Рогов подошел вплотную и смазал Зуба раскрытой ладонью по физиономии – так хозяйка смахивает фартуком со стола обнаглевшего таракана, чтобы ловчей было его раздавить. Зуб упал на колени и оглушенно тряс головой. Огромный ботинок уперся ему в грудь и опрокинул на спину. Рука с кастетом откинулась в сторону, Рогов подошел и аккуратно наступил на пальцы.
– Ой, больно!
– Ясное дело, – согласился чемпион. – А ты как думал!
Он сделал несколько движений, будто тушил окурок или и в самом деле давил зловредного таракана. Зуб забился и отчаянно закричал – Рогов весил не меньше ста тридцати килограммов.
– Витюша, закрой дверь, – не обращая внимания на крик, попросил чемпион.
Прошков повернул ключ.
– А вы, говнюки, что стоите? – Рогов грозно повернулся к «кильдюмским». – Железки на пол! Бычки в карманы, кепки долой!
Повторять ему не пришлось. Газетные свертки тяжело ударились о потертые доски. Без сигарет и кепок «кильдюмские» казались не грозной кодлой, а нашкодившими детдомовцами, которым предстоит неминуемая порка.
Рогов наконец встал с руки Зуба. Не переставая выть, тот попытался снять кастет, но распухшие пальцы не позволяли это сделать.
– Вот то-то и оно! – нравоучительно проговорил Рогов. – Стальной? Значит, распилить трудно будет. А деваться-то некуда – иначе руку отрежут. Зато на будущее к кастетам охоту потеряешь – это я сто процентов даю!
– Становитесь в круг, парни! – кивнул боксерам Прошков. – И мы с вами станем. Они же драться хотели? Давайте подеремся...
Круг решительно настроенных боксеров сомкнулся вокруг деморализованной «кильдюмской» кодлы.
Глава 3.Самопал на продажу
– Ну как, нравится пистоль? – глаза Погодина горели азартом. Он так подмигивал, когда вел Вольфа к развалинам пятиэтажки и потом, когда поднимались по опасной лестнице без перил, что Володя ожидал увидеть в куске мешковины новенький «вальтер» или, на худой конец, видавший виды «наган».
Но в свертке оказался вырезанный буквой «г» кусок толстой доски, к которому сверху была примотана проволокой медная трубка с расплющенным концом и пропиленным в сантиметре от заглушки отверстием поджига. Грубая примитивная поделка. Впечатления не спасала свежая черная краска и нанесенное напильником косое рифление на острой по углам рукоятке.
– Какой это пистолет... – Вольф не скрывал разочарования. – Обычный самопал...
– Ну и что! Знаешь, как бьет? Забор насквозь, Толик сам видел! И стоит не четвертак, а трешку!
–А толку от него... Пока достанешь, пока подожжешь...
– Можно навостриться. В случ-чего отскочил, выхватил, коробок к запальнику приставил: «Не подходи!» А спичка там уже стоит, чиркнул – и все!
– И все! – передразнил Вольф. – Давай попробуем, что ли... Он заряжен?
– Ага. Мороз насыпал пороха и шарик от подшипника вставил...
Среди щебенки и битого кирпича тут и там валялись бутылки из-под дешевого крепленого вина. Володя подобрал восьмисотграммовый «огнетушитель» с грубой этикеткой «Вермут крепкий», поставил в угол, отошел на три метра, примерился пустой рукой.
– Ты или я?
– Давай ты, – быстро сказал Погодин и отошел в сторонку.
Вольф взял самопал, навел на цель. Трубка почти закрывала бутылку, прицел получался грубый. Толстая рукоятка плохо сидела в ладони, острые углы врезались в кожу. Сквозь пустой оконный проем пробивались косые солнечные лучи, в них плавала кирпичная пыль. Невдалеке от бутылки-мишени чернели окаменевшие человеческие экскременты. Время затормозило свой бег, наступила мертвая тишина, словно в уши плотно набили вату.
Вольф чиркнул коробком о спичечную головку – раздался звук, будто гвоздем царапнули по оконному стеклу, но спичка не загорелась. Он чиркнул еще раз... Сознание странно раздвоилось: он будто смотрел со стороны, как светлоголовый мальчик, упрямо выпятив губу, пытается привести в действие опасную игрушку. Спичка снова не загорелась. «Попробую еще раз и брошу», – с облегчением подумал Вольф.
Однако третья попытка увенчалась успехом. С сухим треском вспыхнуло желтое пламя, очень хотелось зажмуриться и отвернуться, оберегая лицо. Но тогда собьется прицел... Плотно сжав губы и прищурившись, мальчик удерживал линию ствола на белом квадратике этикетки. Спичка погасла, но ничего не произошло. Первым желанием было заглянуть в трубку – все ли там в порядке? Но он, словно окаменев, продолжал стоять в прежней позе.
– Точно заряжен? – напряженно спросил Вольф. Будто отвечая на его вопрос, самопал сильно дернулся, раздался грохот, визг рикошета, все заволокло сине-черным дымом.
– Черт! – испуганно крикнул Саша. – Рядом пролетело, свистнуло у самого уха...
Второй частью сознания Володя увидел самого себя, лежащего с развороченным лицом на мусоре и обломках кирпича.
Бутылка осталась невредимой. Свежая выбоина на кирпичной стене обнаружилась в полуметре левее.
– Да он еще и криво бьет, – сказал Вольф. Ладони у него вспотели, сердце колотилось. – За него и рубль заплатить жалко.
– Конечно! – поддержал его Погодин. – Не знаю, как забор пробивает, а меня точно чуть не убило! К тому же пока он бахнет, нам уже бошки оторвут!
– Чего ж ты его хвалил?
– Это не я, я только за Толяном повторял... Это он пистоль расхваливал...
– Вот пусть и забирает. Неси это говно обратно.
– Завтра отнесу, сейчас Мороза все равно нету. Только ты его до завтра забери – дома родители, куда я его дену?
– А я куда?
– Да в общем коридоре спрячешь или в кладовке. Кто там его увидит!
– Ну ладно...
Вольф сунул самопал под рубашку, за брючный ремень, прижал локтем, чтоб не вываливался. Они вышли из развалин и сразу наткнулись на пацанов из соседних домов.
– Здорово, Немец! – крикнул Лешка Сонин.
– Здорово...
Когда кличку произносили без злобы или издевки, Вольф не реагировал. Иначе пришлось бы передраться со всеми.
– Это вы стреляли? – пацаны подошли ближе. – Из чего?
– Конечно мы, – гордо отозвался Погодин. – Вот, смотри?
Он задрал Володину рубашку, тот быстро опустил ее на место, но пацаны успели увидеть черное дерево и блестящую медную трубку.
– Покажи, Вовка, – попросил Сонин, но тот как глухонемой быстро прошел мимо.
– Зачем сказал? – зло спросил он Погодина, когда они отошли на несколько десятков метров
– А чего? Для понта! Больше уважать будут...
– Чем меньше понтов. тем лучше! – отрезал Вольф и, не прощаясь, пошел домой
Самопал Володя решил отдать на хранение Витьке Розенблиту – он жил вдвоем с матерью, которая не совала нос ни в дела сына, ни в углы своей квартиры
Но когда он зашел в длинный обшарпанный коридор, то понял, что сейчас неудачное время для исполнения задуманного пахло горелым, а на кухне бушевал скандал.
– Ты, жидовская морда, я тебе сколько говорила мою конфорку не занимать! – истошно орала тетя Надя Караваева. У нее было иссушенное злое лицо неудачницы. – Знаю я ваши штучки! Когда проводка перегорела, ты трешку пожалела! Все сдали, а ты на чужом горбу в рай проехала!
– Я сдала еще раньше тебя! – кричала в ответ Фаина Григорьевна, но не так громко и зло, что сразу выказывало: характера победить Караваеву ей не хватит. Фаина Григорьевна была полной женщиной с глазами жующей коровы. Она всегда ходила в бумажных бигуди, рваном халате и рваных тапочках, за что чистоплотная Лизхен ее осуждала и даже собиралась подарить как-нибудь, «когда будут деньги», и тапочки и халат. – А конфорки все общие...
– Тебе все общее, лишь бы чужое к рукам прибрать! Всю печку засрала, зараза пархатая! – чувствуя близкую победу, надсаживалась Надя. Землистое лицо разрозовелось – такие стычки доставляли ей явное удовольствие.
Но тут за Фаину Григорьевну, не выдержав, вступилась Лизхен, которая обычно соблюдала нейтралитет.
– Чего орешь, дура! – с размаху швырнув нож на изрезанную выцветшую клеенку, напористо закричала она. – Или со вчерашнего не протрезвела? Думаешь, если тайком пьешь, то никто не видит? Вон, полная сумка бутылок! Общие конфорки, общие!
Характером Лизхен не уступала Караваевой, и та сразу переключилась на более опасную противницу.
– А, немчура за жидовку заступается! – Надя уперла руки в бока и ядовито осклабилась, открывая плохие зубы. – В войну вы их расстреливали, а теперь из одной чашки пьете! Такие же сволочи!
Услышав последнюю фразу, из комнаты выскочил Генрих. В одних тренировочных штанах, босой, с перекошенным лицом и вытаращенными глазами. Володя никогда не видел отца в таком виде.
– Кто расстреливал?! – страшным голосом заорал он. – Я расстреливал? А где твой отец и брат Степан? Это не они полицаями были? Не они в Змеиной балке из пулеметов тысячи людей положили? Тогда за что их трибунал повесил?!
Наступила звенящая тишина. Не сняв замызганного фартука, Надя опрометью бросилась из кухни, хлопнула своей дверью, щелкнула замком. В коммунальных битвах такой чистой и очевидной победы еще не случалось.
– Откуда ты это знаешь, Генрих? – удивленно спросила Лизхен.
Отец дрожащими руками налил из-под крана воды, залпом выпил стакан.
– Люди рассказали! – постепенно успокаиваясь, ответил он. – Люди все помнят. А эти... Свои делишки на других перекладывают... Негодяи!
Фаина Григорьевна выпила сердечные капли и, раскачиваясь, как утка, ушла в комнату. Володя решил не напрягать Витьку и спрятал самопал себе под матрац.
Вечером неожиданно приехал дядя Иоган, Лизхен на скорую руку нажарила картошки с колбасой, открыла соленья, застелила на стол белую крахмальную скатерть, поставила праздничную посуду. Независимо от количества разносолов, стол у нее всегда выглядел торжественно.
За ужином Генрих рассказал другу о кухонном скандале.
– Ничего странного, – констатировал тот. – В чужой среде тебя всегда будут считать фашистом и убийцей. Сейчас я еду на съезд, в очередной раз предлагаю тебе: поедем со мной! Прими участие в нашем деле – оно выгодно для тебя и твоей семьи!