– Может быть, в следующий раз поговорим о тебе?
– Я такая скучная, – сказала она. – Не о чем даже говорить.
– Ты провела здесь уже пару лет, и что тебе нравится в Америке?
– Люди, – не задумываясь, ответила она.
– Но, Таня, все знакомые тебе люди – иммигранты! – рассмеялся Эдвард.
– Настоящие американцы, – кивнула она. – Все они попали в Нью-Йорк неспроста. Нью-Йорк – великий город.
– Что еще тебе нравится? Что тебе нравится больше всего?
– Очень вкусный бекон. Пожалуй, я люблю комфорт. Все, что американцы производят, создают, делает жизнь немного легче. Мне это нравится. Приятная музыка, удобная одежда. Одеяла не колются. Молоко продается за углом. Как и хлеб. Туфли удобные. Стулья мягкие. Здесь хорошо. – Они ехали по Четырнадцатой улице, и она выглянула в окно. – Многое здесь принимается как должное, – тихо добавила она.
Такси остановилось перед ее домом.
– Ну что ж… – сказала она.
– Таня! – взволнованно произнес он, протягивая ей руку.
Она наклонилась к Эдварду, чмокнула его в щеку:
– Спасибо большое за приятный вечер, – и поспешно вышла из машины.
– Увидимся в понедельник! – крикнул он, но она уже вбежала в дверь, почтительно открытую Диего из Румынии.
«„Таня, Таня!“
Слышу, как он зовет меня.
Я оборачиваюсь, и вот он – живой, зовет меня по имени.
„Таня! Таня!“
Я оборачиваюсь, и вот он, в рабочей одежде солдата, с винтовкой на плече, задыхаясь, бежит ко мне.
Все такой же молодой.
Почему я так отчетливо его слышу?
Почему его голос отдается эхом у меня в голове?
В моей груди.
В моих руках и пальцах, в моем едва бьющемся сердце, в моем холодном дыхании?
Почему у него такой громкий, оглушительный голос?
Ночью все тихо.
Но днем, среди толпы…
Я иду, всегда медленно, сижу всегда неподвижно и слышу, как он зовет меня.
„Таня, Таня…“
Почему я это слышу?
Разве он не просил меня слушать по ночам звездный ветер?
„Это буду я, – шептал он, – я буду звать тебя назад“.
В Лазарево.
Тогда почему он сейчас КРИЧИТ?
Я здесь, Шура! Перестань меня звать. Я никуда не уйду.
„Таня! Таня!“»
Одним холодным и солнечным субботним днем тепло одетые Татьяна, Викки и Энтони бродили, как обычно, по рынку на Второй авеню. Викки лениво болтала, Татьяна лениво слушала, придерживая Энтони за плечи. Сегодня он сам катил свою коляску по ногам прохожих. Викки несла все их покупки, не упустив возможности пожаловаться на эдакую несправедливость.
– И объясни мне, почему ты отказываешься встретиться с Эдвардом снова?
– Я не отказываюсь, – мягко ответила Татьяна. – Я сказала ему, что мне нужно еще время, чтобы привыкнуть. Мы по-прежнему вместе ходим на ланч.
– Ланч-шманч. Это не обед, так ведь? Он считает, что ты от него отмахиваешься.
– Не отмахиваюсь. Просто… притормаживаю.
Викки уже переключилась на другое:
– Таня, я знаю, ты хочешь сегодня на обед бекон, бекон с хлебом, но я подумала: может быть, приготовить что-нибудь другое? Например, спагетти и фрикадельки?
– Из чего делают спагетти?
– Откуда я знаю? Они растут в Португалии, как оливки, и моя бабушка покупает их в специальных магазинах.
– Нет. Спагетти делают из муки.
– И что?
– Фрикадельки делают из мяса.
– И что?
Татьяна не ответила. В полуквартале впереди она заметила высокую мужскую фигуру. Крепко держа Энтони за руку, она вглядывалась в толпу, пытаясь что-то рассмотреть. Вторая авеню была многолюдной, и Татьяна повернула голову, сделала три шага вправо и пошла быстрее.
– И что?
– Извините, дайте пройти, – говорила она людям впереди. – Простите, пожалуйста.
– Эй, что за спешка? Таня! Ты не ответила на мой вопрос.
– Вопрос?
– И что? Это был мой вопрос.
– Спагетти и фрикадельки – это тоже хлеб и мясо. Извините, – вновь обратилась Татьяна к людям перед ней, таща за собой Энтони быстрее, чем могли позволить его короткие ножки. – Пошли, сынок, давай быстрее!
Но она не смотрела ни на Энтони, ни на Викки, ни на людей, которых расталкивала детской коляской. Никому не понравится, если его будет толкать агрессивная русская женщина, даже в русском квартале, особенно в русском квартале. Татьяна услышала очень недобрые слова на своем родном языке.
– Быстрее, Викки, быстрее! – Схватив Энтони, она сунула коляску в занятые покупками руки Викки. – Мне нужно… – сказала Татьяна и бросилась бежать.
Ей было не сдержаться. Она выскочила на проезжую часть и побежала вдоль тротуара, пытаясь догнать двоих мужчин, идущих примерно в квартале впереди. Не решаясь крикнуть им в спину, она не знала, что делать. Задыхаясь, с бешено бьющимся сердцем, она догнала их у светофора и, не в силах что-либо сказать, дотронулась свободной рукой до плеча мужчины, попытавшись выговорить: «Александр?» Но слов не было.
Мужчина был очень высокий и широкий в плечах. Обернувшись, он увидел ее пристальный взгляд и улыбнулся. Покраснев, Татьяна отдернула руку и отвела взгляд, но было поздно.
– Да, милая? – сказал он. – Чем могу помочь?
Она отступила назад. Временно забыв английский, она залопотала что-то по-русски. Потом перешла на ломаный английский, который даже сама не узнала:
– Извините, я думала, вы кто-то другой…
– Для вас я стану, кем пожелаете. Кем вы хотите, чтобы я был, милая?
К этому моменту подоспела Викки, с коляской и покупками, раскрасневшаяся и запыхавшаяся.
– Таня! Что с тобой случилось?
Увидев двоих мужчин, она замолчала и улыбнулась.
Высокий мужчина назвался Джебом, а его друг – Винсентом.
Джеб был темноволосым, но с неправильным лицом. Это было лицо Джеба, а не лицо Таниного мужа. Но все же, стоя рядом с ним солнечным субботним днем и глядя в его дружелюбные смеющиеся глаза, Татьяна испытала приступ желания.
Несколько минут спустя, когда они шли назад, Викки спросила:
– Таня, почему у тебя то густо, то пусто? Ты годами игнорируешь всех мужчин, а потом сбиваешь с ног старух, погнавшись за каким-то одним. Что с тобой творится?
На следующий день позвонил Джеб.
– Ты рехнулась? – спросила Викки. – Ты дала ему наш номер? Ты даже не знаешь, откуда он.
– Я знаю, откуда он, – возразила Татьяна. – Он был в Японии. Он моряк.
– Не понимаю. Ты совсем его не знаешь. Я два года пыталась заставить тебя встречаться с Эдвардом…
– Викки, я не хочу воспользоваться слабостью Эдварда ко мне. Он для этого слишком хороший.
– Эдвард так не считает. Хочешь воспользоваться слабостью Джеба?
– Не знаю.
– Что ж, мне не нравится твой выбор, – прямо сказала Викки. – Мне не нравится, как он смотрит на тебя. Не понимаю, почему из всех мужчин ты выбрала того, кто мне не нравится.
– Со временем он тебе понравится.
Но он так и не понравился Викки. Татьяна стыдилась своей тяги к Джебу, поэтому не хотела встречаться с ним наедине и пригласила его домой на обед.
– Что ты собираешься приготовить? Яйца с беконом? Сэндвичи с беконом, салатом и томатами? Или капусту, фаршированную беконом?
– Фаршированная капуста звучит заманчиво. Фаршированная капуста с хлебом.
Джеб пришел к ним на обед. Викки ни на миг не выходила из гостиной, а Энтони весь вечер болтался под ногами. Наконец Джеб попрощался.
– Мне не понравилось, как он в первый раз смотрел на тебя, а теперь он нравится мне еще меньше, – заявила Викки. – Ты не находишь его высокомерным?
– Что?
– Ты не заметила, что он перебивал тебя всякий раз, как ты заговаривала? Всегда с улыбкой, плут. И не говори мне, будто ты не заметила, что он игнорировал твоего мальчика.
– Как он мог игнорировать его? Благодаря тебе Энтони весь вечер был под столом.
– Ты не считаешь, что Энтони заслуживает кого-то получше Джеба?
– Считаю, – ответила Татьяна. – Но лучшего мужчины здесь нет. И что мне делать?
– Эдвард лучше Джеба, – сказала Викки.
– Так почему бы тебе не заняться Эдвардом? Он свободен.
– Думаешь, я не пыталась? – призналась Викки. – Я его не интересую.
Викки была права насчет Джеба. Он был ревнивый и высокомерный. Но Татьяна ничего не могла с собой поделать. Она жаждала очутиться в объятиях его мощных рук.
Татьяна думала об Александре, она воображала себе его целым и невредимым, но мысленно создавала для себя ад, как настоящая мазохистка, представляя себе самца богомола, подползающего к самке и вполне сознающего, что едва она покончит с ним, как откусит ему голову и сожрет его. И все же он ползет с закрытыми глазами, затаив дыхание, ползет к вратам жизни и смерти и благодарит Бога за то, что жив.
За пару недель до Рождества, когда Татьяна зашла к Изабелле за Энтони, женщина усадила ее, предложила горячего чая и спросила:
– Что с тобой, Таня?
– Ничего.
Изабелла изучала ее. Татьяна уставилась на свои руки:
– Мне бы хотелось, чтобы верить было проще.
– Во что верить?
– Верить в эту жизнь. В себя. Верить в то, что делаешь то, что нужно.
«Я не хочу забывать его», – хотелось ей сказать.
– Дорогая, конечно, ты делаешь то, что нужно. Идешь путем всех женщин, у которых умерли мужья.
– Но что, если он не умер? – прошептала Татьяна. – Чтобы обрести веру, мне нужны доказательства.
– Но, дорогая, если у тебя будут доказательства, это не может называться верой, – ответила Изабелла, и Татьяна промолчала. – Стисни зубы – и иди дальше, как ты всегда делала.
– Дорогая Изабелла, как вы знаете, я мастер стискивать зубы. Но я ненавижу каждый день, отодвигающий меня от него.
– Но тогда вера и нужна больше всего – когда вокруг кромешная тьма. – Изабелла задумчиво смотрела на Татьяну. – Милая, но сейчас тебе немного лучше, чем прежде? Ты была такая грустная, когда только приехала в Нью-Йорк. Сейчас лучше?
– Да, Изабелла, – ответила Татьяна.
Внешне ее жизнь шла нормально. Но внутри оставалась эта чертова медаль. И это чертово слово