притаился в этом непроницаемом убежище, подходившем почти к самой деревне, и стал созерцать все происходившее внизу, изумляясь каждой подробности этой новой для него и диковинной жизни.
Голые ребятишки резвились на деревенской улице. Женщины толкли сушеное просо в грубых каменных ступах или пекли из муки лепешки. Вдали на полях другие женщины копали землю мотыгами, пололи и жали. Какие-то странные, торчащие подушки из сушеной травы закрывали их бедра, и у многих были медные и латунные браслеты на запястьях. На черных шеях висели забавно свитые круги проволоки. Вдобавок у многих в носы были вдеты громадные кольца.
Приемыш обезьяны смотрел с возрастающим изумлением на эти странные создания. Он увидел также и мужчин, которые дремали в тени. А на самом краю открытой поляны Тарзан заметил вооруженных воинов. Они, очевидно, охраняли поселок от неожиданного нападения врага. Ему бросилось в глаза, что трудились одни женщины. Никто из мужчин не работал ни в поселке, ни на полях.
Наконец глаза Тарзана остановились на старухе, сидевшей внизу под ним. Перед нею на маленьком костре был прилажен небольшой котелок, и в нем кипела густая, красноватая смолистая масса. Рядом лежала груда отточенных деревянных стрел. Женщина брала их одну за другой, обмакивала в дымящуюся массу их острия и складывала на узкие козлы из веток, стоявшие по другую сторону костра.
Тарзан пришел в большое волнение. Перед ним раскрывалась тайна разрушительной силы маленьких метательных снарядов Стрелка. Он заметил, что женщина очень старается не коснуться руками кипящего в котле вещества, и один раз, когда крошечная капля брызнула ей на палец, она немедленно окунула его в сосуд с водой и быстро стерла маленькое пятнышко пучком листьев. Тарзан не имел никакого понятия о ядах, но его острое соображение подсказало ему, что убивает именно это смертельное вещество, а не маленькая стрела, которая только несет страшный состав в тело жертвы.
Ему страстно захотелось получить побольше этих маленьких смертоносных лучинок. Если бы женщина хоть на минуту оставила свою работу, он бы сейчас же спустился на землю и сумел захватить пучок стрел и снова вернуться на дерево прежде, чем она успела бы вздохнуть. Он уже обдумывал, как отвлечь ее внимание, как вдруг дикий крик донесся с конца открытой поляны. Тарзан взглянул туда. Под деревом, на том самом месте, где час тому назад был умерщвлен убийца Калы, стоял черный воин. Он кричал и размахивал над головой копьем, по временам указывая на что-то, лежащее у его ног.
Поднялся переполох. Вооруженные люди выбегали из хижин и мчались сломя голову через поля к возбужденному воину. За ними побрели старики, побежали женщины и дети, и в мгновение селение опустело.
Тарзан понял, что найден труп его жертвы, но это не интересовало его сейчас. В деревне не осталось никого, кто мог бы помешать ему забрать запас стрел. Быстро и бесшумно спустился он к котлу с ядом. С минуту он стоял неподвижно, с интересом рассматривая селение живыми, блестящими глазами. Не было видно никого. Взгляд его остановился на открытой двери ближайшей хижины. Тарзану захотелось заглянуть в нее, и он осторожно подошел к строению с низкой крышей.
Сперва он постоял у входа, чутко прислушиваясь. Ни звука! Тогда он скользнул в полумрак хижины. По стенам висело оружие — длинные копья, странного вида ножи и два узких щита. В середине хижины стоял котел, а у дальней стены — подстилка из сухих трав, покрытая плетеными циновками, очевидно, служившая владельцам постелью и одеялом. На полу лежало несколько человеческих черепов.
Тарзан не только ощупал каждый предмет, но и перенюхал их, потому что он «видел» главным образом своими высокоразвитыми ноздрями. Он решил было взять одно из длинных острых копий, но не мог захватить его из-за стрел, которые непременно хотел унести. Он снимал со стены одну вещь за другой н складывал в груду посредине комнаты. Поверх всего он поставил перевернутый котелок, а на котелке водрузил один из ухмыляющихся черепов и надел на него головной убор убитого им Кулонги. Затем он отошел в сторону, чтобы полюбоваться на свое произведение, и усмехнулся. Приемыш обезьян любил шутить.
В это мгновение он услышал снаружи множество голосов, раздавался долгий жалобный вой и громкие причитания. Тарзан встревожился. Но слишком ли долго пробыл он здесь? Быстро выскочив из дверей, он взглянул вдоль улицы по направлению к воротам. Туземцев еще не было видно, хотя он ясно слышал, что они приближаются. Голоса раздавались совсем близко.