– Да, – прошептала она. – Но не с тобой.
Александр должен уехать завтра. Сегодня он не может смотреть на нее, не может прикасаться к ней, не может говорить с ней. Он не знает, как будет жить дальше. Он не знает, как она будет жить дальше.
Он знает, что ему придется. Он знает, что ей придется.
Но как?
Где учат тому, как жить, после того как потерял все?
Кто научил тебя, как жить дальше, после того как потерял все?
Татьяна.
«Татьяна научила меня, как жить дальше, после того как она потеряла все».
Александр рано встал, поплавал в реке, но потом не вернулся в дом, как всегда. Вместо этого он сел на скамью и закурил. Курил с закрытыми глазами, чтобы не видеть Лазарева.
Но перед закрытыми глазами он видел березы, сосны и шишки на земле, серо-зеленые горы за бурной рекой. Он чувствовал запах потухшего костра. Ему хотелось выпить чая, выкурить еще папиросу. Он хотел, чтобы его жизнь закончилась.
К нему приходило это желание, так ведь?
– Таня, прошу тебя, не плачь. Это был наш уговор, ты меня слышишь? Я не могу это принять.
– Разве я плачу? – спросила она.
– Я серьезно, – сказал Александр. – Я не могу этого сделать. Мне надо, чтобы ты…
– Знаешь что? Я не могу прямо сейчас стать такой, какая тебе нужна. Какая есть, такая есть.
Она плакала.
У него щипало в горле. Александр лег рядом с ней. Они сдерживали себя, лежа рядом в постели. Она положила его голову себе на грудь и шептала, шептала ему что-то, и его волосы намокли от ее слез. Ее способность исцелять его, передавать ему свою любовь была безграничной.
– Был один раз, когда ты положил руку мне на грудь и я подумала, что передо мной вся моя жизнь. Это было около Эрмитажа. Перед тем сломленным человеком и его ящиками с произведениями искусства. Ты помнишь?
– Как я мог забыть? Я никогда не забуду этого человека.
Татьяна повернула к нему лицо. Они поцеловались. Она приникла к нему, такая маленькая, свернулась калачиком на его груди. Александр знал, что она прислушивается к стуку его сердца. Она постоянно это делала, это ее успокаивало.
Она была решительной, как всегда, любящей, отдающей себя целиком, невероятно нежной, невыносимо трогательной. Но было что-то еще. Она обнимала его с таким отчаянием, рыдала над ним, словно уже оплакивала его, словно уже горевала. Она занималась с ним любовью, прижимала к себе и плакала, будто не просто прощалась, а прощалась с ним навсегда.
Словно пытаясь удержать его при себе, потому что он нуждался в ней еще больше. Она прощалась не только с ним, но и с собой. «Ты уходишь, Александр, – говорила Татьяна, – возьми меня и иди. Возьми все. Ничего не останется, но я выращу для себя что-нибудь новое. Таня, которую ты любишь, останется с тобой. Возьми ее». И он делал так, пока не осталось ничего.
Его поглотило ее теплое влажное лоно. Он не возвращался в утробу матери, он возвращался в вечность. Он закрывал глаза и отдавался во власть вселенной, которая любила его и верила в их юность. Во власть звезд, и таинственной луны, и реки Камы, которая более десяти миллионов лет на протяжении тысячи миль несет свои воды на юг. Еще долго, после того как Таня и Шура вернутся на землю, река, сосны, горы, взрывающиеся звезды над Лазаревом останутся неизменными и незабвенными. Они вечны, как и его Татьяна, постанывающая у его шеи, обдающая его теплым дыханием. Теплые груди и губы, ноги, обхватившие его… все то, что принадлежало ему.
Прозрачное утро превратилось в тоскливый вечер. Он хотел бы помочь ей, но он лучше Татьяны, по-прежнему наивной, знал, что они теряют. Он понимал все.
Александр знал, что его ждет впереди.
Завтра.
Он уезжает.
Завтра настало. Он уехал.
И он остался без нее.
Глава 21
Сэм Гулотта, Вашингтон, округ Колумбия, июль 1944 года
Татьяна не переставала думать о медали Александра. Не переставала думать об Орбели. Она впервые оформила отгул, взяла с собой Энтони, поехала на Пенсильванский вокзал и купила билет на поезд до Вашингтона, округ Колумбия, где разыскала на Пенсильвания-авеню Министерство юстиции США. Четыре часа проплутав между исполнительным офисом по иммиграционной проверке, офисом Службы иммиграции и натурализации и офисом Национального центрального бюро Интерпола, Татьяна наконец нашла клерка, объяснившего, что она находится не в том здании и не в том министерстве и что ей нужно пойти в Государственный департамент на С-стрит. Она с Энтони зашла в маленькое кафе, где взяла суп и по продовольственным карточкам горячие сэндвичи с беконом. Татьяне показалось маленьким чудом, что в воюющей стране есть вкусные мясные продукты.
В Государственном департаменте Татьяна тяжело шагала от Бюро по делам Европы к Бюро по народонаселению, беженцам и миграции и в конечном итоге добрела до Бюро консульских дел, откуда она, совершенно усталая, отказалась уходить, пока ее не связали с человеком, осведомленным об эмиграции экспатриантов из Соединенных Штатов.
Вот так она познакомилась с Сэмом Гулоттой.
Сэм был мужчиной атлетического вида, с курчавыми каштановыми волосами, лет тридцати с небольшим. Татьяна подумала, что он больше похож на учителя физкультуры, чем на помощника секретаря по консульским вопросам, и почти не ошиблась. Он сказал ей, что по вечерам и в летних лагерях тренирует бейсбольную команду юношеской лиги, в которой играет его сын. Барабаня пальцами, Сэм наклонился над потертой деревянной конторкой, заваленной бумагами, и сказал:
– Так изложите мне вашу проблему.
Татьяна глубоко вдохнула, прижала к груди хныкающего Энтони и сказала:
– Сейчас?
– Есть другие варианты? За обедом? Да, сейчас, – произнес он с улыбкой, но не грубо, просто было уже пять часов вечера, рабочий день заканчивался.
– Мистер Гулотта, когда я жила в Советском Союзе, то вышла замуж за человека, приехавшего в Москву мальчиком. Думаю, он по-прежнему американский подданный.
– Правда? – спросил Гулотта. – Что вы делаете в Штатах? И какое у вас сейчас имя?
– Меня зовут Джейн Баррингтон. – Татьяна показала ему карточку постоянного жителя. – У меня есть право на постоянное проживание в Соединенных Штатах. Скоро я получу гражданство. Но мой муж… как вам объяснить?
Она собралась с духом и рассказала ему все, начиная со встречи с Александром и кончая свидетельством о смерти, выданным Красным Крестом, и о том, как доктор Сайерз вывозил ее из Советского Союза.
Гулотта молча выслушал ее и сказал:
– Вы слишком много мне рассказали, Джейн Баррингтон.
– Я знаю. Мне нужна ваша помощь. Я хочу выяснить, что произошло с моим мужем, – ответила она слабым голосом.
– Вы знаете, что с ним произошло. У вас есть свидетельство о смерти.
Как объяснить наличие у нее медали Героя Советского Союза? Гулотта не поймет. Кто же поймет? Как объяснить Орбели?
– Может быть, он не умер?
– Миссис Баррингтон, у вас на этот счет гораздо больше информации, чем у меня.
Как объяснить американцу, что такое штрафной батальон? Она попыталась.
– Миссис Баррингтон, простите, что прерываю. Какой штрафной батальон? Какой старший по званию офицер? У вас имеется свидетельство о смерти. Вашего мужа, кто бы он ни был, не арестовали. Он утонул. Это не в моей компетенции.
– Мистер Гулотта, я думаю, возможно, он не утонул. Возможно, свидетельство было фальшивым и его арестовали и сейчас он в одном из штрафных батальонов.
– Почему вы так думаете?
Она не могла этого внятно объяснить. Она уже не пыталась.
– Из-за непредслышанных обстоятельств…
– Непредслышанных? – Гулотта чуть улыбнулся.
– Я…
– Вы имеете в виду, непредвиденных?
– Да. – Татьяна вспыхнула. – Мой английский… Я пока учусь…
– У вас отличные успехи. Продолжайте, пожалуйста.
По ту сторону широкой конторки стояла полная женщина средних лет, бросая на Татьяну неодобрительные взгляды.
– Мистер Гулотта, я правильно сделала, обратившись к вам? Может быть, мне нужен кто-то другой?
– Не знаю, тот ли я человек, кто вам нужен. – Он тоже искоса взглянул на нее через конторку. – Поскольку я не понимаю, зачем вы здесь, то, возможно, вам нужен кто-то другой. Но мой босс уже ушел домой. Скажите мне, что вам нужно.
– Я хочу выяснить, что произошло с моим мужем.
– Это все? – с иронией произнес он.
– Да, – ответила она без иронии.
– Давайте посмотрим, что я смогу сделать. К следующей неделе вас устроит?
Теперь она поняла.
– Мистер Гулотта…
Он захлопал в ладоши:
– Послушайте, не думаю, что я в конечном итоге нужный вам человек. Не думаю, что человек, который помог бы вам, найдется во всем департаменте… Черт, в правительстве в целом! Еще раз назовите имя вашего мужа.
– Александр Баррингтон.
– Ни разу не слышал о нем.
– Вы работали в Государственном департаменте в тысяча девятьсот тридцатом году? Тогда он как раз эмигрировал с семьей.
– Нет, я тогда учился в университете. Но дело не в этом.
– Я рассказывала вам…
– О да, непредслышанные обстоятельства.
Татьяна повернулась, собираясь выйти, когда почувствовала на плече его руку. Он вышел из-за конторки и встал рядом с ней:
– Не уходите пока. Рабочий день заканчивается. Почему вы не пришли раньше?
– Мистер Гулотта, я приехала из Нью-Йорка на пятичасовом утреннем поезде. У меня только эти два выходных, четверг и пятница. До этого времени я колесила между зданиями Государственного департамента и Министерства юстиции. Вы первый служащий, беседующий со мной. Потом я отправлюсь в Белый дом.
– Полагаю, наш президент занят. Что-то вроде высадки в Нормандии. Я слышал, идет война.
– Да, – сказала Татьяна. – На этой войне я была медсестрой. Я и сейчас медсестра на войне. Могут ли Советы вам помочь? Они теперь наши союзники. Вам необходимы некоторые данные. – Она схватилась дрожащими руками за ручки детской коляски.
Сэм Гулотта с удивлением взглянул на нее.