Покатавшись, они шли по Пятьдесят девятой улице на автобусную остановку. Викки пристально вглядывалась в Татьяну.
– Почему ты так смотришь?
Викки не ответила.
– В чем дело?
– Мы прошли мимо трех телефонных будок.
– Ну и что?
– Не собираешься попросить меня несколько минут побыть с Энтони, пока ты будешь говорить по телефону?
Татьяна уставилась вдаль.
– Нет, – ответила она. – Как ты думаешь – Эдварду захочется снова со мной встретиться?
Викки просияла:
– Думаю, он страшно обрадуется!
Они с Эдвардом обедали в госпитале Нью-Йоркского университета – суп и сэндвичи с тунцом. Татьяне очень нравился тунец с майонезом, салатом и томатами. До приезда в Америку она не пробовала тунца. Или зеленый салат.
– Эй, – задорно сказала она, беря его за руку. – «Милдред Пирсис» провозглашена очередным шедевром. Хочешь посмотреть?
– Конечно. Когда?
– Как насчет вечера пятницы? Заходи ко мне после работы. Я приготовлю ужин, а потом пойдем.
Эдвард ответил не сразу.
– Хочешь, чтобы я зашел к тебе вечером? – с расстановкой спросил он.
– Пожалуйста.
Эдвард глянул на ее руку, лежащую на его руке, потом на Татьяну:
– Что-то здесь не так. Что такое? Узнала, что тебе осталось жить пять дней?
– Нет, – ответила она. – Я узнала, что мне осталось жить семьдесят лет.
На следующий день Татьяна была в кабинете на Эллисе, заполняя бумаги на одного из польских беженцев, когда вошла медсестра и прошептала:
– Там, за дверью, тебя ждут.
Татьяна продолжала писать.
– Кто?
– Раньше я его не видела. Говорит, из Государственного департамента.
Татьяна немедленно оторвалась от бумаг.
В коридоре стоял Сэм Гулотта.
– Здравствуйте, Татьяна, – сказал он. – Как поживаете? Хорошо встретили Новый год?
– У меня все хорошо, да. А как вы? – спросила она, не в силах сказать ничего больше, и медленно, чтобы Сэм не заметил, оперлась рукой о стену у себя за спиной.
– Я ждал вашего звонка.
Она чуть пожала плечами, стараясь не дрожать:
– Мне не хотелось вас больше беспокоить. Вы столько лет проявляли ко мне терпение…
Сэм окинул взглядом коридор:
– Мы можем выйти и поговорить?
Они вышли из здания и сели на скамью у качелей, где обычно играл Энтони.
– Я надеялся, вы мне позвоните.
– Что случилось? – спросила она. – Меня по-прежнему разыскивают?
Сэм покачал головой. Белые пальцы Татьяны вцепились в край скамьи. У нее стучали зубы, но не от холода, хотя со стороны могло так показаться.
– Что? – прошептала она. – У вас есть для меня информация? Он мертв?
– Да, у меня кое-что есть. У меня был запрос на его досье. Как всегда, он был послан не в тот департамент – международных дел, а оттуда его направили в Бюро населения, беженцев и миграции. Там сказали, что это не их полномочия, и отправили его в Министерство юстиции, в Исполнительный комитет по иммиграционным делам. – Сэм покачал головой. – Кто-то должен объяснить им кардинальную разницу между иммиграцией и эмиграцией…
– Сэм… – только и могла сказать Татьяна.
– О да. Я лишь хотел объяснить бюрократию нашего правительства. Все идет к геологической эпохе. Позвольте рассказать вам, что было в запросе. Он очень краткий. Американский солдат союзных войск, рядовой первого класса Пол Марки из двести семьдесят третьей пехотной дивизии, прошлым летом связался с Государственным департаментом – не меньше – и запросил информацию об американце Александре Баррингтоне.
Татьяна покачнулась и вжалась в скамейку.
Очень долго она молчала.
– Таня?
– Да? – Голос был чужой. – Сэм, кто такой рядовой Марки?
– Рядовой первого класса Пол Марки из Де-Мойна в штате Айова. Двадцать один год, три года в вооруженных силах. На прошлой неделе я звонил ему домой. Разговаривал с его матерью. – Сэм опустил голову. – Прошлым летом его вернули из Европы и уволили из армии. Полагаю, тогда он и сделал запрос. К сожалению, про него ничего утешительного. В октябре он лишил себя жизни.
Татьяна затаила дыхание. Моргнула.
– Сэм, нет, мне жаль его, но… Я хочу сказать, кто такой Пол Марки? Где он был?
– Я мало о нем знаю, помимо запроса, который он сделал по телефону.
– С кем он разговаривал в иммиграционном бюро?
– С женщиной по имени Линда Кларк.
– Нам надо поехать и поговорить с ней?
– Я уже поговорил. Именно она дала мне стенограмму того разговора. – (Татьяна затаила дыхание.) – Пол Марки рассказал ей, что, когда его дивизия освободила замок Кольдиц – крепость, которая во время войны служила лагерем для военнопленных, – когда американцы освободили Кольдиц шестнадцатого апреля тысяча девятьсот сорок пятого года, то среди сотен офицеров союзных войск было несколько советских офицеров, человек пять. Один из них обратился к Марки на удивительно чистом английском, прося о помощи. Он назвался американцем Александром Баррингтоном и попросил Марки подтвердить его историю и помочь ему.
Татьяна заплакала. У нее тряслись плечи, и слезы струились между пальцами, которыми она закрывала лицо. Сэм осторожно похлопал ее по спине.
Через некоторое время Татьяна успокоилась.
– Я знала, что он солгал мне. Просто знала, – прошептала она. – Чувствовала это в глубине души. Доказательств у меня не было, но я знала.
– А как же свидетельство о смерти?
– Фальшивка, все фальшивка. – Она сдержала мучительный стон. – Просто чтобы заставить меня уехать из Советского Союза.
– Как он оказался в Кольдице после Ленинграда?
– Я уже вам рассказывала. Его направили в штрафбат. Когда Красная армия прогнала немцев из Советского Союза, он был в этом батальоне. Очевидно, он попал в лагерь военнопленных, в этот Кольдиц.
– Хотите, чтобы я рассказал вам все, что Марки сказал Кларк?
– Да. – Татьяна всхлипнула. – Что случилось с освобожденными людьми?
– Всех, кроме советских, отправили домой. Марки рассказал Кларк, что в утро после освобождения, семнадцатого апреля, в Кольдиц вошли представители Советов с охраной и увезли с собой горстку советских офицеров, включая того мужчину.
– Куда увезли?
– Марки не знал. Он сказал Линде Кларк, что вернулся в Соединенные Штаты летом и позвонил только из любопытства. В октябре ему позвонили в Айову из консульства и сообщили, что действительно Александр Баррингтон родился в Соединенных Штатах, но жил в Советском Союзе с тысяча девятьсот тридцатого года. Его мать сказала мне, что через три дня после этого Марки покончил с собой.
Татьяна пыталась совладать со своим голосом.
– Какое же это освобождение? – наконец сказала она. – Американцы пришли освободить Кольдиц. Почему советских военных тоже не освободили? Почему он был там днем позже?
Сэм ничего не ответил. Татьяна подняла глаза и вытерла свое лицо:
– Сэм?..
– Что?
– Я считала, что задаю риторический вопрос, но по вашему тяжелому молчанию понимаю, что на этот вопрос есть ответ. – (Он молчал.) – Сэм!
– Чего вы добиваетесь? – Он вздохнул. – Знаете, я не могу подтвердить или опровергнуть это, но в Государственном департаменте, как и в Министерстве обороны, возник слух о том, что американским освободителям было приказано задержать на месте советских офицеров или беженцев до прихода Красной армии.
– Зачем?
– Я не знаю зачем.
– Откуда пришел этот приказ?
– От высоких чинов.
– Насколько высоких?
Несколько долгих секунд Сэм молчал.
– Выше не бывает, – наконец сказал он.
В тот вечер Татьяна, придя домой, сказала:
– Викки, нам предстоит небольшое путешествие.
Викки повалилась на диван:
– Нет, господи, нет! Пожалуйста! Каждый раз, как ты произносишь «небольшое путешествие», это означает куда-то невероятно далеко. Куда на этот раз?
– Айова. Бедный Эдвард. Боюсь, придется отменить наши планы.
– Айова? Нет! Я отказываюсь. Поезжай сама. Я не поеду. Энтони тоже не поедет. Мы отказываемся. Слышишь?
Глядя в окно поезда, Викки говорила Энтони:
– Посмотри, как здесь красиво. Как много полей. Энтони, что, по-твоему, растет на этих полях?
– Пшеница, – ответил он. – Кукуруза.
Викки бросила взгляд на Татьяну, делавшую вид, что погружена в книгу.
– Энтони, а откуда ты это знаешь?
– Так их называет мама. Пшеничные поля. Кукурузные поля.
– О-о-о!
Татьяна улыбнулась.
Городок Де-Мойн вырос среди этих полей. В январе в Айове было зверски холодно. Викки сказала, что не ожидала этого.
– Почему я думала, что здесь тепло? Часто слышишь о пыльных бурях. Откуда возьмется пыльная буря при низкой температуре?
– Викки, зимой пыльных бурь не бывает, – сказала Татьяна, застегивая пальто. – Пошли, мы возьмем такси.
– Ох уж эти твои такси! Эта женщина ожидает нас?
– Я ей писала.
– Она ответила?
– Не совсем.
– Не совсем? Тут разве может быть середина? Написала она тебе или нет?
– Я знаю, что собиралась, но мы так быстро приехали к ней, что она просто не успела.
– Понятно. Значит, мы ворвемся без приглашения к вдове фермера, которая только что потеряла сына?
Небольшой фермерский дом Марки стоял на окраине Де-Мойна. Расположенная поблизости силосная башня была заметена сугробами и загорожена деревьями. Казалось, ее уже давно не используют. Дверь им открыла хрупкая бледная женщина, которая тем не менее улыбнулась и сказала:
– Татьяна? Входите. Я вас ждала. Я Мэри Марки. Это ваш сын? Энтони, пойдем со мной. – Она взяла его за руку. – Я только что испекла кукурузные маффины, можешь помочь мне накрыть на стол. Ты любишь кукурузные маффины?
Викки и Татьяна пошли следом за ними на кухню, и Викки шепнула:
– Как тебе это удается?
– Что удается?
– Быть приглашенной в незнакомый дом, словно тебя всю жизнь здесь знают?
Кухня была опрятная, простая и старая. Они сели за деревянный кухонный стол, их угощали кофе и кукурузными маффинами. Потом Викки вывела Энтони на заснеженный двор.