Она шумно выдохнула:
– Глупо, что я звоню, докучаю вам.
– Я не возражаю. Правда. Позвоните снова через месяц.
– Позвоню. Вы и в самом деле так добры ко мне. Спасибо.
Татьяна повесила трубку и постояла несколько секунд, прижавшись головой к холодному металлу телефона.
В конце концов Татьяна согласилась на поиски квартиры для них с Викки. Девушки переехали в новое жилье в январе 1945 года. Они нашли квартиру с фиксированной арендной платой на шестом этаже дома на Черч-стрит: три спальни, две ванные комнаты. Квартира находилась неподалеку от Бэттери-парк с его лужайками для игры в шары. Из окна своей комнаты Татьяна видела Нью-Йоркскую бухту и статую Свободы, а с пожарной лестницы был виден остров Эллис.
Квартира обходилась им в пятьдесят долларов в месяц, и хотя Викки сначала говорила, что не привыкла работать для оплаты аренды, вместо того чтобы покупать новую одежду, девушки были вполне счастливы на новом месте. Татьяна – потому что нашлось наконец место для всех ее новых книг и потому что у Энтони была своя комната, и у нее тоже. Но пока это было лишь на словах, поскольку Татьяна спала в комнате сына, положив одеяла и подушки на пол у кровати Энтони. Она сказала, что будет спать в своей спальне, когда перестанет кормить его грудью. Энтони исполнилось полтора года, и Татьяна перестала кормить его грудью, но продолжала спать на полу у кровати сына.
Хлеб. Мука, молоко, масло, соль, яйца, дрожжи. Полноценное питание. Хлеб.
Викки пыталась уяснить себе, почему каждый вечер в одиннадцать им надо вручную замешивать дрожжевое тесто, и Татьяна наконец сказала ей:
– Чтобы утром мне не пришлось уходить из дома за теплым хлебом для семьи.
Викки больше не спрашивала, но каждое утро, перед тем как съесть испеченные Таней свежие круассаны, или булочки, или хрустящий хлеб, запивая черным кофе, а потом закуривая сигарету, она причмокивала и говорила:
– Хлеб наш насущный дай нам на сей день.
– Аминь, – отзывалась Татьяна.
– Эй, мен! – повторял Энтони.
– Таня, кто научил тебя печь такой вкусный хлеб?
– Моя сестра. Она научила меня готовить.
– Наверное, она была хорошей стряпухой.
– Она была хорошей учительницей. Она научила меня завязывать шнурки на ботинках, плавать и определять время по часам.
– Как она умерла?
– Она… ей не хватило насущного хлеба, Викки.
«Нечем себя занять, – думала она, глядя в потолок. – В сутках чересчур много минут и секунд. Посмотрите на меня. Я встала в шесть, разбудила Энтони к приходу Изабеллы. Слава богу, она приезжает сюда нянчиться с ним. Я была на Эллисе с восьми до четырех, потом до шести в Красном Кресте, где брала кровь на анализ и собирала медицинские аптечки для отправки военнопленным за океан. Потом забрала Энтони у Изабеллы, мы пошли в парк, я купила еду, вечером приготовила обед, поиграла с сыном, искупала его, уложила спать, послушала радио, поговорила с Викки и замесила тесто на завтра. Сейчас уже второй час ночи. Викки и Энтони спят, а я нет, уставилась в потолок, потому что мне нечем себя занять.
Мне надо чем-то заниматься и так уставать, чтобы не было ночных кошмаров.
Так уставать от моей американской жизни, чтобы не видеть его лицо».
Он кладет ей руки на талию. Лицо у него мокрое, волосы мокрые, зубы сверкают, как речная вода. Он считает до трех и со всех сил бросает ее в Каму, а потом кидается за ней вслед. Она подныривает под него, извиваясь, освобождается и уплывает вперед. Он плывет за ней вдогонку, грозя расправиться с ней, когда поймает, и она немного сбавляет темп, чтобы он догнал ее.
Стремясь душой на восток, Татьяна пекла хлеб, покупала по продовольственным карточкам семь видов бекона, покупала кастрюли, сковородки и другую кухонную утварь, полотенца и простыни. Ей так нравились магазины, ларьки с фруктами, лавка мясника, супермаркеты, кулинария на углу. С неумолимой энергией физическое тело Татьяны двигалось вперед, в то время как ее дух изнывал, оставаясь в прошлом. Когда-то Александр нашел в Лазареве ее, сироту, ожидающую его, и вернул к жизни.
А она не может найти его. Она почти и не пыталась. Какие-то жалкие потуги. Надо было так: не остановлюсь, пока не разыщу тебя, Шура. А вышло вот как: я не смогла найти няньку, прости, Шура. Она начала ненавидеть себя, впервые в жизни. Даже в те дни, когда она играла в моральную рулетку с Дашей и Александром, Татьяну не терзала такая ненависть к себе.
Сколько бы Викки ни просила, Татьяна отказывалась пойти на танцы в субботу в клуб «Рикардо» на Астор-плейс в Гринвич-Виллидж. Она не хотела покупать новые платья или новые туфли.
– Тебе надо пойти со мной в «Элкс рандеву» в Гарлеме, – предложила Викки. – Это нечто! Классные танцы, полно врачей.
– Женщина в поисках нового любовника превращается в настоящую фурию, – ответила Татьяна, цитируя только что прочитанную книгу. – Ты читала «Неупокоенную могилу» Сирила Коннолли? Очень рекомендую.
– Забудь ты про эти книжки. Хочешь увидеть Бетт Дэвис и Лесли Говарда в фильме «Бремя страстей человеческих» в театре «Аполло»?
– Может быть, в другой раз.
– Не будет другого раза! Пойдем в пятницу вечером в салон красоты «Леди, будь красивой». Я рассказывала им о тебе, они жаждут с тобой познакомиться. Мы сделаем маникюр, а потом поедим димсам на Мотт-стрит. Тебе надо попробовать китайскую еду. Это фантастика! А потом пойдем в «Элкс рандеву».
– Все по пути в Гарлем?
– Это лучшее место для джаза.
– Ты это так называешь?
– У тебя есть настроение развлечься? – Викки с улыбкой изучала подругу. – Пойдешь?
– Может быть, в другой раз, ладно?
– Таня, – начала Викки однажды вечером, когда девушки сидели, уютно устроившись, на диване, – я наконец поняла, что с тобой не так. Помимо того, что ты печешь хлеб и постоянно ешь бекон.
– Так что со мной не так?
– Ты немного зануда. Тебе стоит научиться ругаться, как матрос, научиться разгуливать с дерзким видом, словно тебе принадлежит весь мир, тебе надо пойти в салон красоты, но больше всего тебе нужен мужчина.
– Ладно, – согласилась Татьяна. – Где мы найдем этого мужчину?
– Я не говорю сейчас о любви, – сказала Викки, словно Татьяна нуждалась в объяснении.
– Конечно нет.
– Я говорю о том, как можно классно проводить время. Ты слишком скованная, слишком многим озабочена. Постоянно беспокоишься, работаешь, нянчишься с ребенком. Эллис, Красный Крест, Энтони… Это уж чересчур!
– Я не всегда беспокоюсь, – оправдывалась Татьяна.
– Таня, ты в Америке! Я знаю, сейчас идет война, но здесь ее нет. А ты здесь. Разве ты не мечтала всегда приехать в Соединенные Штаты?
– Да, – ответила Татьяна. – Но я не хотела приехать одна.
– Разве тут не лучше, чем в твоем Советском Союзе?
Они плывут на двух лодках через озеро Ильмень, соревнуясь, кто придет на середину первым, – километр на максимальной скорости. Татьяна чуть улыбается, она гребет методично и невозмутимо. Паша бесится оттого, что не может победить сестру. На берегу их сестра Даша и кузина Марина скачут на месте, подбадривая Таню, а взрослые, размахивая руками, болеют за Пашу. Лето, воздух пахнет свежей водой.
Но их там больше нет. Ни на озере Ильмень, ни в Луге, ни в Ленинграде, ни в Лазареве. И все же они никогда не покидают ее.
И он не покидает ее.
Пока Татьяна пила чай, перед ней промелькнула вся ее жизнь.
– Расскажи мне про свою первую любовь, – попросила она Викки.
– Его звали Томми. Он был солистом в музыкальной группе. Господи, какой же он был симпатичный! Белокурый, и миниатюрный, и…
– Но ты же высокая.
– Знаю. Я обожала его, как собственного ребенка. Это было чудесно! Ему было семнадцать, и он был так талантлив. Я спускалась по пожарной лестнице, чтобы посмотреть на его выступления у Сида на Бауэри-стрит. Я относилась к нему с благоговением.
– И что с вами случилось? – глядя в свою чашку, спросила Татьяна.
– О-о, я выяснила, чем занимаются эти музыканты, отыграв свои песни.
– Я думала, ты ходила на его выступления.
– Мне надо было вернуться домой. Он сказал, что заглянет ко мне позже. А потом я обнаружила, что после концерта он встречается с девчонками в задней комнате бара. Поразвлекавшись с ними, он поднимался в пять утра по пожарной лестнице в мою спальню и оставался со мной.
– О нет.
– Три недели я рыдала, а потом познакомилась с Джудом.
– Кто такой Джуд?
– Второй парень.
Татьяна рассмеялась.
Викки положила ладонь Татьяне на спину и погладила ее по волосам:
– Таня… – Ее голос успокаивал. – Есть вторая любовь. И третья. А если повезет, то четвертая и пятая.
– Это здорово, – сильнее сжав чашку и закрыв глаза, сказала Татьяна.
– По-моему, полагается носить траур только год. И знаешь, Джуд был лучше Томми. Я была сильнее в него влюблена. Он был лучше… – Викки помолчала. – Лучше как человек. Лучше во всем. – (Татьяна кивнула.) – Таня, ты забыла, каким бывает классный мужчина.
– Если бы я могла забыть…
Викки прижала Татьяну к себе:
– Ах, Таня, мы поможем тебе, я обещаю. Мы поможем тебе забыть.
Однажды девочки повстречались с мальчиками темной ночью, при полной луне, когда горел костер. Были песни и шутки, были вино и танцы, громкая музыка и смех. И тогда пара глаз встретилась взглядом с другой парой глаз, и сердце девочки застучало сильнее, и мальчик подошел к ней, и она подняла на него глаза и…
Однажды была первая любовь.
У Викки была она. У Эдварда. У Изабеллы и Тревиса тоже.
Первая любовь, первый поцелуй – первое все.
Однажды, когда они были так молоды.
А потом они повзрослели.
Время проходило вместе с циклами луны, и музыка смолкла, и девушка сняла платье, костер погас, и они перестали смеяться. Но в конце концов, непреложно, как восход, перед девушкой в платье из тафты встал другой мужчина и улыбнулся, и она подняла на него глаза, а он взглянул на нее.