Она вглядывалась в мужчин, лежащих на нарах, по двое на каждых, вручала им яблоки и шла дальше. Иногда, если человек спал, она прикасалась к нему, иногда откидывала одеяло. Она вслушивалась в их слова, шуточки, обращая внимание на звук их голосов. Яблоки закончились очень быстро. Она ни разу не открыла свою служебную сумку.
– Что вы думаете? – спросил Каролич, когда они вышли наружу.
– Что я думаю? Это ужасно, – глубоко вдыхая свежий воздух, сказала она. – Но люди, по крайней мере, живы.
– Вы не осмотрели ни одного из них.
– Лейтенант, – сказала она, – я представлю вам полный отчет, когда мы осмотрим все бараки. Для доктора Фланагана мне необходимо отметить нескольких, требующих немедленной медицинской помощи. У меня есть свой метод. Я могу по запаху определить, кто чем болен, кто в чем нуждается, жив человек или умирает. Я могу определить это по температуре кожи и по цвету лица, а также по голосу. Если они, как люди из тех бараков, зовут меня, кричат что-то по-немецки, пытаются дотронуться до меня, тогда я понимаю, что все не так плохо. Когда они не двигаются или, хуже того, следят за мной взглядом, но не произносят ни звука, то я начинаю беспокоиться. В этих двух бараках все живы. Пусть ваш сержант выдаст каждому малую аптечку. Следующий барак.
Они осмотрели следующие два. Совсем плохо. Татьяна укрыла простынями два тела на нарах, сказав Кароличу, что их нужно вынести и похоронить. У пяти мужчин оказался сильный жар. У семнадцати были открытые раны. Ей пришлось остановиться и перебинтовать их. Вскоре у нее кончились бинты, и надо было идти к фургону за новыми. На обратном пути она остановилась у лазарета, забрав с собой Пенни и доктора Фланагана.
– Ситуация более серьезная, чем я думала, – сказала она им.
– Не так плохо, как в лазарете. Там мужчины умирают от дизентерии, – сообщил Мартин.
– Да, и болезнь начинается в бараках, – сказала Татьяна. – Посмотрите сами.
– Есть ли признаки тифа?
– Пока нет, хотя у некоторых высокая температура, но я осмотрела только четыре барака.
– Четыре! Сколько их всего?
– Шестьдесят.
– Ох, медсестра Баррингтон.
– Доктор, пойдемте скорее. Эти бараки забиты нарами, в каждом их сто тридцать четыре, то есть двести шестьдесят восемь человек. Чего можно ждать?
– Нам с этим не справиться.
– Все зависит от настроя, – сказала Татьяна.
Мужчины из одного барака работали во дворе. Мужчины из другого были в душе.
Пройдя через барак номер одиннадцать, Мартин вытер лицо и сказал:
– Передайте Кароличу, или как там его, что каждый здоровый человек из этого барака умрет, если больных дифтеритом немедленно не отправят в лазарет.
В бараке номер тринадцать Татьяна перевязывала предплечье одного немца, когда он вдруг соскользнул с верхних нар и свалился на нее. Сначала она подумала, что это случайность, но он немедленно начал тереться об нее, прижимая к полу. Каролич пытался оттащить его, но мужчину было не сдвинуть с места, и другие заключенные не помогали. Кароличу пришлось сильно двинуть его по голове прикладом винтовки, и тот потерял сознание.
Каролич помог Татьяне подняться:
– Извините. Мы займемся им.
Отряхиваясь от пыли и тяжело дыша, она подняла свою сумку:
– Не беспокойтесь. Пойдем.
Она так и не успела забинтовать руку напавшего на нее человека.
Было восемь часов вечера, когда они завершили обход пятнадцатого барака. Каролич сказал, что пора закончить. Мартин и Пенни сказали то же самое. Татьяна хотела продолжать. Русскую речь она услышала только в двух последних бараках. Она с особым вниманием обошла эти два, откидывая одеяла, раздавая аптечки и яблоки, разговаривая с некоторыми. Александра не было.
Каролич, Мартин и Пенни наотрез отказались продолжать обход, говоря, что очень устали и что начнут с утра с новыми силами. Она не могла справиться без них, не могла обходить бараки в одиночку. Неохотно она вернулась в дом коменданта. Они умылись, почистили одежду. Пенни приняла очередную дозу пенициллина. За ужином они встретились с Берестовым и Кароличем.
– Так что думает ваш доктор, медсестра? – спросил Берестов. – Как наши дела?
– Неважно, – ответила Татьяна, не удосужившись даже перевести; Мартин и Пенни уплетали еду. – У вас настоящая проблема со здоровьем ваших военнопленных. Они немытые, у них чесотка и перхоть. У вас работают душевые? А прачечная?
– Разумеется! – с негодованием ответил Берестов.
– Однако они не работают круглосуточно, хотя должны. Если люди будут содержаться в чистоте, у вас будет наполовину меньше проблем. Не помешало бы дезинфицирующее средство в уборных.
– Послушайте, они встают, выходят во двор для разминки, питаются три раза в день. Они не могут быть совсем уж больными.
– Чем вы их кормите?
– Это не курорт, медсестра Баррингтон. Они едят тюремную еду.
Татьяна взглянула на стейк на тарелке Берестова.
– И что же это – жидкая каша утром, бульон на обед, картофель на ужин? – спросила она.
– И хлеб, – ответил он. – А иногда их кормят куриным супом.
– Недостаточно чисто, недостаточно сытно, нары стоят слишком тесно. Эти бараки – рассадники болезней. Можете думать, что это не имеет к вам отношения, но за военнопленными надо надзирать, и ваш штат тоже рискует заболеть. Помните, что дифтерия заразна, брюшной тиф, вызванный испорченной пищей, заразен, сыпной тиф заразен…
– Постойте, постойте, у нас нет сыпного тифа!
– Пока нет, – спокойно сказала Татьяна. – Но у заключенных есть вши, клещи. Они не стрижены, у них длинные волосы. И если возникнет сыпной тиф, вашим людям все равно придется надзирать за ними.
На миг Берестов замер с куском стейка на вилке, а потом заговорил:
– Ну, по крайней мере, они не сгорают от сифилиса. – Откинув голову назад, он захохотал. – Мы позаботились об этой маленькой проблеме.
Татьяна встала из-за стола:
– Вы ошибаетесь, комендант. Мы обнаружили шестьдесят четыре человека с сифилисом, причем семнадцать из них в третичной стадии.
– Это невозможно! – воскликнул он.
– Тем не менее это так. И кстати, ваши соотечественники, советские заключенные, похоже, находятся в худшей форме, чем немцы, если это вообще возможно. Что ж, большое спасибо за приятный вечер. Увидимся завтра.
– Нам не нужны чересчур здоровые люди, – бросил ей вслед Берестов, сделав большой глоток водки из стакана, – не так ли, медсестра Баррингтон? Хорошее здоровье делает людей менее… отзывчивыми.
Татьяна даже не обернулась.
На следующее утро она поднялась в пять. Правда, никто больше не встал. Ей пришлось сидеть сложа руки – буквально – до шести часов.
Не спеша позавтракав, остальные члены команды возобновили обход пяти оставшихся офицерских бараков.
– Вы в порядке? – с вежливой улыбкой спросил у нее Каролич; воротничок формы у него был накрахмален, волосы пострижены и аккуратно зачесаны назад, что казалось неуместным. – Вчерашнее выбило вас из колеи?
– Немного. Но все нормально, – ответила она.
– Его отправили в карцер.
– Кого? А-а-а, его. Не беспокойтесь.
– Это часто случается?
– Не так уж часто.
Он кивнул:
– У вас действительно хороший русский.
– Что ж, спасибо, но вы слишком добры.
Они раздали аптечки и яблоки, оказали помощь там, где это было возможно, и велели переместить инфекционных больных из общих бараков. Татьяна сделала обход по лазарету. Его там тоже не было.
– Меня удивляет состояние советских людей, – заявил Мартин во время перерыва.
Шел дождь, и они встали под навес немного передохнуть.
– Почему? – спросила Татьяна.
– Не знаю. Я думал, с ними обращаются лучше, чем с немцами.
– Почему вы так думаете? Советским людям не грозит пристальное внимание международных инспекторов. Это все чисто внешнее. Этих советских офицеров скоро отправят в советские трудовые лагеря. Что, по-вашему, их там ожидает? – Она поежилась. – Здесь, по крайней мере, лето.
В бараке номер девятнадцать Татьяна уселась на нары, борной кислотой промывая заключенному застарелый ожог, когда услышала за спиной знакомый голос и смех. Повернув голову, она посмотрела вперед и встретилась взглядом с лейтенантом Успенским из госпиталя в Морозове. Она моментально отвела глаза и вновь повернулась к своему пациенту, но у нее бешено колотилось сердце. Она ждала, что он окликнет ее: «Как, сестра Метанова, что привело вас сюда?»
Но он не окликнул. Вместо этого, когда она закончила и встала, чтобы уйти, он заговорил с ней по-русски:
– О-о, сестричка, посмотрите сюда.
Она медленно подняла на него глаза. Он широко улыбался.
– Со мной что-то не так, и только вы можете мне помочь – как медсестра и все такое. Можете подойти и помочь мне?
Ее макияж и цвет волос сработали. Он не узнал ее. Собрав свои принадлежности и захлопнув сумку, Татьяна встала:
– На мой взгляд, вы совершенно здоровы.
– Вы не щупали мою голову. Не щупали мое сердце, мой живот. Вы не щупали мой…
– У меня большой опыт. Я по вашему виду могу определить, что вы здоровы.
Он довольно засмеялся и, продолжая широко улыбаться, сказал:
– Что-то в вас кажется мне таким знакомым. И вы так хорошо говорите по-русски. Скажите еще раз, как вас зовут?
Татьяна поручила Пенни передать ему аптечку и пакет с едой, а сама поспешно ушла. Сколько еще понадобится времени, чтобы Успенский вспомнил, где он видел ее лицо?
Она медленно прошла через последний барак. Задерживаясь у каждой койки, она даже разговаривала с некоторыми мужчинами. Если Успенский здесь, не значит ли это, что Александр тоже здесь? Но барак номер двадцать тоже не оправдал ее надежд. Двести шестьдесят восемь мужчин, и Александра среди них нет. Двадцать бараков, пять тысяч мужчин, и Александра нет. Оставалась еще часть лагеря для обхода, но у Татьяны больше не было иллюзий. Александр должен был быть с советскими. Он не мог быть с немецкими штатскими. Так сказал ей Каролич. Все советские заключенные были вместе. В лагере не любили смешивать немцев и русских. В недалеком прошлом из-за пустя