– Кто вы? – повторил Александр.
– Лейтенант Николай Успенский. А это ефрейтор Борис Майков. Мы были ранены во время операции «Искра» пятнадцатого января, со стороны Волхова… Нас разместили в походной палатке, пока мы…
– Достаточно, – сказал Александр, протягивая руку.
Прежде чем продолжить, ему захотелось пожать каждому из них руку, чтобы понять, из какого они теста. С Успенским все было ясно – уверенное и дружеское рукопожатие. Не слабое, как у Майкова.
Александр сел, прислонившись спиной к борту грузовика, и нащупал гранату в сапоге. Черт возьми! Успенский был тем самым бойцом, которого Таня разместила в палате рядом с Александром, – тем самым, с одним легким, – и он тогда не слышал и не говорил. А вот сейчас он сидит, самостоятельно дышит, слушает, разговаривает.
– Послушайте, – начал Александр, – соберитесь с силами. Они вам понадобятся.
– Чтобы получить медаль? – недоверчиво спросил Майков.
– Если не возьмешь себя в руки и не перестанешь трястись, то получишь медаль посмертно, – сказал Александр.
– Как ты узнал, что я трясусь?
– Слышу, как стучат твои сапоги, – ответил Александр. – Успокойся, солдат!
Майков повернулся к Успенскому:
– Я говорил тебе, лейтенант, что это странно, когда тебя будят ночью…
– А я велел тебе заткнуться! – приказал Александр.
Через узкое оконце в передней части грузовика пробивался тусклый голубоватый свет.
– Лейтенант, – обратился Александр к Успенскому, – можешь встать? Мне надо, чтобы ты загородил окошко.
– В последний раз, когда я это слышал, моему соседу по казарме врезали, – с улыбкой произнес Успенский.
– Не сомневайся, здесь никому не врежут, – сказал Александр. – Вставай!
Успенский подчинился.
– Скажи правду. Мы получим повышение?
– Откуда мне знать?
Когда Николай загородил окошко, Александр снял сапог и вынул одну из гранат. Было так темно, что ни Майков, ни Успенский не увидели, что он сделал.
Он подполз к задней части грузовика и сел, прислонившись спиной к дверям. В кабине находились только два энкавэдэшника. Они были молоды, у них не было опыта, и ни один не хотел пересекать озеро из-за повсеместной опасности немецких обстрелов. Недостаток опыта у водителя проявлялся в его неспособности вести грузовик быстрее двадцати километров в час. Александр знал: если немцы отслеживают действия советской армии со своих позиций в Синявине, то неспешное движение грузовика не ускользнет от внимания разведки. Пешком он шел бы по льду быстрее.
– Майор, вы идете на повышение? – поинтересовался Успенский.
– Мне так сказали и разрешили оставить при себе оружие. Пока не услышу другого, буду оставаться оптимистом.
– Они не разрешили оставить при себе оружие. Я видел и слышал. У них просто не хватило силы отобрать его.
– У меня тяжелое ранение. – Александр достал папиросу. – Если бы захотели, отобрали бы.
Он закурил.
– У вас найдется еще одна? – спросил Успенский. – Я три месяца не курил. – Он пытался разглядеть Александра. – Не видел никого, кроме медсестер. – Он помолчал. – Правда, слышал ваш голос.
– Ты не хочешь курить, – сказал Александр. – Насколько я знаю, у тебя проблемы с легкими.
– У меня одно легкое, и моя медсестра нарочно поддерживала меня в больном состоянии, чтобы меня не отправили обратно на фронт. Вот что она для меня сделала.
– Вот как? – Александр старался не закрывать глаза при воспоминании о медсестре Николая – миниатюрной ясноглазой блондинке из Лазарева.
– Она приносила лед и заставляла меня вдыхать холодные пары, чтобы заставить легкие работать. Жаль, она не могла сделать для меня чего-то большего.
Александр протянул ему папиросу. Он хотел, чтобы Николай замолчал. Вряд ли Успенский обрадовался бы, узнав, что Татьяна спасла его лишь для того, чтобы он попал в лапы Мехлиса.
Вынув пистолет Токарева, Александр встал, направил оружие на заднюю дверь и выстрелил, выбив замок. Майков вскрикнул. Грузовик замедлил ход. Очевидно, люди в кабине были озадачены источником шума. Сидя на полу, Успенский больше не загораживал окошко. У Александра оставалось несколько секунд до остановки грузовика. Распахнув двери, он вытащил чеку из гранаты, приподнялся над крышей ползущего грузовика и бросил гранату вперед. Она приземлилась за несколько метров впереди по пути следования машины. Через пару секунд раздался оглушительный взрыв. Он успел лишь услышать блеяние Майкова: «Что это…» – когда его швырнуло из грузовика на лед. Он ощутил резкую боль в незалеченной ране на спине, подумав, что швы наверняка разойдутся.
Грузовик дернулся и с грохотом начал тормозить. Его занесло, он закачался и упал боком на лед, со скрежетом остановившись у проруби, проделанной гранатой Александра. И хотя прорубь была не так велика, грузовик был тяжелее сломанного льда. Лед трещал, и прорубь расширялась.
Александр поднялся и, прихрамывая, подбежал к задней двери, делая знак бойцам ползти к нему.
– Что это было? – прокричал Майков.
Он ударился головой, и у него шла носом кровь.
– Выбирайтесь из грузовика! – заорал Александр.
Успенский и Майков выполнили его команду – и как раз вовремя, так как передняя часть грузовика медленно погружалась под ладожский лед. Сидящие в кабине, вероятно, потеряли сознание при ударе о стекло и лед. Они не пытались выбраться.
– Майор, какого черта…
– Заткнись! Через три-четыре минуты немцы начнут обстреливать грузовик.
На самом деле Александр не собирался умирать на льду. До встречи с Успенским и Майковым он рассчитывал, что будет один, и после подрыва грузовика с энкавэдэшниками вернется на берег, в Морозово, и уйдет в леса. В последнее время у всех его надежд была, похоже, одна общая черта – недолговечность, черт возьми!
– Вы хотите остаться здесь, чтобы увидеть в действии эффективную немецкую армию, или хотите идти со мной?
– А как же те, что в кабине? – спросил Успенский.
– Это сотрудники НКВД. Куда, по-вашему, они везли вас на рассвете?
Майков попытался приподняться. Он собирался что-то сказать, но Александр пригнул его ко льду.
Они находились недалеко от берега, километрах в двух. Был предрассветный час. Кабина уже погрузилась, пробив во льду большое отверстие, в которое постепенно уходил весь грузовик.
– Простите меня, майор, – сказал Успенский, – но вы порете чушь. Я никогда не совершал промахов за все время службы. Они пришли не за мной.
– Да, – сказал Александр. – Они пришли за мной.
– Кто вы, мать вашу?!
Грузовик исчезал подо льдом.
Успенский уставился на лед, на дрожащего, ошеломленного Майкова с разбитым носом и рассмеялся:
– Майор, может быть, вы расскажете нам, что мы будем делать на открытом льду, когда грузовик затонет?
– Не беспокойтесь, – с тяжелым вздохом ответил Александр. – Обещаю вам, мы недолго останемся одни. – Кивнув в направлении удаленного берега с Морозовом, он достал два своих пистолета.
К ним приближался свет фар легкого военного внедорожника. Джип остановился в пятидесяти метрах от них, и из него выскочили пятеро мужчин с автоматами, нацеленными на Александра:
– Встать! Стоять на льду!
Успенский и Майков моментально встали, подняв руки вверх, но Александру не нравилось получать команды от младших офицеров. Он не собирался вставать, и на то была веская причина. Он услышал свистящий звук снаряда и закрыл голову руками.
Подняв голову, он увидел, что двое энкавэдэшников лежат ничком, а оставшиеся трое ползут к Александру, нацелив на него винтовки и шипя: «Лежать, лежать». «Может, немцы убьют их раньше меня», – подумал Александр. Он пытался рассмотреть берег. Где там Сайерз? Джип НКВД представлял собой удобную тренировочную мишень для немцев. Когда энкавэдэшники подползли близко к нему, Александр предложил им сесть в джип и вернуться в Морозово на умеренной скорости.
– Нет! – завопил один из них. – Мы должны доставить тебя в Волхов!
Просвистел следующий снаряд, упав на этот раз в двадцати метрах от джипа, единственного транспортного средства, на котором они могли добраться до Волхова или вернуться в Морозово. Если немцы попадут в джип, то группа людей останется на открытом льду не защищенной от немецкой артиллерии.
Лежа на животе, Александр уставился на энкавэдэшников, тоже лежащих на животе:
– Вы намерены ехать в Волхов под огнем немцев? Поехали.
Мужчины взглянули на бронированный грузовик, в котором везли Александра. Тот почти скрылся под водой. Александр с любопытством наблюдал, как инстинкт самосохранения борется с чувством долга.
– Давайте вернемся, – сказал один из энкавэдэшников. – Вернемся в Морозово и будем дожидаться дальнейших инструкций. Мы сможем доставить его в Волхов завтра.
– Полагаю, это мудрое решение, – заметил Александр, на которого Успенский взирал с изумлением. – Давайте все на счет «три». Бегите к джипу, пока его не взорвали.
Александр хотел не только выжить, но и сохранить свою одежду сухой. Если он вымокнет до нитки, его жизнь будет стоить немного. Он понимал: и в Волхове, и в Морозове ему не удастся найти сухую одежду. Если он останется в мокрой, то заболеет пневмонией, которая его погубит.
Все шестеро мужчин подползли к джипу. Энкавэдэшники приказали прочим военным залезть в кузов. Успенский и Майков с тревогой взглянули на Александра.
– Забирайтесь.
Туда же забрались двое энкавэдэшников. Успенский и Майков с облегчением выдохнули.
Александр достал папиросы и передал одну Николаю, а другую – побледневшему Майкову, но тот отказался.
– Почему вы это сделали? – шепотом спросил Успенский у Александра.
– Я скажу почему, – ответил Александр. – Просто потому, что я не хотел, чтобы меня повышали по службе.
Добравшись до берега, джип поехал в штаб. На пути они встретили медицинский транспорт, который направлялся к реке. Александр заметил на пассажирском сиденье доктора Сайерза. Александру удалось улыбнуться, хотя кончики пальцев, в которых он держал папиросу, у него дрожали. Все шло хорошо, как и следовало ожидать. Зрелище на льду вполне могло сойти за последствия атаки немцев. Трупы на льду, затонувший грузовик. Сайерз составит свидетельство о смерти, подпишет его, и будет казаться, что Александра никогда не существовало. НКВД будет благодарно, поскольку они предпочитали не афишировать свои аресты, и к тому времени, как Степанов узнает, что произошло на самом деле и что Александр жив, Татьяна и Сайерз уедут. Степанову не придется лгать Татьяне. Не имея фактической информации, он сам будет считать, что Александр вместе с Успенским и Майковым погибли на льду озера.