– Татьяна, я хочу вам помочь, – взяв свою кружку кофе, сказала Мэри. – Когда вы написали, я пыталась вспомнить, что говорил мне мой мальчик. Понимаете, я не видела его три года, а он, вернувшись, стал таким замкнутым. Замкнутым со мной, со своими старыми друзьями, с миром. Девушка, с которой он встречался в школе, вышла замуж за другого. Кто в молодости станет ждать так долго? Вот Пол и сидел здесь один, а иногда ездил в местный бар. Он поговаривал об открытии новой фермы, но после того как его отец умер, это казалось маловероятным. – Она помолчала; Татьяна ждала. – И он казался таким отстраненным. А потом просто убил себя. Слишком много здесь оружия. Я до сих пор не оправилась от этого, и многое из того, что он говорил, вылетело у меня из головы.
– Понимаю. И очень вам сочувствую. Мне пригодится все, что вы вспомните.
– Я знаю, что Полу позвонили за несколько дней до его смерти. Он ничего мне не сказал, просто остаток дня просидел здесь за своим столом. Отказался от обеда. Поехал в бар, вернулся и поздно вечером снова сидел здесь, на заднем крыльце. Я спрашивала его – поверьте! – не один раз спросила, в чем дело. В конце концов он сказал: «Мама, мы освободили тот замок, и там был мужчина, который сказал, что он американец. Я не поверил ему и в ответ сказал ему какую-то… дерзость. После этого я не видел его… А на следующий день пришла Красная армия за своими военнопленными. Только идеальный английский этого человека застрял у меня в памяти. Так что, вернувшись в Штаты, я позвонил в Вашингтон, просто чтобы успокоиться». И еще он сказал: «Кто звонил мне сегодня? Кто-то из Государственного департамента. Тот человек действительно был когда-то американцем, застрявшим в том лагере». И я попыталась как-то успокоить сына, что, мол, того человека отправили в его страну. Точно так же, как тебя отправили в твою страну. А Пол отмахнулся от меня и сказал: «Мама, ты не понимаешь. Нам приказали – мне приказали – держать всех советских офицеров под наблюдением до прихода их армии, чтобы их забрали обратно». – «И что?» – спросила я. «Зачем армии понадобилось возвращать их? Почему они просто не вернулись домой сами по себе, как сделали мы или англичане? Наши армии не пришли возвращать нас. Но дело в том, что тот человек не был советским. Я этого не понял, знаешь? Я сказал ему, что ничего, мол, с этим не поделаешь». Мой сын пожаловался: «Мне плохо от моей беспомощности, мама». Он так терзался, и я сказала ему: «Сынок, какое отношение ты имеешь к Советскому Союзу? Ты не посылал туда этих людей». И он опустил голову на стол и сказал: «Может быть, я мог бы сделать что-то хотя бы для этого одного».
Татьяна встала и, обойдя стол, подошла к Мэри и обняла женщину:
– И он сделал, Мэри. Сделал. – (Мэри кивнула.) – Мне очень жаль.
– Я справлюсь. Неподалеку живет моя дочь. Мне было одиноко после смерти мужа в тридцать восьмом. Все будет хорошо. – Она подняла взгляд. – Думаете, тот человек был вашим мужем?
– Без сомнения, – ответила Татьяна.
На обратном пути в поезде внимание Татьяны было приковано к снегу, лежащему на полях. Энтони спал. Викки тоже, как казалось Татьяне, но вдруг Викки открыла глаза и спросила:
– А что теперь? – (Татьяна не ответила.) – Так что теперь? – переспросила Викки.
– У меня нет ответов на все вопросы, Вик. Я не знаю, что будет дальше.
Но мир вдруг обрел какой-то смысл. Александр не остался лежать подо льдом озера.
Где-то на свете жил Александр. Он жил в самой большой в мире стране, раскинувшейся на одной шестой суши, состоящей наполовину из тундры и вечной мерзлоты, на четверть из степей, на одну восьмую из хвойных лесов, частично из пустыни, частично из пахотных земель, с величайшим озером на свете, с величайшим морем на свете и самой протяженной в мире охраняемой границей, в державе, где проводился величайший социалистический эксперимент.
Все маленькие дорожки веры вели ее к живому Александру.
И что теперь?
Вернувшись из поездки, Татьяна немедленно позвонила Сэму, но он не смог выяснить, что произошло с советскими заключенными из Кольдица. Советские военные молчали, отношения были ледяными, и хотя Сэм связался с двумя другими рядовыми, бывшими с Марки в Кольдице, они не слышали английскую речь от советских заключенных, и Марки не говорил с ними об этом.
– Свяжитесь с Министерством обороны СССР и узнайте, что произошло с советскими офицерами из Кольдица.
– Что я скажу? У вас есть сведения, что Александр Баррингтон где-то скрывается?
– Вы просто шутите. Вы знаете, что вам нельзя упоминать его имя.
– О, это верно. Мне фактически не разрешено делать любые запросы на его счет.
– Сэм, позвоните в наше Министерство обороны.
– Кому-то конкретно в Министерстве обороны? Может быть, лейтенанту Тому Рихтеру?
– Да, если у него есть ответы. Спросите его о том, что произошло с советскими заключенными из Кольдица. Если он не знает, спросите, что произошло с советскими офицерами в Германии.
– Таня, вы знаете, что с ними случилось!
– Я хочу знать, куда их отправили, – сказала она. – И кричать необязательно.
– Если я действительно узнаю, то что вы собираетесь делать с этой информацией?
– Почему вас всегда волнует моя роль? Просто играйте свою роль.
Она не стала менять свои планы в отношении Эдварда.
Несколько дней спустя она вновь позвонила Сэму. Он рассказал ей, что генерал-майор из армии Паттона сообщил, что в прошлом году Советы собирали вместе всех своих соотечественников, как они их называли, и держали в пересыльных лагерях перед дальнейшей отправкой в Советский Союз.
– Сколько их было?
– Генерал-майор не сказал. Не рискнул предположить.
– А вы можете?
– Даже меньше, чем он.
– Где находятся эти пересыльные лагеря?
– По всей Германии. – (Татьяна задумалась.) – Таня, он наверняка уже в Советском Союзе. Кольдиц освободили почти десять месяцев назад. Но независимо от того, где он сейчас, Советы не отдадут нам своих людей, как бы мы ни просили. Они даже не вернут нам наших людей! На советской стороне есть даже наши солдаты, пропавшие без вести. Нам не предоставляют никакой информации о них.
– Александр тоже пропал без вести, – сказала Татьяна.
– Нет, не пропал! Советы точно знают, где он! – Более спокойно Сэм добавил: – Таня, вы знаете, какова статистика смертности советских военнопленных? Ужасающая!
– Да, – откликнулась она. – У меня по-прежнему хранится свидетельство о смерти, на которое вы возлагали большие надежды. Вы сказали, что он, скорее всего, остался в озере.
– Это даже хуже.
– Почему хуже? Просто нам надо выяснить, где он.
– Он в Советском Союзе!
– Тогда разыщите его в Советском Союзе, Сэм. Он американский гражданин. Вы несете за него ответственность.
– О-о, Татьяна! Сколько я могу говорить вам? Он лишился своего гражданства в тысяча девятьсот тридцать шестом году.
– Нет, это не так. Сэм, мне пора. Меня ждут пациенты. Я поговорю с вами завтра.
– Ну конечно.
Глава 38
Нюрнбергский процесс, февраль 1946 года
– Давай выйдем, – нетерпеливо сказала Викки. – Зачем ты это слушаешь? Пошли в кино, или в кафе, или на прогулку. – Она стукнула кулаком по кухонному столу. – Я так устала от этого! Мы уже несколько месяцев это слушаем. У нас никогда не будет телевизора. Хочу, чтобы ты знала.
Татьяна сидела у приемника, слушая трансляцию Нюрнбергского процесса.
– Я слушаю не для того, чтобы чем-то себя занять. – Татьяна прибавила громкость. – Я слушаю, потому что мне интересно.
– А мне не интересно. Война закончена, все они виновны, всех повесят, вот и все! Это продолжается несколько месяцев. Все генералы получили свои приговоры. Остались лишь лакеи. Не могу больше слушать.
– Можешь пойти прогуляться? – не поворачивая головы, сказала Татьяна. – Иди погуляй часа два.
– Пожалеешь, если я уйду навсегда.
– Да. Но если на два часа, не пожалею.
Хмыкнув, Викки села на соседний стул:
– Нет-нет, я все же послушаю.
– Они говорят о моем Ленинграде. Послушай.
Особое место в преступных планах фашистских захватчиков занимало разорение столиц Советского Союза и в конечном итоге уничтожение Москвы и Ленинграда.
Опьяненные первыми военными успехами, гитлеровцы вынашивали безумные планы по уничтожению величайших культурных и промышленных центров, дорогих советским людям. Для этой цели были созданы специальные зондеркоманды. Об этом решении было объявлено заранее.
Стоит упомянуть, что такие выражения, как «сровнять с землей» или «стереть с лица земли», довольно часто использовались гитлеровскими оккупантами. Это были не только угрозы, но и преступные деяния.
Хочу представить два документа, разоблачающие намерения гитлеровцев.
Первый документ – это секретная директива военно-морского штаба, датированная 22 сентября 1941 года. Она озаглавлена «Будущее города Петербурга». В директиве сказано: «Фюрер постановил стереть город Петербург с лица земли». Планировалось установить надежную блокаду города, подвергнуть его артиллерийскому обстрелу из орудий всех калибров и посредством постоянных бомбежек с воздуха сровнять город с землей. В директиве также сказано, что, если возникнет предложение о капитуляции, такое предложение должно быть отвергнуто немцами.
Второй документ – это также секретная директива высшего командования вооруженных сил, датированная 7 октября 1941 года и подписанная подсудимым Йодлем. Привожу некоторые фрагменты из этого письма:
«…Фюрер вновь пришел к заключению, что капитуляция Ленинграда или позже Москвы не должна быть принята, даже если будет предложена врагом…»
И далее, предпоследний параграф на этой странице:
«…Поэтому ни один немецкий солдат не должен войти в эти города. Всех, кто пытается покинуть город через линии наших укреплений, должен остановить наш мощный огонь. Мы не вправе подвергать опасности жизни наших солдат, чтобы сохранить целостность русских городов, и не обязаны кормить население этих городов за счет Германии».