Нечто похожее происходило еще два или три раза. Александр не возражал, так как всегда мог найти себе другую девушку. Он пытался оставлять Дмитрия в баре «Садко» и ходить в офицерские клубы, однако Дмитрий этого не одобрил. Итак, Александр продолжал ходить с Дмитрием в «Садко», делая вид, что его не интересует ни одна конкретная девушка. И это было правдой. Ему нравились все женщины.
Оксане нравилось быть сверху, но не нравилось, когда ее трогают.
Ольге нравилось, когда ее трогают. Только трогают.
Мила слишком много говорила о коммунизме и экономике.
Агафья слишком много болтала.
Изабелла пришла один раз, вернулась за продолжением и на третий раз спросила, не хочет ли он на ней жениться.
Дина сказала, что он нравится ей больше других мужчин, но на следующих выходных он застал ее с Анатолием Маразовым.
Майя хотела делать это и так и сяк, и он выполнял ее капризы, снова и снова, а после она сказала, что он думает только о себе.
Маргарита говорила все время, пока ласкала его губами.
Нина говорила все время, пока он ласкал ее губами.
Надя хотела играть в карты – ни до, ни после, а вместо.
Кира сказала, что сделает это, если только к ним присоединится ее лучшая подруга Лена.
Зоя с ее бесстыдством кончала через пятнадцать минут.
Маша с ее бесстыдством кончала через два часа.
Марисе нравилось, когда с ней разговаривали во время акта, а Марте это не нравилось.
Софье нравилось почти все, пока не надо было что-то делать самой.
Соня была даже забавной, пока вдруг, после одного субботнего вечера, не превратилась в девушку с разбитым сердцем, перестав вдруг быть забавной и впав в ярость.
Валентина хотела знать, убил ли он когда-нибудь человека.
Женя спрашивала, не хочет ли он ребенка.
А потом Александр начал забывать их имена.
Это случилось, когда он стал все дольше и дольше воздерживаться от разрядки. Он продолжал возвращаться к ним, заглядывал в глаза, раздевал их, хотел близости, хотел чего-то еще, но понемногу забывал. Ночи пятницы, субботы и воскресенья, вечера после дежурств и воскресные дневные часы – к его неудовольствию, их было немного, а ведь он так любил смотреть на девушек, охваченных страстью.
Александр начал отдаляться от них, все еще любя их, нуждаясь в них, желая их, но с отчужденным, не улыбающимся лицом, отстраняясь от них и становясь безразличным к удовольствиям, однако неожиданно и необъяснимо их привязанность к нему становилась все больше!
Пожалуй, все большему числу девушек нравилась его компания, многие хотели пройтись с ним по Невскому проспекту под руку. Они с благодарностью сжимали его в объятиях в конце свидания, шептали слова благодарности, возвращались в следующие выходные, когда он уже был с другой девушкой. Казалось, многие чего-то от него хотят – он не знал чего и, главное, не мог им этого дать.
– Я хочу большего, Александр, – заявляла она. – Я хочу большего.
– Поверь мне, я отдал тебе все, – с улыбкой отвечал он.
– Нет. Я хочу больше.
Когда они шли домой, он говорил отчужденным голосом:
– Прости, но то, чего ты хочешь, просто невозможно. Это все, на что я способен.
И все же о каждой девушке, на которую он смотрел, с которой здоровался, которую трогал, он думал: это та самая? У меня их было так много, неужели она появилась и пропала? Появилась и пропала – и я этого не понял?
Но время от времени, перед приходом ночной тьмы, видя над собой звезды, будь то в поезде, на барже или в машине, Александр на миг представлял себе сарай и запах Ларисы, слыша ее прерывистое дыхание и сожалея о чем-то утраченном, что, увы, никогда не вернется.
Глава 13
Обед у Сабателлы, 1943 год
Наконец в одно воскресенье в конце октября Татьяна согласилась прийти на обед к Викки. Сабателлы жили в Маленькой Италии, на углу Малберри-стрит и Гранд-стрит.
Войдя в дом, Татьяна услышала вопли и визг, а потом альт пропел:
– Джельсо-ми-и-на! – Из кухни вышла полная темноволосая и смуглая женщина невысокого роста. – Ты собиралась прийти три часа тому назад.
– Прости, бабуля. Таня не успела закончить… Не знаю даже, чем она занимается в этом госпитале. Таня, познакомься с моей бабушкой Изабеллой, а это Танин малыш Энтони.
Татьяну заключили в объятия, а Энтони схватили обсыпанными мукой руками и отнесли на кухню, где положили на столешницу. Татьяна подумала, что, если немедленно не придет сыну на выручку, Изабелла может сделать из него зепполу.
– Джельсомина? – тихо спросила Татьяна у Викки, когда они стояли на кухне и потягивали вино.
– Не спрашивай. Это значит «жасмин». И имеет отношение к моей умершей матери.
– Твоя мама не умерла! – сердито воскликнула Изабелла, лаская ребенка. – Она в Калифорнии.
– Она в Калифорнии, – пояснила Викки. – По-итальянски это значит «чистилище».
– Перестань. Ты знаешь, что она больна.
– Твоя мать больна? – шепотом спросила Татьяна.
– Да, – так же шепотом ответила Викки, – психически больна.
– Перестань, невозможное создание! – пророкотала Изабелла, с восторгом глядя на Энтони.
– Я попросила их ни в коем случае не расспрашивать тебя об отце ребенка, – громким шепотом проговорила Викки. – Это правильно?
– Да, правильно, – тихо ответила Татьяна.
Татьяне понравилась квартира, большая и обжитая, с огромными окнами, высокими книжными стеллажами и громоздкой мебелью, но ее слегка смутил цвет отделки: вся квартира, от ковров на полу и стен до корончатой лепнины и бархатных штор, была цвета красного вина, которое она в тот момент пила.
В гостиной цвета бургундского с панелями из темного дерева Татьяна познакомилась с Трэвисом, худощавым, небольшого роста и менее громогласным, чем его жена.
– Когда я встретила моего Трэвиса… – за обедом говорила Изабелла, держа Энтони на одной руке, а другой накладывая Татьяне лазанью. – Викки, передай Тане хлеб и салат и не сиди просто так, налей ей вина во славу Марии и Иисуса. Где же я была? Когда я встретила Трэвиса…
– Ты уже говорила это, женщина. – Трэвис взглянул на Татьяну и почесал лысую голову, словно извиняясь.
– Прего, не перебивай! Когда я встретила тебя, ты собирался жениться на моей тете Софии.
– Не надо мне это говорить! Я знаю. Скажи ей!
– Это младшая сестра моей матери, – пояснила Изабелла. – Мы с Трэвисом познакомились в маленьком итальянском городке. Неподалеку от Флоренции. Ты знаешь, где находится Флоренция?
– Да, – ответила Татьяна. – Мать моего мужа была из Италии.
– Моя мать послала меня встретить Трэвиса на вокзале, потому что он никогда не мог найти дорогу. Мы жили в долине среди гор. Меня послали встретить его и привезти к моей тете Софии, ожидающей его.
– Бабуля, с твоей помощью он сбился с пути, – встряла Викки.
– Помолчи, девочка! До моего дома было десять километров – около шести миль. Когда мы прошли два километра, я поняла, что не смогу прожить без него и дня. Мы остановились в местной таверне выпить вина. Я никогда до этого не пила. Я была слишком молода, всего шестнадцать, и Трэвис предложил мне своего вина. Мы пили из одного бокала… – Она перестала подавать еду и с улыбкой повернулась к Трэвису, который ел лазанью и делал вид, что ему все равно. – Мы не знали, как быть. Моей тете было двадцать семь, как и Трэвису. Они собирались пожениться, и выхода не было. Мы сидели в той таверне среди холмов близ Флоренции, не зная, что нам делать. И что мы сделали? – Изабелла толкнула в бок Трэвиса, который с ворчанием уронил вилку. – Мы не вернулись домой. Мы просто решили поехать в Рим и написать оттуда родным. Вместо Рима мы сели на поезд до Неаполя, а затем на корабль из Неаполя до острова Эллис. Мы прибыли сюда в тысяча девятьсот втором году. У нас не было ничего, кроме друг друга.
Перестав есть, Татьяна смотрела на Изабеллу и Трэвиса.
– Ваша тетя простила вас?
– Никто меня не простил, – ответила Изабелла.
– Ее мать по сей день не пишет ей, – сказал Трэвис с набитым ртом.
– Ну, она ведь умерла, Трэвис, вряд ли она смогла бы мне писать.
– Александр, давно ты любишь мою сестру? – спрашивает умирающая от голода Даша.
– Никогда. Я никогда не любил ее, – отвечает Александр. – Я люблю тебя. Ты знаешь, что у нас с тобой было.
– Ты сказал, когда тебе дадут летний отпуск, ты приедешь в Лазарево и мы поженимся, – кашляя, говорит Даша.
– Да. Я приеду в отпуск в Лазарево, и мы поженимся, – отвечает Александр Даше, сестре Татьяны.
Татьяна низко опустила голову, растирая и пощипывая свои одеревеневшие пальцы.
– В Америке у нас родились две дочери, – продолжила Изабелла. – Трэвис хотел сына, но Бог распорядился по-другому. – Она вздохнула. – Мы пытались родить мальчика. У меня было три выкидыша. – Изабелла с тоской посмотрела на Энтони, и Татьяне вновь захотелось забрать у нее сына, как будто желание означает то же, что и обладание.
– В тысяча девятьсот двадцать третьем наша старшая дочь Анабелла родила Джельсомину…
– И назвала меня Викторией, – вмешалась Викки.
– Что она понимает? – пренебрежительно заметила Изабелла. – Разве это итальянское имя – Виктория? Джельсомина – вот красивое итальянское имя, подходящее для красивой девушки вроде тебя. Наша младшая дочь Франческа живет в Дариене, штат Коннектикут. Она навещает нас раз в месяц. Она замужем за хорошим человеком, детей у них пока нет.
– Бабуля, тете Франческе тридцать семь. В тридцать семь детей не заводят, – заявила Викки.
– Нам было начертано судьбой иметь сына, – печально произнесла Изабелла.
– Нет, не было, – возразил Трэвис. – Если было бы начертано, то у нас был бы сын. А теперь, женщина, отдай мальчика его законной маме и ешь.
– Таня, кто присматривает за ним, пока ты работаешь? – спросила Изабелла, с сожалением отдавая Энтони Татьяне, с благодарностью принявшей его.
– Я беру его с собой, или он спит, или за ним присматривает кто-нибудь из беженцев или солдат.