– Но вы же выжили.
– Потому что я проработал только два года и меня отпустили. Я превышал норму выработки пять кварталов подряд. Они были довольны моей капиталистической производительностью. Они считали, что пролетариат в моем лице работал очень эффективно для обычного человека.
Когда-то Александр отыскал Владивосток на карте Советского Союза, а потому понимал, что для выживания ему необходимо совершить побег, хотя у него не было ни денег, ни жилья. Этот город находился у черта на куличках, и если на земле была преисподняя, то Владивосток казался Александру именно ею. Ехать в вагонах для перевозки скота через Уральские горы, по Западно-Сибирской низменности, через Среднесибирское плоскогорье, мимо всей Монголии, вокруг Китая, чтобы гнить в промышленном бетонном городе на узкой полосе земли на берегу Японского моря. Александр был уверен, что оттуда возврата не будет.
На протяжении тысячи километров Александр смотрел в маленькое окошко в стене вагона или в дверную щель, которую иногда оставляли конвоиры, чтобы заключенные могли дышать. Он разглядел свой шанс, когда они подъезжали к мосту через Волгу. «Я прыгну», – подумал он. Волга была далеко внизу, шаткий мост с перилами висел над пропастью на высоте примерно тридцать метров, то есть сто футов по американским меркам. Александр мало что знал о Волге. Скалистое ли у нее дно, насколько она глубока? Но он видел, что река широкая, и ему было известно, что за тысячу километров отсюда, у Астрахани, она впадает в Каспийское море. Он не знал, представится ли ему другой – лучший – шанс, но был уверен, если не погибнет в Волге, то сможет добраться до одной из южных республик – Грузии или Армении, а затем перейти границу и попасть в Турцию. Жаль, с ним не было американских долларов его матери. После возвращения из неудачной поездки в Москву он отнес книгу обратно в библиотеку, а затем так быстро последовал арест, что Александр не успел забрать ее. Но, даже не имея денег, он понимал, что у него две возможности: побег или смерть.
Он взглянул вниз, и у него подвело живот. Выживет ли он? Он вдруг подумал, что не хочет умирать. И вспомнил Уильяма Миллера из Баррингтона. Симпатичный, белокурый, популярный Уильям Миллер. Его учили плавать с пяти недель от роду. Он умел прыгать, переворачиваться в воздухе, задерживать дыхание под водой, побеждая в плавании и прыжках любого мальчишку в Баррингтоне, включая Александра, не чуравшегося состязаний. И вот одним летним днем, когда им было по восемь, они играли в Тарзана в бассейне олимпийских размеров в доме Уильяма. Они прыгали вверх в группе на той стороне бассейна, где глубина составляла двенадцать футов. Уильям прыгал в воду с трамплина высотой два фута. В тот момент, когда Уильям делал сальто, поблизости от трамплина месил ногами воду ширококостный Бен. Уильям заметил Бена на долю секунды позже необходимого и отклонился влево, чтобы не врезаться в него, но при этом сильно ударился головой о бетонный край бассейна. С того времени Уильям Миллер был прикован к инвалидному креслу и за ним круглые сутки ухаживала сиделка, кормя его через трубочку. Странно? Не более ли это странно, чем семнадцатилетний парень ростом шесть футов три дюйма и весом сто восемьдесят фунтов, бросающийся вниз с высоты сто футов в реку глубиной, возможно, восемь футов и с валунами на дне? Александр не мог вспомнить непреложные законы физики на этот счет, но что-то подсказывало ему, что они не слишком благоприятны для него. Времени паниковать и раздумывать не было. Он знал, что должен прыгнуть навстречу смерти. Это знало его бешено бьющееся сердце. Но смерть, по крайней мере, будет быстрой. Он перекрестился. Во Владивостоке он будет умирать всю оставшуюся жизнь.
– Господи помоги! – прошептал он и, как был в тюремной одежде, выпрыгнул из вагона.
Падение с высоты сто футов казалось долгим, хотя заняло всего несколько секунд. К тому моменту, как Александр долетел до воды, состав почти достиг другого берега реки. Он прыгнул ногами вниз, надеясь на достаточную глубину Волги. Вода была холодной, а течение очень быстрым. Оно подхватило его и пронесло с полкилометра, пока он судорожно хватал ртом воздух. Когда он повернул голову в сторону моста, поезд казался далекой точкой. Не похоже было, чтобы тот остановился. Александр не знал толком, заметил ли кто-нибудь, разве только сидящий рядом с ним осужденный, ухмылявшийся всю дорогу от Ленинграда до Волги и бубнивший:
– Молодой здоровяк, подожди до Владивостока, увидишь тогда, что от тебя останется.
Александр не стал рисковать и выбираться из воды, пока мост не пропал из виду. Он проплыл по течению километров пять, сильно устал и наконец выполз на берег. Стояло лето, и он быстро обсох. Александр выкопал несколько картофелин, съел их сырыми, потом снял одежду и, соорудив навес из веток и лежанку из листьев – слава богу, что ходил в клуб бойскаутов! – заснул. Пока он спал, его одежда намокла. У него болели ноги. Он не знал, где взять другую одежду, поэтому разжег костер, высушил одежду и вывернул ее наизнанку, чтобы не так бросался в глаза тюремный серый цвет. Чтобы еще больше замаскировать цвет, он вымазал одежду грязью, мякотью клубники и зелеными листьями. После этого он отправился в путь, идя вдоль берега реки.
Александру удавалось иногда плыть на баржах и рыбацких лодках, помогая ловить рыбу, пока один рыбак не попросил его показать паспорт. После этого Александр покинул берег реки и пошел вглубь страны, надеясь найти дорогу к горам между Грузией и Турцией. Он обходил стороной рыбаков и крестьян, понимая, что рано или поздно кто-нибудь, от кого будет не отделаться, попросит его показать паспорт. Паспорт у него забрали в тюрьме, заменив на книжку заключенного. Разумеется, ее нельзя было никому показывать, и он ее сжег.
Путешествие без чьей-либо помощи имело большой недостаток: оно было медленным. Пешком Александр проходил тридцать километров в день или меньше. Чтобы двигаться на юг чуть быстрее, ему приходилось рисковать и просить, чтобы его подвезли на повозках.
Как-то, когда он шел через поле, его остановила работавшая там пятнадцатилетняя девушка. Времени хватило, чтобы попросить у нее воды и хлеба, а также спросить про поденную работу. Девушка привела его за руку домой, к своим добрым родителям. У нее были мозолистые руки крестьянки, густые длинные светло-каштановые волосы, круглое лицо, округлое тело. Шея и грудь у нее блестели от пота, и на груди почти горизонтально лежал маленький золотой крестик – такой молодой и здоровой она была.
Александр не добрался до Грузии. Он остался в Белой Горе, деревне под Краснодаром, недалеко от Черного моря, в Российской республике. Здесь он приметил Ларису, и, поскольку был август, время сбора урожая, Александр предложил свою помощь в сельскохозяйственных работах семье Беловых. У Ефима и Марицы Беловых было четверо сыновей – Гриша, Валерий, Саша, Антон – и дочь Лариса.
У Беловых не нашлось места для него в их небольшом доме, но он с радостью поселился в сарае, спал на сене, работал с рассвета до заката, а ночью мечтал о Ларисе. Она улыбалась ему полуоткрытыми губами, делая вид, что задыхается. Александр понимал, что это уловка, но она действовала, ибо он изголодался по любви. Его тело слишком долго находилось в напряжении, в бегах, постоянно начеку. Встреча с Ларисой была обещанием облегчения.
Однако Александр держался в стороне. С ее братьями шутки были плохи. Работа в поле, выкапывание картофеля, моркови, лука, молотьба пшеницы для колхоза, причем без помощи скотины, превращала их самих в животных, а жизнь рядом с юной, пышной и горячей сестрой заставляла братьев настороженно относиться к кочующим работникам вроде Александра, который в поле снимал рубашку и работал в одних штанах, с каждым жарким днем становясь все более лоснящимся и загорелым. Александру было семнадцать, но по виду он был взрослый мужчина, и ел как мужчина, и работал как мужчина. Во всех смыслах у него были мужские аппетиты и мужское сердце. Лариса это замечала. Братья тоже замечали. Он держался в стороне. Он вызвался делать тюки сена. Он вызвался нарубить дров на зиму для семьи. Он вызвался сделать им новый стол побольше, надеясь, что вспомнит дни из детства, проведенные с отцом, когда отец учил его пользоваться пилой, рубанком, молотком и гвоздями. Он предложил все это, надеясь, что эта работа позволит ему держаться подальше от поля и сараев.
И чем больше обуздывал себя Александр, тем сильнее напирала Лариса со всем бесстыдством пятнадцатилетней девочки, живущей в небольшом крестьянском доме с родителями и четырьмя братьями.
В Краснодаре стояла августовская жара. Однажды днем Александр вязал в амбаре сено в кипы. Из открытой двери лился свет, но, когда Александр повернулся, свет исчез, его заслонила стоявшая в двери Лариса.
Александр держал в руках вилы, моток шпагата и нож. Лариса тихо спросила, что он делает. Он собирался ответить, что вяжет сено в кипы, но понял, что она знает и ничего говорить не надо. Случались разные обстоятельства, когда он не мог бы сдержаться. Сейчас он сдерживался с трудом. От девушки можно было ждать неприятностей, он это чувствовал.
– Лариса, это добром не кончится, – сказал он.
– Не понимаю, о чем ты. – Она медленно приблизилась к нему, босая и в каком-то одеянии, не очень похожем на платье. – Во дворе адская жара. Я пришла спрятаться от зноя. Не возражаешь?
Склонившись над сеном, он повернулся к ней спиной:
– Твои братья убьют меня.
– С чего бы это? Ты так много работаешь. Они довольны тобой.
Она подошла ближе. Он почувствовал запах пота, исходящий от ее тела. Она вдохнула, учуяв его запах.
– Стой!
Сделав еще один шаг, она остановилась. Он стоял к ней спиной, но боковым зрением увидел, что она вспрыгнула на деревянные ворота в перегородке стойла.
– Посижу здесь и погляжу на тебя, – услышал он ее слова.
Он окинул ее взглядом, а потом вернулся к работе. Тело отказывалось подчиняться ему. «В одно мгновение, – подумал он, – в одно мгновение я могу получить такое сладкое облегчение, и на это уйдет один миг». От этого не будет никакого вреда. Она была так близко от него, что он чувствовал запах ее свежего тела, аромат чистых волос, ее дыхания и на минуту закрыл глаза.