Ручьев по пути не было, и негде было укрыться. Напряжение Александра росло, он шел с автоматом наперевес. Татьяна не знала, чем ему помочь. У них закончились сигареты.
В девять часов вечера, когда он разрешил ей отдохнуть, она спросила:
– Ты не считаешь, что в сельской местности спокойно?
– Нет, не считаю, – ответил он. – В деревне совсем не спокойно. Я постоянно слышу с края полей шум от проходящего транспорта, слышу голоса, слышу собачий лай.
– Я ничего такого не слышу.
– С чего бы тебе слышать?
– А тебе с чего?
– Просто я слышу. Пошли. Ты готова?
– Нет. Можешь показать на карте, где мы сейчас находимся?
Вздохнув, он достал карту местности. Она следила за движением его пальца.
– Шура, но это здорово! За несколько километров впереди есть холм, не такой уж крутой – шестьсот метров, это не очень много? Шестьсот метров вверх, шестьсот метров вниз. Спустившись с другой стороны, мы остановимся, и Берлин будет от нас в нескольких километрах. Завтра к полудню мы доберемся до американского сектора.
Александр наблюдал за ней. Потом, не говоря ни слова, убрал карту и пошел вперед.
На ясном небе взошла луна, можно было идти ночью без фонарика. Когда они поднялись на вершину холма, Татьяне показалось, она видит в отдалении Берлин.
– Пошли, – сказала она. – Можем пробежать оставшиеся шестьсот метров до подножия.
Он опустился на землю:
– Для меня очевидно, что ты не вникала в военные действия под Ленинградом. Пулково, Синявино ничему тебя не научили? Мы не уйдем с вершины холма. Единственное наше преимущество – это высота. Может быть, элемент неожиданности. У подножия холма нам остается лишь ждать, подняв руки вверх.
Татьяна вспомнила немцев у Пулкова и Синявина. Она чувствовала себя слишком незащищенной на вершине холма, с несколькими деревьями и кустами. Но Александр сказал, они не будут сейчас спускаться. Поэтому они остались тут.
Он не стал сооружать навес, велел ей ничего не доставать из рюкзака, помимо одеяла, если оно ей нужно, потому что они должны быть готовы в любой момент убежать.
– Бежать? Шура, посмотри, как вокруг тихо, как спокойно.
Александр не слушал ее. Отойдя в сторону, он начал копошиться в земле. Татьяна различала только его силуэт.
– Что ты делаешь? – подойдя ближе, спросила она.
– Копаю. Не видишь, что ли?
С минуту она смотрела на него.
– Что копаешь? – тихо спросила она. – Могилу?
– Нет, траншею, – ответил он, не поднимая глаз.
Татьяна не поняла его. Она опасалась, что отсутствие сигарет и его тревожное состояние превращаются во временное (временное, да?) умопомешательство. Ей хотелось сказать ему, что у него паранойя, но это вряд ли помогло бы, поэтому она, наклонившись, стала помогать ему рыть ножом и руками. К двум часам ночи они вырыли траншею длиной в рост Александра.
Потом оба сели под липой. Александр прислонился спиной к стволу, Татьяна положила голову ему на колени. Он отказался лечь или выпустить из рук автомат, и в какой-то момент оружие упало на Татьяну, сильно напугав. Александр вскочил и нечаянно сшиб ее на землю.
Они снова сели, и она попыталась уснуть, но не смогла расслабиться рядом с его напряженным телом.
Она услышала его слова:
– Не надо было возвращаться за мной. У тебя была хорошая жизнь. Ты заботилась о нашем сыне. Ты работала, у тебя были друзья, обещание новой жизни, Нью-Йорк. Между нами все было кончено. Тебе следовало оставить все как есть.
«О чем ты говоришь?» – хотелось ей крикнуть. Он ведь не хотел этого сказать, пусть это и прозвучало жестоко.
– Тогда, если ты хотел, чтобы я оставила все как есть, зачем явил мне Орбели в ночном кошмаре? – спросила она. – Зачем намекал на свою напрасно потраченную жизнь?
– Орбели не должен был являться тебе в ночном кошмаре, – сказал он. – Орбели должен был подарить тебе веру.
– Нет! – Она вскочила и отбежала от него.
– Говори тише, – не вставая, сказал он.
Продолжая стоять, она заговорила тише:
– Ты рассказал мне про Орбели, чтобы проклясть меня!
– Ах да, потому что об этом я думал в те последние моменты.
Он возил носком сапога по земле.
– Ты рассказал мне про Орбели, чтобы помучить меня! – воскликнула Татьяна.
– Я просил тебя говорить тише!
– Если ты действительно хотел заставить меня думать, что ты умер, то ничего бы не сказал. Если ты действительно хотел, чтобы я поверила в твою смерть, то не просил бы Сайерза положить в мою сумку твою чертову медаль. Ты знал, знал, что, получи я любой намек, одно слово, что ты жив, я не смогу жить. Орбели был тем словом.
– Тебе нужно было слово, ты получила это долбаное слово. Невозможно иметь и то и другое, Татьяна.
– Мы хотели не отступать от правды, но благодаря тебе наша жизнь оказалась основанной на величайшей возможной лжи. Ты каждодневно вздергивал меня на дыбу. Твоя жизнь, твоя смерть терзали меня железными крючьями. И мне было не вырваться. И ты это знал! – На миг замолчав, Татьяна попыталась унять дрожь. – Тот всадник преследовал меня каждый день, каждую ночь, а ты говоришь, что не надо было возвращаться за тобой?
Наклонившись, она схватила его и принялась трясти. Он не протестовал, не защищался, но в следующую минуту слегка оттолкнул ее.
– Сними с меня одежду, – сказал он. – Иди ко мне, ляг со мной нагая и зубами отдирай мою плоть от костей, как в твоем сне. Как в твоем сне, поедай меня живьем кусок за куском, Татьяна.
– О господи, Александр! – Она беспомощно опустилась на землю.
Они опять сели под липой, повернувшись спиной друг к другу. Потом она, закрыв лицо руками, легла на землю. Он сидел, окружив себя оружием.
Прошли часы. Она услышала, как он очень тихо произнес:
– Татьяна…
Больше ничего не нужно было добавлять, поскольку она сама их услышала. Они приближались. На этот раз шум двигателей, крики людей и лай собак звучали где-то поблизости, буквально с той стороны холма.
Она готова была вскочить, когда его рука прижала ее вниз. Он не сказал ни слова, а просто прижал ее.
– Что ты делаешь? – прошептала она. – Почему мы сидим? Побежали! Мы спустимся с холма за шестьдесят секунд.
– А они через шестьдесят секунд будут на вершине холма. Сколько раз тебе говорить?
– Вставай! Мы убежим…
– Куда? Здесь вокруг повсюду холмы и поля. Думаешь, обгонишь немецких овчарок?
Он по-прежнему прижимал ее к земле. Она немного успокоилась.
– Эти собаки нас учуют?
– Да, независимо от того, где мы.
Татьяна посмотрела вниз с холма. Она не видела собак, но слышала их яростный лай, слышала голоса людей, отдающих команды на русском. Она понимала, что собаки лают лишь потому, что чуют добычу.
– Залезай в траншею, Шура, а я заберусь на это дерево и спрячусь там.
– Надо привязаться к стволу. Если они бросят дымовую шашку, ты не сможешь удержаться.
– Пошли. И дай мне бинокль. Я скажу тебе, сколько их там. – Он отпустил ее, и они вскочили на ноги. – Можешь дать мне мой пистолет Р-38. – Она помолчала. – Надо пристрелить собак. Без собак они не узнают, где мы.
Александр улыбнулся:
– Думаешь, две убитые собаки, лежащие у их ног, не дадут им подсказку?
Она не улыбнулась в ответ:
– Дай мне и гранаты. Может, я смогу бросить.
– Сам брошу. Не хочу, чтобы ты слишком рано выдернула чеку. Когда будешь стрелять из пистолета, следи за отдачей. В Р-38 она не такая уж сильная, но все же. И если в обойме остается один патрон, при случае перезаряди. Лучше иметь восемь пуль, чем одну. – (Она кивнула.) – Не подпускай никого близко к дереву. Чем они дальше, тем труднее попасть. – Он протянул ей пистолет, обоймы в брезентовой сумке и подтолкнул вперед. – Давай, но ни за что не спускайся с дерева.
– Не глупи! Если я тебе понадоблюсь, то тут же спущусь вниз.
– Нет! – возразил он. – Ты спустишься вниз, когда я скажу тебе спуститься. У меня нет времени думать о том, где ты и что делаешь.
– Шура…
Он навис над ней:
– Ты спустишься, когда я скажу, понятно?
– Да, – тонким голосом произнесла она.
Татьяна заткнула оружие за пояс штанов и подняла руки. Первая ветка дерева была слишком высока для нее. Александр подсадил ее, она схватилась за ветку и стала забираться выше. Подбежав к траншее, Александр разложил все свои пистолеты и магазины, заправил пулеметную ленту в пулемет, установленный на сошке, обмотал вокруг себя оставшуюся часть ленты и наконец улегся за сошкой. Рядом находился его «шпагин». В пулеметной ленте было сто пятьдесят патронов.
Татьяна забралась на дерево как можно выше. Разглядеть что-либо было трудно: липа, известная своей раскидистой кроной, летом имела густую листву. Татьяна обломала несколько тонких веток и села верхом на толстую ветвь около ствола. С высоты она различала в предрассветном тумане холмистую местность. Далеко внизу виднелись маленькие фигурки людей. Они были разбросаны друг от друга, а не двигались боевым порядком.
– Сколько их? – крикнул Александр.
Она посмотрела в бинокль:
– Может быть, двадцать.
Сердце сильно стучало. По меньшей мере двадцать, хотелось ей добавить, но она промолчала. Собак она не видела, а вот людей с собаками на поводке видела, потому что эти люди двигались быстрее и более прерывисто, словно собаки тянули их вперед.
– Далеко они?
Ей непонятно было, насколько далеко. Они были далеко внизу и казались очень маленькими. Она подумала, что Александр мог бы оценить, насколько далеко, но он не может делать то и другое – выслеживать и убивать. «Коммандо» был с прицелом и отличался большой точностью. Может, Александр мог бы засечь с его помощью собак?
– Шура, ты видишь собак?
Она ждала его ответа, потом увидела, как он берет «коммандо» и прицеливается. Прозвучали два выстрела, и лай оборвался.
– Да, – ответил он.
Татьяна посмотрела в бинокль. Внизу поднялась суматоха. Группа начала рассредоточиваться.