Он мог также стать кровельщиком, но в Москве не было обширного нового строительства. «Еще нет, – говорил Гарольд, – но очень, очень скоро будет».
Мать Александра следовала примеру отца: она все сносила, за исключением убожества удобств. Александр дразнил ее:
– Папа, ты одобряешь то, как мама избавляется от запаха пролетариата? Мама, папа не одобряет, хватит убираться.
Но Джейн все равно целый час оттирала общую ванну, перед тем как залезть в нее. Каждый день после работы она драила туалет, после чего готовила обед. Александр с отцом дожидались еды.
– Александр, надеюсь, ты моешь руки после туалета…
– Мама, я не ребенок, – отвечал Александр. – Я не забываю мыть руки. – Он втягивал воздух носом. – О-о, вода коммунизма. Такая едкая, такая холодная, такая…
– Перестань! И в школе тоже. Мой руки везде.
– Да, мама.
Пожав плечами, она сказала:
– Знаешь, не важно, что здесь плохо пахнет, но не так плохо, как в конце коридора. Ты знаешь, как пахнет в комнате Марты?
– Конечно. Там особенно силен новый советский запах.
– Знаешь, почему в ее комнате так плохо пахнет? Там она живет с двумя сыновьями. О-о, эта грязь, эта вонь!
– Я не знал, что у нее двое сыновей.
– О да. В прошлом месяце они приехали из Ленинграда в гости и остались.
Александр ухмыльнулся:
– Ты говоришь, в комнате воняет из-за них?
– Не из-за них, – с противным смешком ответила Джейн. – Это проститутки, которых они приводят с собой с Ленинградского вокзала. Каждую ночь у них новая шлюха. И от них в комнате вонь.
– Мама, ты такая суровая. Не все могут купить «Шанель» в Париже. Может, ты одолжишь им свои духи? – Александр был доволен своей шуткой.
– Пожалуюсь на тебя отцу.
– Может, тебе лучше перестать говорить с одиннадцатилетним сыном о проститутках, – сказал присутствовавший при их разговоре Гарольд.
– Александр, милый, приближается Рождество. – Сменив тему, Джейн задумчиво улыбнулась. – Папа не любит вспоминать эти бессмысленные ритуалы…
– Дело не в том, что не люблю, – возразил Гарольд. – Просто хочу, чтобы они заняли свое место в прошлом, а теперь они не нужны.
– И я полностью с тобой согласна, – спокойно продолжила Джейн, – но разве время от времени ты не грустишь?
– Особенно сегодня, – сказал Александр.
– Да. Что ж, это верно. У нас был отличный обед. Ты получишь подарок на Новый год, как все советские дети. – Она помолчала. – Не от Деда Мороза, а от нас. – (Снова пауза.) – Ты ведь больше не веришь в Санта-Клауса, сынок?
– Не верю, мама, – не глядя на мать, медленно произнес Александр.
– С какого времени?
– С этого самого момента, – ответил он, вставая и убирая тарелки со стола.
Джейн Баррингтон нашла работу библиотекаря в университетской библиотеке, но через несколько месяцев ее перевели в справочный отдел, потом в отдел карт, затем в университетский кафетерий подавать обеды. Каждый вечер, вымыв уборную, она готовила своей семье русский обед, время от времени сетуя на отсутствие сыра моцарелла, оливкового масла для хорошего соуса к спагетти или свежего базилика, но Гарольда с Александром это не беспокоило. Они ели капусту, сосиски, картофель, грибы и черный хлеб, натертый солью, и Гарольд требовал, чтобы Джейн научилась готовить густой борщ с говядиной в традициях русской кухни.
Александр спал, когда его разбудили крики матери. Он нехотя вылез из кровати и вышел в коридор. Его мать в белой ночной рубашке громко ругала одного из сыновей Марты, который, не оборачиваясь, крался по коридору. В руках Джейн держала кастрюлю.
– Что происходит? – спросил Александр.
Гарольд не вставал с постели.
– Я сходила в туалет, а после решила пойти выпить воды. И что я увидела на кухне? Этот мерзавец, эта грязная скотина запустил в мой борщ свою гадкую лапу, вытащил мясо и стал есть его! Мое мясо! Мой борщ! Прямо из кастрюли! Мерзость! – Она кричала на весь коридор. – Подонок! Никакого уважения к чужой собственности!
Александр стоял, слушая мать, которая не унималась еще несколько минут, а потом со злобным удовольствием вылила в раковину всю кастрюлю недавно приготовленного супа.
– И подумать не могу, что стану есть борщ, в котором побывали руки этого скота, – заявила она.
Александр вернулся в свою постель.
На следующее утро Джейн продолжала говорить об этом. И днем, когда Александр пришел домой из школы. И за обедом – без борща и мяса, а с тушеными овощами, которые ему не понравились. Александр понял, что предпочитает мясо всему остальному. Мясо насыщало его, как никакая другая еда. Он стеснялся собственного растущего тела, но организм надо было питать. Курятиной, говядиной, свининой. Иногда рыбой. Его совсем не привлекали овощи.
Гарольд обратился к Джейн:
– Не волнуйся. Ты совсем извела себя.
– Как не волноваться? Как ты думаешь: этот мерзавец вымыл руки после того, как лапал вокзальную шлюху, побывавшую с полусотней других грязных подонков вроде него?
– Ты же вылила суп. К чему столько шума? – спросил Гарольд.
Александр пытался сохранять серьезное выражение лица. Они с отцом обменялись взглядами. Отец промолчал, но Александр откашлялся и сказал:
– Мама… гм… мне кажется, ты поступаешь не совсем по-социалистически. Сын Марты имеет все права на твой суп. Как и ты имеешь все права на его шлюху. Разумеется, тебе этого не нужно. Но тебе дается право на нее. Как дается право на его масло. Тебе не хочется его сливочного масла? Пойду принесу немного.
Гарольд и Джейн мрачно уставились на Александра.
– Александр, ты с ума сошел? Зачем мне может понадобиться что-то, принадлежащее этому человеку? – поинтересовалась Джейн.
– Это моя точка зрения, мама. Ему ничего не принадлежит. Это твое. И тебе тоже ничего не принадлежит. Это его. Он имеет все права шуровать в твоем борще. Именно этому ты меня учила. Этому меня учит московская школа. Мы все получаем от этого пользу. Вот почему мы так живем. Преуспевать от процветания каждого. Радоваться и извлекать выгоду из достижений друг друга. Я лично не понимаю, почему ты сварила так мало борща. Ты знаешь, что Настя с нашего этажа с прошлого года ест борщ без мяса? – Александр с вызовом взглянул на родителей.
– Господи, что на тебя нашло? – спросила мать.
– Послушай, когда следующее партсобрание? – покончив с обедом, изобиловавшим капустой и луком, спросил Александр отца. – Не могу дождаться.
– Знаешь что? Думаю, никаких больше собраний, сынок, – заявила Джейн.
– Как раз наоборот, – взъерошив Александру волосы, сказал Гарольд.
Александр улыбнулся.
Они приехали в Москву зимой и по прошествии трех месяцев осознали, что для покупки нужных товаров – пшеничной или ржаной муки либо электрических лампочек – надо идти к частным торговцам, спекулянтам, которые околачивались у вокзалов, продавая фрукты и ветчину прямо из карманов своих отороченных мехом пальто. Их было немного, и цены они заламывали непомерные. Гарольд был против этого, довольствуясь небольшими порциями черного хлеба и борщом без мяса, картофелем без сливочного масла, но с большим количеством льняного масла, которое прежде считалось пригодным лишь для производства краски и линолеума и для пропитки древесины.
– У нас нет денег, чтобы платить частным торговцам, – говорил он. – Одну зиму проживем и без фруктов. Следующей зимой будут фрукты. У нас нет лишних денег. Откуда нам взять денег, чтобы покупать у спекулянтов?
Джейн не отвечала, Александр пожимал плечами, потому что не знал, что сказать, но, когда Гарольд засыпал, Джейн тайком приходила к сыну в комнату и шептала, чтобы назавтра он пошел и купил себе апельсинов и ветчины или молока сомнительной свежести. И тогда он убережется от цинги и дистрофии.
– Слышишь меня, Александр? Я кладу американские доллары во внутренний кармашек твоего школьного портфеля, хорошо?
– Хорошо, мама. Откуда взялись эти американские деньги?
– Не важно, сынок. Я привезла небольшой излишек, просто на всякий случай. – Она пододвигалась к нему, и в темноте ее губы находили его лоб. – Не приходится ждать чего-то хорошего. Ты знаешь, что происходит в нашей Америке? Депрессия. Бедность, безработица, повсюду проблемы, это тяжелые времена. Но мы живем согласно нашим принципам. Мы строим новое государство, основанное не на эксплуатации, а на принципах братства и взаимной выгоды.
– С небольшим излишком американских долларов? – шепотом спрашивал Александр.
– Да, – обхватив его голову руками, соглашалась Джейн. – Но не говори отцу. Отец очень огорчится. Он посчитает, что я предала его. Так что не говори ему.
– Не скажу.
Следующей зимой, когда Александру уже исполнилось двенадцать, в Москве по-прежнему не было свежих фруктов. Стояли такие же жгучие холода, и единственное различие между зимой 1931 года и зимой 1930-го состояло в том, что спекулянты у вокзалов пропали. Все они получили по десять лет в лагерях Сибири за контрреволюционную, антипролетарскую деятельность.
Глава 4
Жизнь на острове Эллис, 1943 год
Выздоравливая, Татьяна пыталась читать, чтобы улучшить свой английский. В небольшой, но хорошо составленной библиотеке на Эллисе она нашла много книг на английском, подаренных медсестрами, врачами и другими благотворителями. В библиотеке было даже несколько книг на русском: Маяковский, Горький, Толстой. Татьяна читала в своей палате, но чтение на английском не поглощало ее целиком, внимание рассеивалось, и тогда видения рек, льда и крови перемешивались с видениями бомбежек, самолетов, минометов и прорубей во льду, застывших матерей на диванах с мешками для трупов в руках, и умирающих от голода сестер на грудах трупов, и братьев, погибших при взрывах поездов, и отцов, превратившихся в пепел, и дедушек с инфицированными легкими, и бабушек, умирающих от горя. Белый камуфляж, лужи крови, влажные спутанные черные волосы, лежащая на льду офицерская фуражка – все видения настолько отчетливые, что ей приходилось шатаясь идти по коридору в общую ванную комнату с приступом рвоты. После этого она заставляла себя сосредоточиться на английском, не позволяя мыслям блуждать, но ее душа продолжала страдать от пустоты в груди, черной пустоты, вызывающей такой страх, что, закрыв глаза, она начинала задыхаться.