Наконец он вышел к маленькому ручейку, над которым в кронах деревьев возник просвет. Пришлось спуститься на землю и перейти ручей вброд. На противоположном берегу Тарзан вдруг застыл, как статуя. Ноздри его затрепетали. Он долго простоял так, потом с присущей ему осторожностью двинулся вперед. Было видно, что у него появилась некая цель.
Он шел в совершенно определенном направлении и с куда большим энтузиазмом, нежели в А-лур.
Вскоре он очутился у подножья высокого дерева. Здесь он остановился и посмотрел вверх, где среди листвы виднелось какое-то сооружение. Сердце его бешено заколотилось, он стал осторожно подниматься по веткам. Остановившись около домика, Тарзан прислушался. До его чувствительных ноздрей долетел все тот же нежный запах, который он почуял в миле отсюда.
Он наклонился над дверью.
– Джейн, – позвал он, – счастье мое, это я.
В ответ послышался вздох и звук падающего тела. Тарзан лихорадочно пытался открыть дверь, но та была закрыта изнутри. Потеряв терпение, Тарзан рванул дверь на себя и отбросил ее в сторону.
Внутри он обнаружил распростертое на полу тело своей верной подруги без признаков, как ему показалось, жизни. Он обхватил ее руками, приподнял с пола и облегченно вздохнул. Она дышала, а значит то был простой обморок.
Придя в себя, Джейн почувствовала, что лежит в объятиях сильных рук, а голова ее покоится на широком плече, где так часто находили забвение все горести ее и печали. Неужели это не сон, а явь?
Она робко провела рукой по его щеке.
– Джон, – прошептала она, – скажи мне, это действительно ты?
В ответ он только сильнее прижал ее к себе. Она улыбнулась и прильнула к нему всем телом.
– Бог милосерден к нам, Тарзан из племени обезьян.
Некоторое время они молчали. Достаточно было того, что они встретились живыми и невредимыми.
Наконец, они обрели способность говорить. Им так много нужно было сказать друг другу. Так много накопилось незаданных и наболевших вопросов.
– Как Джек? – спросила она. – Где он?
– Не знаю, – ответил Тарзан. – В последний раз я получил от него известие с Арагонского фронта.
– Значит, счастье наше не совсем полное, – произнесла она с ноткой печали в голосе.
– Ты права, – отозвался Тарзан, – но во многих других английских семьях счастье уступило место чувству гордости за сыновей.
Джейн покачала головой.
– Мне нужен мой мальчик, – промолвила она.
– Мне тоже, – ответил Тарзан. – Я верю, что он вернется живым. А теперь давай обсудим план возвращения. Чего ты хочешь: восстановить наше бунгало и собрать остатки наших вазири или же вернуться в Лондон?
– Хочу, чтобы Джек был с нами, – ответила она. – А что касается твоего вопроса, то я всегда мечтала о бунгало и никогда о городе. Но это только мечты, Джон. Обергатц сказал, что обошел всю местность и не нашел брода через болото.
– Я не Обергатц, – напомнил ей Тарзан, улыбнувшись. – Сегодня отдохнем, а завтра двинемся на север. Места здесь дикие, но мы уже дважды проходили по ним, пройдем и на сей раз.
На следующий день человек-обезьяна и его подруга двинулись в путь через долину Яд-бен-ото. Впереди их ожидали дикие звери и высокие горы Пал-ул-дона, за горами – пресмыкающиеся и болото, а за болотом – степь и снова дикие звери, враждебные племена и долгий, многотрудный путь домой, к милым сердцу руинам родного очага.
Свалившись с дерева, лейтенант Обергатц, раненный копьем Джейн, пополз по траве, оставляя за собой кровавый след. После невольно вырвавшегося крика боли немец, стиснув зубы, сдерживал стоны, чтобы не услышала эта дьяволица и не стала преследовать. Обергатц полз, как раненое животное, в поисках укромного места, чтобы залечь и затаиться. Он решил, что умирает.
Однако к утру он обнаружил, что продолжает жить и что рана неглубокая. Копье раскроило кожу на левом боку, нанеся ему болезненную, но отнюдь не смертельную рану. Установив это, Обергатц решил убраться от Джейн и как можно быстрее.
Он поспешил прочь, хотя в душе жаждал вернуться к Джейн и обладать ею. К этому желанию примешивалось теперь и желание отомстить. Она заплатит за то, что отвергла его. И тем не менее он полз дальше, сам не понимая почему.
Он непременно еще вернется назад и, когда добьется своего, сожмет ее белую шею руками и задушит. Проигрывая в уме эту сцену, он захохотал тем громким, резким смехом, который так напугал Джейн.
Вскоре Обергатц почувствовал, что стер в кровь колени, и осторожно обернулся. Никого. Он прислушался. Никаких признаков погони. Тогда он поднялся на ноги и продолжил свой путь. Обергатц представлял собой жалкое зрелище: перемазанный с ног до головы грязью и кровью, со спутанными волосами и бородой.
Ковыляя по лесу, Обергатц потерял счет времени. Питался он фруктами, ягодами и земляными орехами. Жажду утолял из озера. Заслышав рычание льва, забирался на дерево и сидел там, дрожа от страха.
Через некоторое время он вышел к южному берегу Яд-бен-лула. Путь ему преградила широкая река. На другом берегу в солнечном свете сверкал город. Обергатц долго глядел туда, моргая глазами.
То был А-лур, Город Света. По ассоциации он вспомнил Бу-лур и ваз-донов. Ваз-доны называли его Яд-бен-ото. Обергатц рассмеялся громким смехом, расправил плечи и пошел по берегу.
– Я – Яд-бен-ото! – кричал он. – Истинный, великий бог! В А-луре мой дворец и мой храм. Яд-бен-ото нечего делать в джунглях.
Он вошел в воду и что было силы закричал в сторону А-лура:
– Яд-бен-ото здесь! Ко мне, рабы! Отведите вашего бога в храм!
Но на таком расстоянии его никто не услышал. Затем его помутившийся разум переключился на другие вещи: на птицу, пролетевшую над головой, на стаю рыб, проплывавшую у его ног. Расхохотавшись, он попытался поймать их, упал на четвереньки и стал ползать в воде. Тогда ему стукнуло в голову, что он – морской лев. Позабыв про рыб, Обергатц лег в воду и поплыл, совершая волнообразные движения ногами, как будто бы хвостом.
Испытания и тяготы последних дней, страх, скудная пища превратили Эриха Обергатца в лопочущего идиота.
На поверхности воды показалась водяная змея, и человек пополз за ней на четвереньках. Змея поплыла к камышам. Обергатц последовал за ней, хрюкая, точно свинья.
Змею он так и не поймал, но зато в камышах наткнулся на спрятанную там лодку.
Немец остановился и залился радостным смехом. Вытащил весла из уключин, швырнул в воду. Те поплыли по течению. Затем он сел рядом с лодкой и зашлепал руками по воде. Брызги привели его в младенческий восторг.
Он вытер лоб рукой и, глядясь в воду, увидел полоску белой кожи. Это позабавило Обергатца, который принялся смывать грязь и кровь с тела. Он вовсе не стремился отмыться, его интересовало непонятное превращение.
– Я становлюсь белым! – завопил он. Обратившись лицом к А-луру, Обергатц воскликнул:
– А-лур, Город Света!
Это снова напомнило ему о Бу-луре и ваз-донах, называвших его Яд-бен-ото.
– Я – Яд-бен-ото! – прокричал Обергатц.
Затем взгляд немца упал на лодку, и у него возникла новая идея. Он окинул взглядом свое тело и одежду. Львиная шкура была мокрой и грязной. Волосы и борода также не напоминали атрибуты божества. Обергатц начал рассуждать более здраво, ибо им завладела великая идея, собравшая воедино его разрозненные мысли и сконцентрировавшая его разум на одной цели.
Он, конечно, продолжал оставаться помешанным, но теперь это был целеустремленный помешанный.
Собрав цветы и листья, Обергатц разукрасил ими волосы и бороду, после чего сбросил с себя львиную шкуру. Удовлетворенный своим видом, он вернулся к лодке и оттолкнул ее от берега. Стоя в полный рост, он поплыл по течению к городу, возвещая криками о своем прибытии:
– Я – Яд-бен-ото! Встречайте своего господина! Лодка, подхваченная ветром, неслась вперед. Уже на середине озера ее заметили с дворцовой стены, и когда Обергатц приблизился к берегу, там собралась толпа женщин и детей, примчавшихся поглазеть на прибывшего.
Жрецы во главе с Лу-доном наблюдали за ним возле стен храма. Когда лодка приблизилась на достаточное расстояние, чтобы различить стоявшую в ней фигуру, хитрые глаза Лу-дона сузились.
Его уже проинформировали о побеге Тарзана, и верховный жрец опасался, что тот примкнет к Я-дону и тем самым привлечет в его ряды много сторонников. Появление во вражеском стане пусть и ложного Дор-ул-ото могло сорвать планы Лу-дона.
Человек в лодке подплывал к устью реки. Младшие жрецы ждали распоряжений Лу-дона.
– Приведите его сюда, – приказал он. – Если прибыл Яд-бен-ото, я узнаю его.
Когда лейтенанта Эриха Обергатца подвели к верховному жрецу, тот внимательно оглядел голого человека с живописной шевелюрой.
– Откуда ты явился? – спросил Лу-дон.
– Я – Яд-бен-ото! – выкрикнул немец. – Спустился с небес. Где верховный жрец?
– Он перед тобой. Обергатц хлопнул в ладоши.
– А ну-ка принеси воды и вымой мне ноги. Лу-дон сощурил глаза. У него в голове забрезжила кое-какая мысль. В присутствии жрецов и воинов дворца верховный жрец отвесил незнакомцу глубокий поклон.
– Хо! Рабы! – скомандовал Лу-дон, выпрямляясь. – Принесите для Великого Бога воды и пищи.
Тем самым Лу-дон перед всеми признал Эриха Обергатца богом.
Весть эта молнией облетела А-лур, а вскоре и Ту-лур. Явился сам бог Яд-бен-ото и встал на сторону Лу-дона. Мо-зар поспешил переметнуться в стан сторонников верховного жреца и больше не напоминал о своих правах на трон.
В сложившейся ситуации Мо-зар смекнул, что ему лучше всего оставаться в Ту-луре и не портить отношений с верховным жрецом. И он не ошибся в своих расчетах. Лу-дон имел на него кое-какие виды, а потому даровал жизнь и приказал явиться со всеми воинами в А-лур.
Обергатц легко вжился в роль бога. Он был в восторге от новой жизни. Обильные яства и покой возвратили ему разум, которого он лишился от пережитых волнений. Но теперь им овладело новое безумие. Он вбил себе в голову, что на самом деле является богом, и ничто на свете не могло разубедить его.