– Ты тоже не один.
– Да, но твоя Викки всегда здесь торчит, – недовольно сказал он. – И Энтони тоже.
Татьяна искоса посмотрела на него.
– Энтони некуда больше идти, – с расстановкой произнесла она.
– Гм… А сейчас он спит?
– Да, беспокойным сном.
– Гм…
Он толкнул ее на диван, прижавшись губами к ее шее.
– Постой, – сказала Татьяна, вертя головой в разные стороны. – Мне трудно дышать.
Она отталкивала его, но он никак не реагировал.
– Послушай, – сказал он, – от тебя так классно пахнет… и мы одни.
– Отпусти, пожалуйста.
– Ох, Таня, детка, ты не знаешь, с кем имеешь дело.
– А ты тоже не знаешь, с кем имеешь дело, – сказала она, решительно отпихивая от себя его лицо и соскальзывая на пол с дивана. – Джеб, извини, я устала. Мне завтра рано вставать. Можешь уйти?
– Уйти? – раздраженно произнес он. – Никуда я не уйду. Никуда не уйду, пока я… – Он замолчал. – Зачем, по-твоему, я сюда пришел?
– Джеб, я не знаю. И не хочу угадывать. Наверное, чтобы поссориться со мной. У меня нет настроения ссориться.
– Я не хочу с тобой ссориться, Татьяна. – Он встал с дивана и подошел к ней. – У меня совсем другое на уме.
– Ну а я не настроена с тобой ссориться или делать что-то еще.
Она сердилась на него, на его морскую форму, на его рост и волосы, сердилась, накапливала недовольство собой и сожаление, и внезапно ей стало все ясно. Неужели она была настолько откровенна?
– Таня, я чувствую, ты обманываешь меня, – заявил Джеб, отступая назад и садясь на диван.
– Вовсе нет. Мы постепенно узнаем друг друга, вот и все.
– Да, мы уже много знаем друг о друге, но я хочу узнать тебя немножко лучше.
Татьяна холодно посмотрела на Джеба, сидящего с широко расставленными ногами, раскинувшего руки на спинке дивана.
– У меня в спальне ребенок. О чем ты думаешь, когда повышаешь голос и поступаешь подобным образом? – Она направилась к двери.
Вскочив с дивана, он схватил ее за руку:
– Я не уйду.
– Уйдешь, Джеб! Если хочешь меня увидеть снова, ты сейчас уйдешь.
– Это угроза? – спросил он, дергая ее за свитер. – Что ты сделаешь? – Он рассмеялся. – Выгонишь меня? Остановишь?
– Да и да, – ответила она.
Схватив Татьяну, он прижал ее к себе.
– Я вижу, как ты смотришь на меня, – прошептал он. – Ты думаешь, я не заметил, но я вижу. Я знаю, ты тоже этого хочешь, Таня.
– Перестань! – Она попыталась вырваться из его объятий.
Ее пронзила жалость. Жалость к себе самой. Рассмеявшись, он сжал ее еще крепче. Татьяна больно ущипнула его за запястье:
– Держи себя в руках.
– Ой! – громко воскликнул он. – Хочешь грубой силы? Ты этого хочешь?
Он снова подтолкнул ее к дивану.
– Неужели не понимаешь? – тяжело дыша, спросила она. – Я ничего не хочу. Я совершила ужасную ошибку.
– Поздно говорить об ошибках, дорогуша. Надоело ходить вокруг тебя на цыпочках.
Он подмял ее под себя. Она была сыта всем этим по горло, она устала от себя и не знала, что делать. «Меня любил Александр, – подумала она. – Эта жизнь не станет моей». Притворившись, что целует Джеба, Татьяна сильно укусила его за губу. Он взвыл, и, оттолкнув его от себя, она вскочила на ноги. Он тоже вскочил и, прежде чем она успела увернуться, размахнулся и ударил ее. Татьяна зашаталась, упала на диван, и все поплыло у нее перед глазами, но ей удалось не потерять сознание, потому что она услышала у двери спальни негромкий шум. Вжавшись в стену, дрожа и глядя на Джеба, у двери стоял Энтони в пижаме.
– Не смей… – тонким голоском произнес он. – Не смей обижать мою маму!
Татьяна подползла к сыну.
Джеб выругался, вытирая кровь с губ.
Татьяна подтолкнула Энтони в дверь спальни, шепча:
– Побудь здесь и не выходи, что бы ни случилось, ты меня слышишь?
Она быстро подошла к встроенному шкафу и достала черный рюкзак.
Энтони молчал, у него дрожала нижняя губа.
– Слышишь меня? Ни за что не выходи.
Он кивнул. Татьяна закрыла за собой дверь.
Она взглянула на Джеба так, словно никогда не видела его прежде. Как могла она так ошибаться? Она вообразила, что сможет заменить какую-то часть Александра – ту часть, которой ей отчаянно не хватало, и что ей станет лучше, что она получит утешение. И вот что она наделала!
Тяжело дыша, Татьяна направила на оторопевшего Джеба пистолет:
– Убирайся из моего дома!
Он удивленно взглянул на пистолет и рассмеялся:
– Откуда у тебя, черт возьми, эта игрушка?!
– Мне дал его мой муж и отец моего ребенка для защиты от негодяев. Мой муж был майором Красной армии, он знал, как пользоваться этим, и научил меня. А теперь уходи.
Она стояла, расставив ноги, и держала пистолет обеими руками.
– Он хотя бы заряжен? – с презрением спросил Джеб.
Татьяна взвела курок, направила дуло влево от лица Джеба, глубоко вдохнула и выстрелила. Джеб покачнулся и упал на пол. Пуля пробила штукатурку и застряла в кирпичной стене. Шум был очень сильный, но Энтони не вышел из спальни. Снизу вполсилы застучали, призывая к тишине.
Татьяна подошла к Джебу и с размаху ударила его по лицу пистолетом:
– Да, он заряжен. А теперь убирайся к черту!
– Ты совсем рехнулась, твою мать?! – завопил он, защищая лицо руками.
Отступив назад, она направила на него оружие:
– Вон!
– Ты пожалеешь об этом! Сильно пожалеешь. И знай, что я не вернусь, – вставая на ноги, сказал Джеб.
– Надеюсь, я как-нибудь это переживу. Убирайся!
После его ухода Татьяна закрыла дверь на засов и повесила цепочку. Сполоснув лицо и руки, она пошла к сыну, съежившемуся в углу спальни. Татьяна отнесла его в кровать, укрыла его, посидела минутку, но не могла говорить. Поправив одеяло, она вышла из комнаты.
Потом она вылезла на пожарную лестницу. Было холодно. Снизу доносилась сирена «скорой помощи», которая мчалась по Черч-стрит.
«Это за мной, – подумала Татьяна. – Вот оно. Я это чувствую. Я не могу продолжать.
Я лягу на его санки и закрою глаза, а он повезет меня по снегу в мой дом на Пятой Советской. Правда, когда мы приедем туда, я перестану чувствовать его руку на своей щеке».
Она взглянула на пистолет у себя на коленях, в обойме которого оставалось семь пуль. Это займет долю секунды. Даже меньше. Одну тысячную секунды – и все кончится. Так просто.
Она закрыла глаза. Какое утешение… Не просыпаться больше. Не просыпаться и не думать о нем, лежащем на льду.
Какое утешение не задыхаться.
Не любить.
Не страдать, не хотеть, не печалиться.
«Как будто печаль не только моя привилегия, но и возмездие. Я ласкаю печаль, как некогда ласкала его. Пока она со мной, он тоже со мной. Пока я делаю вид, что живу, я могу быть рядом с ним. Я перетерпела один, два, почти три года, я безутешна в своем отчаянии. Оставьте меня в покое, не мешайте упиваться моей печалью.
Мы думали, я сильная. Мы думали, я смогу все это пережить.
Но мы ошибались.
Похоже, мне просто этого не пережить.
Хотя хочу. Я очень этого хочу.
Каким облегчением было бы не жить за нас обоих. Какая была бы радость». Она уставилась на пистолет, который держала в руках.
В самый тяжелый момент Татьяна услышала голос сына:
– Мама?
Он стоял в пижаме у открытого окна, глядя на пистолет. У него дрожала нижняя губа.
– Энтони, иди в свою комнату.
– Нет. Я хочу, чтобы ты уложила меня спать.
– Иди в кровать. Я сейчас приду.
– Нет. Пойдем со мной.
Он плакал.
Она положила пистолет на металлическую площадку пожарной лестницы и забралась в комнату.
– Скоро придет Викки, – прошептала она, укладывая его в кровать и укрывая одеялом.
– Нет, – возразил Энтони. – Не хочу Викки. Хочу, чтобы ты осталась. Ляг рядом со мной.
– Энтони…
– Мама, ляг рядом.
Татьяна легла в одежде на кровать Энтони, обняв его одной рукой.
– Останься здесь, – опять попросил он. – Засни вместе со мной, мама.
Они тихо лежали. Шли минуты.
– Сынок, теперь все будет хорошо, – сказала она. – Обещаю тебе. Это одно из обещаний твоего папы. Не мамино. Все действительно будет хорошо.
Энтони тихо спросил:
– Мой папа и в самом деле был майором Красной армии?
– Да.
Помолчав, он добавил:
– Он не промахнулся бы.
– Ш-ш-ш, Энтони.
Татьяна думала о завтрашнем дне.
Жить, преодолевая страх. И даже хуже. Жить, преодолевая смерть. «Смелее, Татьяна! Смелее, детка! Поднимись, поднимись ради меня и продолжай. Продолжай, заботься о нашем сыне, а я позабочусь о тебе».
Ее ангел-хранитель Александр, ее милосердный ангел Александр, парящий над ней, окутанный печалью и шепчущий ей: «Таня, помнишь, что ты сказала своей сестре, когда она умирала на льду Дороги жизни, когда упала в снег не в силах идти, ты сказала ей: „Давай, Даша, вставай. Александр пытается спасти тебе жизнь. Докажи ему, что твоя жизнь чего-то стоит. Вставай и иди к грузовику, Даша“. Что ж, а теперь я говорю это тебе. Докажи мне, что твоя жизнь чего-то стоит. Вставай и иди к грузовику, Таня».
Татьяна лежала рядом с Энтони, пока он не уснул. Было уже очень поздно, но Викки еще не вернулась. Наконец Татьяна встала с постели, чтобы убрать пистолет в свой рюкзак. Она не стала рассматривать лежащие в нем предметы, но сняла с шеи висящие на шнурке обручальные кольца, быстро поцеловала их и положила в рюкзак – туда, где лежала его фуражка, «Медный всадник» и фотография, на которой ему вручают медаль за спасение Юрия Степанова. Там же была медаль за спасение доктора Мэтью Сайерза – его медаль Героя Советского Союза. Кольца, медали, фотографии, книга, деньги, фуражка. Две их свадебные фотографии.
Теперь все внутри, и Александр тоже.
И Татьяна тоже.
Глава 37
Нью-Йорк, январь 1946 года
Наступил Новый год. Татьяна, как обычно, пошла с Викки и Энтони в Центральный парк покататься на коньках.