отправкой машин с грузами из Ленинграда всего за семьдесят километров, а отсюда до Хельсинки было пятьсот. Неужели они смогли не просто задержать ее, но и отправить назад?
Могла ли Татьяна застрять в Хельсинки? Да, Александр говорил ей, что оставаться в этом городе им нельзя, но вспомнила ли она об этом в своем безутешном горе?
Александр поднял глаза на Слонько, который уставился на него с видом человека, потирающего руки в предвкушении скорого пиршества. С видом человека, предвкушающего момент, когда бык пронзит матадора рогами.
– Есть ли еще какая-нибудь информация, которую вы не услышали от меня, товарищ? – холодно спросил Александр.
– Возможно, майор Белов, вам наплевать на собственную жизнь, но вы наверняка поговорите с нами, если на карту поставлена жизнь вашей беременной супруги.
– Повторю свой вопрос, товарищ, если вы не услышали его в первый раз. Нужно ли вам от меня что-нибудь еще?
– Да, вы не сказали мне правду! – наотмашь ударив Александра по лицу, воскликнул Слонько.
– Нет! – Александр стиснул зубы. – Я не дал вам удовлетворения от сознания того, что вы правы. Вы полагаете, что наконец схватили человека, за которым охотились. Говорю вам, вы ошибаетесь. Я не позволю вам обратить ваше бессилие против меня. Я должен предстать перед военным трибуналом. Я не один из ваших мелких партийных узников, которых вы можете силой заставить подчиниться. Я награжденный офицер Красной армии. Вы когда-нибудь служили своей стране на войне, товарищ? – Александр поднялся; он был на голову выше Слонько. – Не думаю. Я хочу предстать перед генералом Мехлисом. Мы немедленно разрешим это дело. Хотите услышать правду, Слонько? Давайте. Я по-прежнему нужен на войне. В то время как вам придется вернуться в вашу ленинградскую тюрьму.
Слонько выругался. Он приказал двоим охранникам удерживать Александра, что они делали с трудом.
– У вас ничего на меня нет, – громко сказал Александр. – Мой обвинитель мертв, иначе вы привели бы его ко мне. Я подчиняюсь своему командиру, полковнику Степанову, и генералу Мехлису, приказавшему меня арестовать. Они расскажут вам, что я был награжден орденом Красной Звезды в присутствии пяти генералов Красной армии. Я был ранен при форсировании реки и за мои военные достижения получил медаль Героя Советского Союза.
Слонько с трудом выдавил из себя:
– Где эта медаль, майор?
– Моя жена взяла ее на хранение. Наверняка, если она у вас под стражей, вы сможете увидеть медаль. – Александр улыбнулся. – Это ваш единственный шанс увидеть медаль.
– Я дознаватель! – вновь ударив Александра, заорал Слонько.
У него покраснело лицо и лысая голова.
– Мать вашу! – рявкнул в ответ Александр. – Вы не офицер. Это я офицер. У вас нет надо мной власти.
– Вот в этом вы ошибаетесь, майор, – заявил Слонько. – У меня все же есть над вами власть, и знаете почему? – Александр не ответил, и Слонько подался к нему. – Потому что очень скоро я получу власть над вашей женой.
– Правда? – Александр вырвался из рук охранников и вскочил, опрокинув стул. – Имеете вы власть хотя бы над собственной? Сомневаюсь, что вам удастся получить власть над моей женой.
Не отступив назад, Слонько ответил:
– О-о, будьте уверены, что удастся, и я намерен после рассказать вам обо всем.
– Да уж, пожалуйста, – сказал Александр, отходя от упавшего стула. – Тогда я сразу пойму, что вы врете. – (Слонько издал возглас досады.) – Товарищ, я не тот человек, которого вы разыскиваете.
– Вы именно тот человек, майор. Все, что вы говорите и делаете, еще больше убеждает меня в этом.
Вернувшись в тесную холодную камеру, Александр возблагодарил Бога за свою одежду.
В камере оставили керосиновую лампу, и охранник постоянно смотрел в глазок.
Александр поверить не мог, что все происходящее с ним сводится не к идеологии, не к коммунизму, не к предательству и даже не к шпионажу, а к гордыне маленького человека.
Дмитрий и Слонько были сделаны из одного теста. Дмитрий, мелочный и малодушный, приходился Слонько двоюродным братом, и тот фактически имел поводы подкреплять свою злобу. У Дмитрия не было ничего, и его беспомощность еще больше озлобляла его. Теперь он был мертв. Жаль, этого не случилось раньше.
Александр сидел в углу, когда услышал звук открывающегося замка. Ну никак не могут оставить его в покое!
Вошел Слонько и не закрыл за собой дверь. Охранник остался снаружи. Слонько стоял, и от его головы до потолка камеры было сантиметров двадцать. Он приказал Александру встать. Александр нехотя поднялся, согнув колени, чтобы не упереться головой в потолок. Из-за этого казалось, что его фигура приготовилась к прыжку, хотя голова была подобострастно наклонена, как могло показаться Слонько.
– Так-так… ваша жена Татьяна – весьма интересная женщина, – заявил Слонько. – Я только что закончил с ней. – Он потер руки. – Весьма интересная.
Александр глянул на открытую дверь. Где охранник? И полез во внутренний кармашек своих трусов.
– Что вы делаете? – завопил Слонько.
Но Александр не был вооружен и не вытащил оружия.
– Я достаю дозу пенициллина. Я был ранен. – Александр улыбнулся. – Мне нужно принять лекарство. Я не тот, каким был в январе, товарищ.
– Понятно, – произнес Слонько. – А вы тот человек, каким были в тысяча девятьсот тридцать шестом?
– Да, я все тот же, – ответил Александр.
– Пока вы занимаетесь собой, позвольте я скажу, что узнал о вас от вашей жены…
– Постойте, – прервал его Александр, открывая пузырек с морфием и даже не глядя на Слонько, – я читал, что в некоторых странах противозаконно принуждать жену давать показания против мужа. Поразительно, не так ли?
Он опустил иглу в пузырек и медленно набрал в шприц раствор морфия.
– О-о, мы не принуждали ее. – Слонько улыбнулся. – Она сама охотно рассказала. – Он вновь улыбнулся. – И это не все…
– Товарищ! – крикнул Александр, сделав шажок вперед. – Предупреждаю вас, не продолжайте! – Он был на расстоянии полуметра от Слонько и, если бы захотел, мог бы по-братски положить руки на его плечи.
– Не надо?
– Нет. Уж поверьте мне, товарищ Слонько, вы провоцируете не того человека.
– Почему же? – участливо спросил Слонько. – Потому что вы не поддаетесь на провокацию?
– Совсем наоборот, – ответил Александр.
Слонько молчал.
Александр тоже молчал.
– Что ж, вы собираетесь вкатить себе дозу пенициллина, майор?
– Когда вы уйдете, да.
– Я не уйду.
Не отступая к стене, Александр покачал головой:
– Занимайтесь своим делом. Вы созвали трибунал, на котором будет присутствовать военное командование? Уверен, вас пригласят на заседание и вы услышите, как невиновный человек оправдывает себя в вашей стране.
– В вашей стране, майор, – поправил Слонько Александра.
– В моей стране, – не шевельнувшись, согласился Александр.
Камера была едва два метра в длину и метр в ширину. Он ждал. Он знал, что Слонько не созвал трибунал. У Слонько не было полномочий ни на трибунал, ни на казнь, ни на тщательное расследование. Он хотел получить от Александра признание, хотя всем остальным было наплевать. Александр предполагал, что, поскольку главный свидетель мертв, сам Мехлис мог приказать Слонько освободить Белова: «Мы не можем позволить себе терять хороших людей, у нас нет сведений о его причастности к шпионажу, за исключением показаний погибшего дезертира. И Сталин не издал приказ о казни Белова, и только его приказ я буду выполнять». Но в то же время Слонько не сдавался. Почему?
Слонько не мог тронуть его. Александр прошел бы на улице мимо человека вроде Слонько, даже не взглянув на него. Вот как далеко ушел пролетариат. Человек вроде Слонько, всю жизнь партийная ищейка, не имел власти над таким человеком, как Александр, за которым охотился семь лет.
Это было вполне правильно в мире Александра, но, очевидно, неправильно в мире Слонько.
Александр ждал. Прошло несколько секунд, и он спросил:
– Почему бы вам не уйти, товарищ, и не вернуться, когда у вас появится что-нибудь новое? Приведите меня к генералам. Или принесите приказ о моем освобождении.
– Майор, вас никогда не освободят, – заявил Слонько. – Я рекомендовал, чтобы вас никогда не освобождали.
– Когда умру, буду свободен.
– Я не допущу вашей смерти. Ваша мать умерла. Ваш отец умер. Я хочу, чтобы вы прожили жизнь, которую они спланировали для вас, жизнь, ради которой привезли вас сюда. Они оба так заботились о вас, Александр Баррингтон. Оба они говорили мне об этом. Как вы думаете, исполнили вы их мечты?
– Не знаю насчет их, но я исполнил мечты моих настоящих родителей, да. Они были простыми крестьянами. Я хорошо продвинулся в Красной армии. Они гордились бы мной.
– А мечты вашей жены, майор? Как по-вашему, исполнили вы мечты вашей жены?
– Товарищ, я уже просил вас не говорить со мной о моей жене.
– Не говорить? Она горела желанием говорить о вас. Когда не была… гм… а иначе…
– Товарищ! – Александр сделал шаг к Слонько. – Это в последний раз. Больше такого не будет.
– Я не уйду.
– Уйдете. Приходите, когда у вас что-нибудь появится.
– Я не уйду, майор. Чем больше вы хотите, чтобы я ушел, тем больше мне хочется остаться.
– Не сомневаюсь. Но вы все же уйдете. – Александр стоял недвижимо, как статуя, едва дыша.
– Майор! Ведь арестован не я. И не моя жена арестована. Я не американец.
– Что до последнего, я тоже нет.
– Да, вы американец, майор. Ваша жена сказала мне об этом, как только перестала отсасывать у меня.
Александр схватил Слонько за горло. Тот не успел даже охнуть. Его голова ударилась о бетонную стену, глаза выпучились, рот открылся. Свободной рукой Александр всадил шприц с десятью гранами морфия в грудь Слонько, прямо в правую камеру его сердца. Потом быстро зажал ладонью рот Слонько, так что тот не смог издать ни звука, даже если бы захотел.
По-английски Александр сказал: