с ее к тому месту, где под досками были головы заваленных соседей. Открылась жуткая картина: пламя осветило ореол коричневой пыли, которой был насыщен воздух, и в нем – пораненные, окровавленные, косматые головы двух женщин и подростка шестнадцати лет. У молодой женщины была сломана нога. Она потом весь остаток ночи и день кричала от боли, бредила, пела, пока соседи не договорились о грузовике, чтобы отвезти ее в центр на площадь Карла Маркса, где собирали всех раненых.
Больше в нашем доме никто не пострадал.
Моя мать и два младших брата остались целы в соседней с моей комнате. Упавшие с обрушившейся внутренней стены дома концы балок их не задели, и они выбрались через окно в северной стене дома.
Отца во время землетрясения дома не было. Он был научным сотрудником и вечером 5 октября присутствовал на совещании, которое проходило в восточной старой части города в здании бывшей гимназии дореволюционной постройки. В этом здании размещалось какое-то правительственное или партийное учреждение. Заседание окончилось за полночь, и первые толчки землетрясения произошли тогда, когда участники начали расходиться. Отец говорил: многие решили, что город подвергся атомной бомбардировке. В восточной части Ашхабада сила землетрясения была выше, чем в нашей, западной. Но кирпичное здание гимназии выдержало, обрушились только лепные карнизы у потолка.
Домой отец шел пять или шесть километров пешком через разрушенный, темный город, по которому метались полуголые люди, и не знал, жива ли его семья.
На следующий день мы с отцом пошли к нему на работу в Туркменский филиал Академии наук. По дороге видели, каким стал Ашхабад после землетрясения. Разрушения были огромными: позже стало известно, что город потерял 98 % (!) жилого фонда. Особенно пострадали жилые саманные дома. Многие улицы были буквально сплошь покрыты пухлым слоем желтоватой пыли от разрушенных саманных построек. Жильцы многих этих домов погибли все. Нам по дороге встречались люди, выносившие трупы, завернутые в простыни, и складывавшие их рядами на тротуарах. Оттуда их забирали машины, чтобы увезти и предать земле. Однако зачастую выкапывать и выносить из развалин тела погибших было некому. Трупы очень быстро стали разлагаться, наполняя воздух невыносимым запахом. Повсеместно среди развалин виднелись раздувшиеся мертвые тела почти голых людей кроваво-багрового цвета.
Уборкой трупов в дальнейшем занимались военные отряды, облаченные в противоипритные прорезиненные костюмы и противогазы.
На западном краю города за нашим домом на склонах предгорных холмов в районе бывшего туркменского кладбища экскаваторы вырыли глубокие длинные траншеи, в них-то и сгружали привезенные на грузовиках разложившиеся останки людей. В условиях южного теплого климата можно было опасаться эпидемий, но, к счастью, их не случилось.
К моменту катастрофы нового строительства в Ашхабаде велось мало. Многие считают, что обилие старых и саманных построек стало причиной огромных человеческих жертв. Однако отметим: далеко не все новые здания, построенные, казалось бы, с учетом сейсмической активности района, выдержали удар стихии.
Развалилось новое здание управления милиции на главной улице Свободы. Сильно пострадало многоэтажное здание железнодорожного вокзала. Под его обломками в подвальных помещениях оказались заживо погребенными люди. Зато, будто в насмешку, сохранился нетронутым домик общественного туалета рядом с филиалом Академии наук. Он был абсолютно круглой формы, что, видимо, и спасло его от разрушения.
После землетрясения жизнь в городе не остановилась. Люди приспосабливались. Устраивались жить под открытым небом рядом с развалинами своих домов. Пищу готовили на мангалах – маленьких печках, топившихся чурочками. Жители пытались спасти из развалин нужные для жизни вещи: одежду, постели, утварь, мебель. Это иногда приводило к трагедиям. Основное землетрясение сопровождалось повторными толчками, и часто при этих толчках заваливало роющихся в руинах людей.
Здание моей школы было разрушено, но занятия возобновились в палатках армейского образца. Однажды по дороге в школу я захватил с собой фотоаппарат и стал снимать городские развалины. Никакого официального запрета на съемки не было, но я почему-то все равно опасался и просил своего товарища стоять на стреме, пока я фотографирую.
После землетрясения люди были молчаливы, сосредоточены, внешне спокойны. Они понимали: обрушившееся на них несчастье – следствие злой неотвратимой стихии.
Вскоре наша семья покинула Ашхабад, и вновь побывать в столице Туркмении мне удалось в 1949 году. Тогда я уже сфотографировал новые одноэтажные щитовые коттеджи на территории разрушенного сельскохозяйственного института вблизи нашего дома. Город возрождался…Рассказывает Виктор Чумаков:
– Мне посчастливилось быть близко знакомым с легендарным спортсменом довоенного времени Сергеем Тихоновичем Ляховым, скончавшимся весной 1961 года. Большую часть жизни он прожил в Ашхабаде. Коренной житель Туркестана, Сергей Тихонович прекрасно говорил по-туркменски и по-узбекски и был очень уважаемым в Средней Азии человеком. Он и рассказал мне, что ему пришлось пережить в ночь с 5 на 6 октября 1948 года…
Поздно вечером 5 октября поездом Ашхабад – Москва Сергей Тихонович отправился на соревнования в Ташкент. Доехали до первого разъезда Анау и надолго остановились, дожидаясь запаздывавшего встречного товарняка. Было по-летнему жарко и душно. Многие вышли из вагонов. Километрах в двадцати уже неяркие огоньки Ашхабада. Какая-то зловещая тишина, разговоры приглушенными голосами.
Земля ушла из-под ног совершенно внезапно. Толчок был и по направлению вверх-вниз, но гораздо сильнее был удар из стороны в сторону. Кто стоял к направлению этого удара спиной, рухнули и поотбивали копчики, а кое-кто из стоявших лицом бухнулся на колени. Одновременно с этим загрохотал своим железом поезд, а немного позже донесся слабый гул разрушающегося города, и на его месте у горизонта воцарилась тьма. Все на несколько секунд оцепенели, но сразу поняли – там, в городе, что у горизонта, погибли или гибнут их родные. Бросились к локомотиву и стали умолять машиниста двинуться к городу задним ходом. Он категорически отказался. «Поймите, дорогие, по инструкции это не положено. Может идти мне встречный или путя сломало. Случись что – на 25 лет посадят. У меня там тоже семья и трое детей, но свою машину и поезд я сейчас бросить не имею права». И заплакал.
Сергей Тихонович забежал в свое купе, взял документы, деньги, покидал из чемодана в авоську что-то, казавшееся ему нужным, и пошел по шпалам в кромешной темноте к городу, увлекая за собой почти всех пассажиров поезда.
Пришли к рассвету. Кругом сплошные руины. Без повреждений только одно здание – тюрьма. Редкие полуобезумевшие люди. Крики о помощи. Местность изменилась до полной неузнаваемости. Поседевший за один день Сергей Тихонович нашел в родном городе свою улицу и обрушившийся дом только к вечеру. Первый, с кем он столкнулся, был чудом уцелевший, заплаканный и полуобезумевший дедушка-сосед. Он сказал, что все дети Ляхова и бабушка живы, но жена лежит во дворе в тяжелом состоянии. На него же свалилось неописуемое горе – погибли все. Вечером гуляли свадьбу и в час ночи улеглись спать. Было тридцать человек. Он за какую-то минуту до удара вышел во двор по нужде, но вернуться не успел: строение как карточный домик сломалось и захлопнулось у него на глазах. Покрытая многими слоями глины плоская старая кровля никому не дала шанса уцелеть.
Семью Ляховых спас средний сын, одиннадцатилетний Володя. Когда обвалились стены и на всех упал потолок, он, бабушка и старший брат Александр спали, а мама, Мария Тимофеевна, кормила грудью восьмимесячного Алика. Это его и спасло. Мать приняла удар на себя. Ей сломало в трех местах позвоночник и повредило глаз при ударе головой об коленку. Старший проснулся от первого толчка, выскользнул из кровати, но рухнувшим потолком ему завалило ногу. От худших последствий его спасла швейная машинка «Зингер» на высоких решетчатых чугунных ножках. Они не сломались, и Саша оказался около нее в пазухе, но лишенный возможности двигаться.По совершенно неясной причине, как бы чего-то опасаясь, Володя лег спать в своей старой коротенькой детской кроватке, хотя у него уже была взрослая, железная, с панцирной сеткой.
На нее-то и упал потолок, а Володю полузавалило саманными кирпичами. Но он, будучи богатырем с самого детства, освободился от них, подполз к пазухе около полуобвалившейся стены, нашел дырку, расширил ее, выбрался во двор и стал звать на помощь. Но сразу понял – действовать нужно самому. Из-под развалин доносились голоса брата и бабушки, тяжко стонала мама. Вначале он подлез под кровлю и в кромешной темноте сумел освободить ногу брата. Уже действуя вдвоем, они добрались до бабушки и вытащили ее. Нашли спички, стали делать факелы из книжных страниц. Уже втроем пытались добраться до мамы и младшенького, но это было выше их сил. Беспрерывно звали на помощь, но все, кто уцелел, занимались своими, и все же ребятам повезло. Подъехала машина с солдатами. Завал на улице мешал им проехать, и солдаты стали его разбирать. Их командир внял отчаянным мольбам мальчика и послал четверых помочь поднять кровлю. Мама была уже без сознания, а вот малютка Алик никаких признаков жизни не подавал. Кто-то сказал, что он мертвый. Володя, который души в нем не чаял, в полном отчаянии схватил его, выковырял изо рта землю, стал дуть ему в нос, повернул лицом вниз, тряс его и бил по заднице, и… Алик ка-а-к заорет. Заплакал и Володя.
Мать вскоре очнулась, но была в тяжелом состоянии. Братья развили бурную деятельность, нашли врача, и по его совету ее положили на доски, накрытые фанерой. Врач сказал, что без больницы она скоро умрет. Здешняя же больница лежала в руинах.
Авторитет Ляхова в Ашхабаде был очень высок, и поэтому Мария не умерла. Ее отправили в Ташкент одной из первых на военном «Дугласе». Остальные члены семьи остались в городе заниматься спасательными работами. Дети, как могли, помогали взрослым.