– Я возьму три одеяла. Какие у вас есть цвета?
Этой ночью на Эллисе мама с сыном спали на узкой кровати под двумя кашемировыми одеялами. Третье она приберегла для отца Энтони.
Нью-Йорк в Рождество. На столе были ветчина, и сыр, и молоко, и шоколад, и пара унций стейка для каждого. И были оживленные женщины, старающиеся купить своим мальчикам игрушки. И были мужчины, приезжающие с войны домой на Рождество.
Не было мужчины Викки, потому что она с ним развелась.
И не было мужчины Татьяны, потому что она его потеряла.
Но были другие мужчины.
Деревья светились гирляндами лампочек, и даже на Эллисе медсестры украсили елку для немецких и итальянских солдат. Правда, никто не хотел работать в Рождество ни за двойную оплату, ни за тройную, ни за неделю отдыха. Татьяна работала за тройную оплату и неделю отдыха.
Нью-Йорк в Рождество.
Шагая по Малберри-стрит в Маленькой Италии к дому Викки и толкая перед собой коляску с Энтони, Татьяна вполголоса напевала «Вьется дорожка одна», песню, услышанную по радио в госпитале.
Вьется дорожка одна
В страну моих сладких снов,
Туда, где светит луна
И поет соловей про любовь.
Долго, долго мне ждать,
Пока не сбудутся мечты,
Пока на дорожке той
Не встретишься мне ты.
Глава 18
Александр и немцы, 1943 год
Советские солдаты продолжали умирать в Синявине, а немцы оставались на холмах.
Александр мог посылать еще больше людей, и их продолжали убивать. Подполковнику Муравьеву, командующему как штрафным, так и обычным батальоном, неинтересно было слушать доводы Александра.
– Это штрафной батальон, – сказал он. – Вы понимаете значение этого слова, капитан?
– Понимаю. Но разрешите спросить вас, я не занимался математикой со средней школы, но, теряя по тридцать человек в сутки, на сколько мне хватит двухсот человек?
– Ответ понятен. На шесть дней! – воскликнул Муравьев.
– Да. Даже не на неделю. У немцев по-прежнему три тысячи солдат на холмах, а у нас практически никого.
– Не беспокойтесь. Мы пришлем вам еще людей на железную дорогу. Мы всегда так делаем.
– В этом и состоит цель? Позволить немцам использовать наших людей для стрельбы по мишеням?
– Мне говорили про вас. – Муравьев прищурился. – Возмутитель спокойствия. Вы забываете, что командуете штрафным батальоном. Безопасность ваших людей не моя забота. Занимайтесь ремонтом дороги и не возникайте!
Александр вышел, не отдав честь Муравьеву. Ясно было, что ему необходимо взять инициативу в свои руки. Он не хотел, чтобы им руководил такой человек, как Степанов. Он найдет людей, готовых действовать по его плану. И почему бойцы Александра должны что-то значить для Муравьева? Все они были осужденными преступниками. Преступление одних состояло в том, что их матери входили в музыкальные группы, которые переписывались с людьми из Франции, хотя эти группы давно прекратили свое существование, а матери давно умерли. Других видели в церквях, хотя в конце прошлого года Сталин признался – и это было написано в «Правде», – что верит в «нечто вроде Бога». Некоторые случайно поздоровались за руку с людьми, которых собирались вскоре арестовать. Иные жили по соседству с арестованными людьми.
– Я был одним из этих людей, – сказал Успенский. – Мне не повезло, и я оказался на соседней койке с тобой, капитан.
Александр улыбнулся. Они подходили к оружейному складу. Он попросил Успенского пойти с ним. Александр намеревался реквизировать 160-миллиметровый миномет.
Перед рассветом Александр, укрывшись за кустами, взобрался на пригорок за железной дорогой и смотрел, как его люди попадают под немецкие снаряды. Через полевой бинокль он увидел, откуда прилетели три немецких снаряда – из пушки в добрых двух километрах отсюда. Ему необходим был 160-миллиметровый миномет. Никакой другой не годился.
Конечно, в комиссариате ему отказали. Дежурный сержант сказал, что штрафному батальону миномет не положен и что приказ о реквизиции должен исходить от командира Александра, то есть от Муравьева, который с ухмылкой отказал ему.
– Я потерял за семь дней сто девяносто два человека. У нас хватит осужденных, чтобы отремонтировать эту дорогу?
– Приказы есть приказы, Белов! Миномет потребуется для штурма Синявинских высот на следующей неделе.
– Ваши бойцы собираются поднять полуторатонное орудие на холм, товарищ полковник?
Муравьев приказал Александру выйти из палатки.
Терпение Александра лопнуло. Он вызвал одного из своих сержантов, Мелкова. Вечером Мелков, главный выпивоха в батальоне, изрядно напоил часового у оружейного склада, и тот, уснув на стуле, не услышал, как Александр с Успенским открыли скрипучую дверь и выкатили миномет наружу. Им пришлось катить его в темноте с километр. Тем временем Мелков, весьма серьезно относясь к заданию, сидел рядом с часовым и каждые пятнадцать минут вливал в его глотку новую порцию водки.
Незадолго до пяти часов утра семеро бойцов Александра взяли на себя роль наживки на железной дороге.
Александр в бинокль наблюдал, как первый снаряд, выпущенный с холма, прочерчивает свистящую дугу к рельсам. Бойцы вовремя скрылись. Александру с Успенским осталось только зарядить орудие.
– Не забудь, Николай, – сказал Александр, направляя пушку на холмы, – у нас есть только две мины. Два шанса разнести фрицев. Мы должны вернуть эту чертову штуковину на место за двадцать минут до смены караула в шесть часов.
– Думаешь, командир не заметит отсутствия двух фугасных мин?
Александр рассматривал в бинокль голубой утренний холм:
– После того как мы разнесем долбаных немцев, мне будет наплевать, заметит ли кто-нибудь отсутствие мин. Спорим, что не заметят. Кто, по-твоему, следит за боеприпасами? Пьяный охранник? Мелков о нем позаботится. Он также возьмет для наших ребят тридцать автоматов. – (Успенский рассмеялся.) – Не смейся. Собьешь тонкую настройку заряда. Готов? – Он выстрелил.
Отдача была прямо в землю, сотрясшуюся так, словно здесь прошла линия разлома при землетрясении, и первая мина вылетела из ствола, прочертив в воздухе дугу. Она пролетела полтора километра, и Александр увидел, как она упала и разорвалась среди деревьев. К тому времени как она достигла цели, на пути была уже вторая мина. Александр даже не посмотрел, куда приземлилась вторая бомба. Он стал приводить миномет в положение для транспортировки. Александр велел Успенскому привести оставшихся бойцов, а сам прикатил тяжелое артиллерийское орудие обратно к складу, умудрившись повесить замок и бросить ключ полубессознательному часовому за две минуты до шести.
– Отлично сработано! – похвалил он Мелкова, когда они поспешно возвращались в свои палатки на утреннюю перекличку.
– Спасибо, капитан, – ответил Мелков. – Рад стараться.
– Вижу, – с улыбкой сказал Александр. – Только не попадайся мне больше пьяным. А иначе отправишься на гауптвахту.
Часовой со склада еще часа четыре был не в себе, и за недопустимую халатность его отстранили от дежурства.
– Тебе повезло, ефрейтор, что ничего не пропало! – орал Муравьев.
В качестве наказания часовой должен был неделю прослужить в ремонтной бригаде под началом Александра.
– Твое счастье, ефрейтор, что немцы молчат последние два дня, а иначе тебя ждала бы смерть.
Пока немцы перегруппировывались, команда Александра успешно отремонтировала пути, и в Ленинград отправились пять составов с продуктами и медицинским обеспечением.
Немцы продолжали обстрелы, но недолго, потому что Муравьев дал Александру миномет. После еще нескольких артиллерийских обстрелов Синявина батальон 67-й армии пошел на штурм высот, оставив батальон Александра для артиллерийской поддержки.
Никто не вернулся, но немцы совершенно прекратили обстрелы железной дороги.
Осенью 1943 года командование 67-й армии приказало штрафному батальону Александра, сокращенному до двух минимальных батарей, всего 144 человека, выдвинуться через реку Неву на юг к Пулково, последнему форпосту немецкого блокадного кольца вокруг Ленинграда. На этот раз Александр получил артиллерию: тяжелые пулеметы, минометы, противотанковые бомбы и ящик гранат. У каждого его бойца был легкий пулемет и хорошая амуниция. В Пулкове на протяжении двенадцати дней сентября 1943 года 7-й батальон Александра с двумя другими и моторизованной бригадой обстреливали немцев. Им даже содействовали воздушные силы, пара одномоторных самолетов. Но все было безрезультатно.
С деревьев облетели листья. Сержант Мелков был убит. Стало холодно, пришла очередная зима, четырнадцатая зима, с тех пор как Баррингтоны приехали в Советский Союз. Александр продолжал подниматься на высоту после каждого кровавого горького дня. Он получил пополнение – двести человек. Восточный склон холма был освобожден от немцев в декабре 1943 года.
С Пулковских высот в северном направлении Александр видел вдалеке мигающие огни Ленинграда. А на более близком расстоянии в ясный зимний день можно было различить дым из труб Кировского завода, продолжавшего производить вооружение для города. В бинокль он мог бы рассмотреть стену Кировского завода, перед которой увидел бы себя, стоящего день за днем, неделя за неделей, с кепкой в руке и ожидающего, когда из дверей завода выбежит Татьяна.
Чтобы это увидеть, ему необязательно было стоять на Пулковских высотах.
Канун Нового, 1944 года Александр встретил у костра перед офицерской палаткой с тремя старшими лейтенантами, тремя младшими лейтенантами и тремя сержантами. Он пил водку с сидящим рядом с ним Успенским. Все с оптимизмом смотрели в 1944 год. Немцев гнали из России. После лета 1943 года, после Синявина, после Курской битвы, после освобождения Киева в ноябре и Крыма всего несколько недель назад Александр знал, что 1944 год станет последним годом пребывания немцев на советской земле. Его задача состояла в продвижении на запад со своим штрафным батальоном, в выдавливании немцев обратно в Германию любой ценой, какой бы она ни была.