молись силом.
Я мру, чур мя!
Иди
себе, бес,
и сон уноси.
Ала молонья пьяно ломала
ярок узор, грозу коря,
ахи нежити, жениха
мороку, и метала теми укором,
али небо кобенила
сила грома. Заморгались
вымоин гор огни. Омыв
адово мир, зримо вода
яростиво рубит, и шарашит, и буровит, соря.
……………………….
Иди
и потопи
лета темень! Говори, миров огнеметатель!
Рок, сила! Шал и скор,
носясь, он
море в узилища тащил изувером —
потоп
он носил, а тополя лопотали сонно
и ливень гневили.
…Но светел, улетев, сон
овил тополя вяло, потливо,
и лавы бурь убывали.
И еле с елей
течет,
и лапы ссыпали
уже долгих игл одежу.
Ясень умер, дрему неся
и лень, и синели
тучи, чуть
морося сором.
……………………….
Бор гробу во хмуру. Мхов убор. Гроб,
как
око,
теменью немеет,
как
и шумом уши,
а робостью — уют собора.
И леса чухать птах учась, ели —
как
монахи. Шиханом
леший шел,
как
поп,
во вере тетеревов —
невидаль, а дивен.
Шел по плешь
во хмызу, и лапищи щипали узы мхов.
Вид у лешака шелудив.
Он и во снах учухан совино.
Или
он ослеп, архиерей? Храпел сонно…
Аль епархии храпела
нелюдью лень?
Али чума замучила?
5
Лари бояр я обирал —
и на день мне дани!
И зову юного, гоню: «Увози».
Но вон
еще,
уведя, деву
тащат.
Ахти! Журка та кружит, ха!
Косы, венец — в цене высок.
И ребята: «Батя, бери,
от мира дарим-то!
И бей ее, и ***,
и поркой окропи!»
И, обругана гурьбой,
алела.
О***ет ее ухо —
мат и тут и там.
Уж я вяжу
ее,
а не лезу — зелена.
Ей не мило зол имение —
там ее мать…
Тать,
ее
не убий, буен!
Но он —
аки наш Аника!
Ее
тень отстонет…
……………………….
Но, взлетев, светел звон!
Ух, рев вверху!
Мечту во злобе на небо ль зовут? Чем
нов звон
тот?
Уж я ль гляжу,
и там — ого! — Богомати…
О видение! И, ей-ей, не диво!
Сиро в тине лени творись!
Ох, и тупел сослепу тихо —
и тины нити
опутали… Вся сила! Виси, валися — свила тупо.
Али мне лень мила,
и мя теснит и тин сетями,
и манит ям вмятинами?
Али пел сопьяну, глазел, слеза-лгунья послепила?
Ту зелием змеи лезут —
оле, змеит и питием зело!
Таче лень не лечат.
Или
овил чад ум удачливо,
яря
во себе бесов?
Как
у вод неводу, худо. В ендову
сую ус,
сую, опьянён… Я пою, ус
в висок скосив.
Он рот умилял, и муторно.
Я бес, я у чар в яме! Нем я, врачуя себя,
и чёрт речи
меня лишил, я нем.
Я, следя, лгу ему в уме. Угляделся.
И себе на небеси —
нема, как и лика камень,
а чутка, как туча.
Ясен зов Ее вознесся:
«Я и надзор, и мама мироздания,
беду судеб
вижу, ран боль обнаружив.
…И о плаче, печаль, пой,
и воззови,
и мир прими!»
……………………….
Ее
дивен мне вид!
У дива на виду
я утеснён, сетуя,
и лоб томим от боли,
от чуда-ладу: что
Успенье псу?
Молися силом!
И омыты мои
очиньки, лик… Ничо,
вымолил, омыв
ее
укором тенет мороку.
Зло переполз…
Я славил боль, обливался
ей, нем, ан знамение
яро в тиши творя…
Меня истина манит сияньем!
Лети, сон, тенет носитель!
Лети, чар рачитель!
А тута,
въявь:
— Лезь, мамзель!
— Залазь!
— И повопи!
— Цыц! —
Убрав ее в арбу
и обдав свадьбой,
катили так
и летели,
как
ада чада,
а дар конокрада
летел,
ровно и он вор.
Удал, сулил усладу…
Сёла, лес,
и луг, и Жигули,
и город у дороги —
о, мимо, мимо!
Тю! О пирах ухари поют
и о воде медовой!
Их усы сухи.
6
Ого,
топот!
Ага,
учуял я. Учу:
«Молодь-зелено! Не лезь долом».
Топот… Топот…
«Он далече? Ладно!»
И летели,
и лепо пели
мы там холмам лохматым,
и маками
низин
яра залила заря
у города дорогу.
…Тише! Мститель летит, смешит
воров —
то гогот,
то хохот:
«Ого-го-го-го-го!
Аха-ха-ха! Аха-ха-ха —
ха!» Бах! —
осело колесо.
И жалко поклажи.
Летит смерти хитрее мститель!
Летел,
как
и чёрт с встречи
с иконой — он окис!
А вижу: на небе мать там ***на — ну, жива!
И ***да над нами!
Лети, о воитель,
ха, Мономах!
Лети, бар грабитель,
лети на канитель!
Нельзя, в ухабах увяз, лень…
Нам — аман.
Наш меч умер. Дремуч емшан.
7
Ха, в оковах
ем я в яме
уху.
Ишь, а ныне, жаря еду, кутят у Кудеяра жены наши!
Нежь жен,
мило ври, мирволь им!
Ах, уха
аки бибика!
Ох, и лечь нынче лихо!
Как
лапоть, си ищущи истопал.
Верю в Юрьев
мора денек. Шуба бабушке недаром
и дарена, да не ради
их ухи…
Шабаш!
Ров, двор
и щелка… Дабы дыба да клещи
мя трем смертям
отдали… «Мил ад-то?» —
Так жалил и пилил аж кат.
Ад алкал. А клада
иди
ищи!
А клада — гадалка
ищи в сене, свищи!
Огонь меня немного
того… Ноготь —
ого! Того…
Акика!
Так, кат,
учи бичу!
Моли шилом!
Тот
кат ли повалил, оголил, а вопил так,
как
от сапа сто
волов.
Икал. У ката кулаки —
ины дыни
ешь — не меньше!
Он рот воплями мял повторно
и мял после дел соплями,
и, воркуя у крови,
узел свил, слив слезу.
Еда звучала палачу в заде —
и прет, а терпи!
Коты пыток!
Раки кар!
Кат — сам ада мастак!
Яра татарья,
яра харя!
Шарашь,
акы быка,
овец, и сицево
мочи бичом!
Тело коли, шило! Колет,
аки пика!
Я следом оделся
уколов. У зубов обузу волоку.
«Иль язик изъяли?
Мы дадым
нового! Вон
и повиси. Вопи,
как
колоколок!»
Инно: в зубы да на дыбу. «Звони!
И о вере вой!»
Йок, а на кой?
Каты, вы так!
Кату — кутак!
Но выдал клады — вон
они, тут: инно —
течет
ета наша каша, нате!
И уха на ***
течет!
Течет,
как
адова вода…
8
Не жив день, недвижен,
и чуть тучи
намутили туман.
Вянет стен явь.
А за кирпича лапами атака таима — палачи Приказа.
Теперь трепет
тише тешит.
Ах, и так ты, пытка, тиха!
Тишь у дыбы душит.
Я не шишеня,
дар я аду. Ну, да я рад
аду суда.
Дьявол — слов яд
оговору сурового.
Яду, судья!
Ишь, и твари! Мука — везут. У зевак, у мира в тиши,
сиволапо тащат. Опал, овис,
ха, лег на виду… Съехал по плахе. Судьи в ангелах,
да втащат в ад —
ад же дан как надежда!
9
И летописи потели…
Адов слог ал, глав ал глагол свода:
то пот —
чем течет меч!
Топор плахам ахал про пот,
ухал, плаху
вымыв!
Индо дни
он метил, и темно
махал по плахам
мытым.
О нас и писано:
мол, занят ум смутьяна злом —
то мот
и вор крови.
Или тем-то и отметили?
Мора день недаром
моту, мол, уныл… Хмелем хлынул, омутом —
и пир хмелем хрипи!
И позови воров, и возопи,
в омут умов
ори сиро!
Ада
идол, псов алы рыла восплоди
и рты, вымыв, вытри!
И шишара, шиши,
шерёшь
и тати —
тут как тут.
И опои,
и наври рвани!
И враз у пира втихаря о боярах — и твари пуза рви!
И на холопа по лохани!
А боль-злоба
алела
и ворковала во крови —
от часа, что
сила воспенилась, а псари мира спасали не псов, а лис,
и летописи лисьи потели…
10
Может, ямы мятежом
вырыв,
топор искал плакс и ропот,
и охал, пахарь праха, плахой
им, а палача лапами
те четвертованы. На вот — рев течет…
Ям вера — ревмя.
Ее
нежа в уме, и не чёрт отречением уважен,
а холоп отречен. Рок в корне чертополоха —
закопан напоказ.