– Не хочу больше об этом говорить.
Девушки провели пять дней в Большом каньоне, а потом в арендованной машине поехали через Аризону на юг, в сторону Тусона. За руль села Татьяна, так как Викки, городская девушка, не умела водить машину.
Они остановились в Финиксе.
– Пыльный заштатный городишко, – заметила Викки.
Знойным летним вечером они сидели на одеяле, постеленном на капот машины, и смотрели на закат. Перед ними на сотни миль простиралась пустыня Сонора, находящаяся на юго-востоке Аризоны. Родина 298 разновидностей кактусов, эта величайшая пустыня Северной Америки захватывает бóльшую часть Аризоны и Нью-Мексико. Вблизи виднеются предгорья хребта Марикопа. Небо цвета индиго резко контрастирует с кирпично-кремовыми оттенками почвы. В пустыне тихо, лишь иногда с шуршанием промелькнет заяц, спасающийся от ядозуба, секунду назад неподвижного.
Девушки сидели на капоте седана спиной к лобовому стеклу. Энтони копошился на земле, в свои два года стремящийся лишь к двум вещам: как можно больше измазаться и найти змею, не обязательно в таком порядке.
– Энтони! – вытирая потное лицо, позвала Викки. – Встань с земли. Ты знаешь, что змеи заглатывают свою еду целиком?
– Перестань, Викки, – вмешалась Татьяна. – Довольно.
– Целиком, Энтони, – повторила Викки.
– Но я большой мальчик. Я хочу маленькую змею.
Для двух лет Энтони говорил хорошо.
– Ты не большой мальчик. Ты маленький мальчик.
– Викки…
– Что? – (Ничего не сказав, Татьяна пристально посмотрела на Викки.) – Зачем ты это делаешь? Ты произносишь мое имя, как будто я могу в точности догадаться, чего ты хочешь. Викки – что?
– Ты знаешь что.
– Нет, я не перестану. Тебе совсем все равно?
– Нет, конечно, – сказала Татьяна. – Энтони, если увидишь змею, скажи мне. Мы возьмем змею с собой в Нью-Йорк, и я приготовлю ее.
– Это будет неплохая замена бекону, – сказала Викки, откинувшись назад и сделав глоток из стакана. – На твой следующий день рождения я куплю тебе книгу о воспитании ребенка, кулинарную книгу, а также пособие об английских артиклях. Похоже, ты ими совсем не пользуешься.
И Викки на примере рекламы арахиса, увиденной ими как-то на Таймс-сквер, попыталась объяснить Татьяне, зачем нужен в английском неопределенный и определенный артикли. Татьяна как будто бы поняла.
Она с улыбкой достала из сумки бутылку кока-колы и передала Викки со словами:
– Выпей кока-колы. Пауза, которая освежает.
Энтони не нашел змею, но устал от поисков. Забравшись на капот, он устроился на маминых коленях – пыльный, с грязными руками – и прижался к ее груди. Она дала ему воды. Сидя рядом с Викки и баюкая Энтони, Татьяна спросила:
– Красиво, правда?
– Если ты про сына, то да. – Наклонившись, Викки поцеловала мальчика. – Или ты о пустыне? Она такая бесплодная. – Викки пожала плечами. – Хороша для смены обстановки, но я не хотела бы здесь жить. Здесь нет ничего, кроме кактусов.
– Весной все дикие цветы цветут. Весной здесь должно быть даже красивее.
– Нью-Йорк прекрасен весной.
Помолчав, Татьяна сказала:
– Пустыня удивительна…
– Пустыня – это то, что надо. Ты когда-нибудь видела степь?
– Да, – неторопливо ответила Татьяна. – Она не такая. Степь холодная и блеклая. Да, здесь сейчас выше девяносто по Фаренгейту, но в декабре, перед Рождеством, будет семьдесят. Солнце будет стоять высоко в небе. Темноты не будет. В декабре хватит рубашки с длинным рукавом.
– Что люди носят в этой Аризоне в декабре? – спрашивает Даша у Александра.
– Рубашки с длинным рукавом.
– Теперь я знаю, что ты рассказываешь мне сказки. Расскажи их Тане. Я слишком взрослая для сказок.
– Таня, ты веришь мне, да?
– Да, Александр.
– Ты хотела бы жить в Аризоне, земле короткой весны?[8]
– Да, Александр.
– И что? – спросила Викки. – Сейчас здесь пекло. Если немедленно не поедем, то превратимся в яичницу.
Татьяна чуть вздрогнула, отгоняя воспоминания.
– Я просто говорю, что это совсем не похоже на степь. Мне здесь нравится.
– Но, Таня, это же у черта на куличках! – передернув плечами, возразила Викки.
– Знаю. Потрясающе, правда? Нигде ни души.
– Это потрясающе?
– В общем… да.
– Ну… не могу представить, чтобы кто-нибудь захотел купить здесь землю или жить здесь.
Татьяна откашлялась:
– А твоя подруга?
– Какая?
– Я.
– Ты хочешь здесь жить? – Помолчав, Викки повернула голову. – Или хочешь купить здесь землю? – недоверчиво спросила она.
Татьяна тихо ответила:
– Можешь себе представить, чтобы я купила землю в пустыне Сонора, на которой растет кактус сагуаро и полынь?
– Ни на секунду. – (Татьяна молчала.) – Ты купила эту землю? – (Татьяна кивнула.) – Эту самую землю? – (Она вновь кивнула.) – Когда?
– В прошлом году. Когда приезжала сюда с Энтони.
– Я знала, что надо было с тобой поехать! Зачем? И на какие деньги?
– Мне здесь понравилось. – Она вглядывалась в простирающийся до гор пейзаж. – В жизни я никогда ничем не владела. Я купила землю на деньги, привезенные из Советского Союза. На деньги Александра.
– Господи, почему эта земля? – Викки взглянула на подругу. – Уверена, она была дешевой.
– Она была дешевой.
Это стоило всего четырех жизней. Гарольда. Джейн. Александра. И Татьяны.
Она крепче прижала Энтони к груди.
– Гм… – Викки рассматривала Татьяну. – Много еще будет подобных сюрпризов? Или это все?
– Это все.
Татьяна улыбнулась и больше не говорила, а лишь неотрывно всматривалась в долину на западе, в закат, в мощные кактусы сагуаро, в пустыню, в девяносто семь акров Соединенных Штатов Америки, купленных ею за четыре тысячи восемьсот пятьдесят долларов.
Глава 31
Освобождение из Кольдица, апрель 1945 года
В апреле после трех дней боев американцы освободили Кольдиц, – по крайней мере, ходили такие слухи. Александр слышал стрельбу, однако во внутреннем дворе увидел лишь горстку американцев. Он сумел подойти к ним и попросил сигарету. Наклонившись над огнем зажигалки, он сказал одному рядовому на английском, что он американец, что зовут его Александр Баррингтон и нельзя ли, проверив его историю, помочь ему?
– Ага, а я король Англии, – рассмеявшись, ответил американский солдат.
Сказать что-то еще Александр не успел, поскольку за сигаретой подошел Успенский.
Александр рассчитывал на другой шанс, но другого шанса не представилось, поскольку ранним утром следующего дня после американского освобождения в Кольдиц прибыли советские должностные лица: генерал, два полковника, заместитель помощника министра иностранных дел или кто-то в этом роде вместе с сотней солдат, чтобы забрать семерых советских бойцов, которые должны были присоединиться к своим братьям в победном марше по поверженной Германии.
Их посадили в поезд. «Целый поезд для семерых?» – подумал Александр, но оказалось, состав заполнен советскими людьми. Не все были солдатами, некоторые рабочими или жителями Польши. В поезде были тысячи людей. Один из них, рабочий на бетономешалке, рассказал, что жил с женой и тремя детьми в Баварии, когда его арестовали. Другие поддакивали.
– У меня тоже была семья. Мать, две сестры, три племянницы, оставшиеся после умершего брата.
– Где же ваши родственники? – спросил Александр.
– Мы оставили их, оставили там, где они были, – ответил мужчина.
– Но почему вы не взяли родных с собой? – допрашивал Успенский, который был связан с Александром веревкой.
Рабочий с бетономешалки не ответил.
Поезд медленно шел по Центральной Германии. Бóльшая часть дорожных указателей была уничтожена, и невозможно было понять, где они находятся. Казалось, они проехали сотни километров. Александр заметил небольшой указатель «Готтингер, 9». Где находится этот Готтингер?
Поезд остановился, и всем приказали выйти. Пройдя пешком два часа, они оказались в месте, напоминающем заброшенный лагерь для военнопленных. Войска НКГБ – к этому моменту Александр понял, что это не бойцы Красной армии, поскольку те были связаны друг с другом веревкой, – реквизировали территорию и назвали ее пересыльным лагерем.
– Пересыльный куда? – спросил Успенский, но никто ему не ответил.
Затем они изменили название на «лагерь проверки и установления личности».
В этом лагере они прожили две последние недели апреля 1945 года, окруженные колючей проволокой, прожекторами, установленными по периметру, и спешно сооруженными наблюдательными вышками. Потом им стало известно, что война закончилась и что Гитлер мертв.
На следующий день после капитуляции Германии поля за колючей проволокой, находящейся под напряжением, были заминированы. Александр с Успенским узнали об этом, потому что с полдесятка советских людей, включая рабочего с бетономешалки, пошли в атаку на эти мины и проиграли.
– Что они знают такого, чего не знаем мы? – с подозрением спросил Успенский, пока они наблюдали вместе с другими заключенными, как тела беглецов сбрасывают в братскую могилу.
– Не только это, – заметил Александр. – Что они знают такого, что заставило их бежать через минное поле, а не остаться в достаточно безопасном пересыльном лагере?
– Они не хотят возвращаться на родину, – сказал другой мужчина.
– Да, но почему? – спросил Успенский.
Александр молча зажег папиросу.
Он размышлял о том, почему в лагере установлена военная дисциплина, несмотря на наличие большого числа гражданских. Здесь были сигналы побудки и отбоя, комендантский час, военная инспекция бараков и четкое распределение обязанностей. Все это озадачивало.
Несколько дней спустя на беседу с мужчинами пришел Иван Скотонов, заместитель помощника министра иностранных дел, присланный прямо из Москвы. Им не разрешили стоять толпой, а построили в шеренги. Был ветреный майский день. Скотонова, мужчину в костюме и с сальными волосами, едва было слышно. Наконец он взял громкоговоритель.