– Какое было звание?
– Когда-то был майором. Разжалован в капитаны.
– Капитан, как ваши ребра? Думаете, сломаны? – спросила Татьяна.
– Я не врач, – ответил Александр. – Не знаю. Возможно.
Расстегнув ему рубашку, она медленно ощупала его грудь от шеи до ребер, тихо спрашивая:
– Здесь больно, здесь больно?
Он не ответил. Ничего не сказал, даже не открыл глаза.
Его тело было нечистым, в черных и синих кровоподтеках. Она считала, что у него сломаны ребра, но он не вздрагивал, когда она дотрагивалась до них. Таков был Александр. Он не вздрагивал, когда она отмывала ему голову. И Татьяна решила все оставить как есть.
Она добралась до ножных оков Александра, сняла их и вымыла ему ноги в мыльной воде. Кожа лодыжек на ощупь казалась разъеденной и содранной. В полумраке трудно было различить.
Каролич все сидел. Он даже зажег сигарету и с наслаждением закурил.
– Хотите закурить, медсестра Баррингтон? Это очень хорошие сигареты.
– Спасибо, лейтенант, но я не курю. Наверное, ваш заключенный не отказался бы.
Рассмеявшись, Каролич пихнул Александра в бедро сапогом:
– Заключенные лагерной тюрьмы не пользуются привилегией на курево. Правда, Белов?
Глубоко затянувшись, он выпустил дым в лицо Александру.
Татьяна встала:
– Лейтенант, перестаньте провоцировать заключенного у меня на глазах. Я закончила. Пойдемте.
Александр подавленно вздохнул.
Татьяна собрала свои принадлежности. Каролич защелкнул оковы на запястьях и лодыжках Александра.
– Когда этого заключенного кормили в последний раз? – спросила она.
– Мы кормим его, – резко ответил Каролич, – больше, чем он того заслуживает.
– Как он ест? Вы снимаете с него оковы?
– Никогда не снимаем. Мы ставим перед ним на пол миску с едой, он подползает к ней, наклоняется и ест с пола.
– Он не съел свою еду. Видите его состояние? Это его старая миска? Он ничего не съел, а съели крысы. У вас здесь бегают крысы, лейтенант, потому что вы надолго оставляете пищу на полу и они знают, когда приходить за ужином. Вы ведь в курсе, что крысы переносят чуму? Международный Красный Крест приехал сюда, чтобы добиться устранения случаев подобного жестокого обращения с заключенными. А теперь давайте уберем старую солому и положим под него новую.
Сделав это, Каролич поднял миску с пола.
– Позже ему принесут свежую еду, – отрывисто произнес он.
Она глянула на Александра, лежащего с закрытыми глазами и со сложенными на животе руками в кандалах. Она хотела сказать ему, что вернется, но не хотела, чтобы Каролич услышал ее дрожащий голос.
– Не уходи, – не открывая глаза, сказал он.
– Мы придем позже проведать вас, – слабым голосом произнесла Татьяна, радуясь, что руки у него в оковах, ибо знала, что, имея возможность двигать ими, он не отпустил бы ее.
Татьяну на миг ослепил серый дневной свет. Она замерла на месте, чтобы сориентироваться, и, когда Каролич предложил ей пообедать, отказалась, поскольку ей надо было оценить, сколько у них осталось припасов. Она сказала, чтобы он шел вперед и что она догонит его.
Лагерная тюрьма размещалась справа от ворот и справа от припаркованного джипа Красного Креста. На крыше сторожки стояли двое часовых. Один из них помахал ей. Она открыла джип и заглянула в кузов, заполненный на четверть припасами: яблоками и пакетами с едой. Она понимала, что на размышление у нее остается несколько минут. Немного постояв, она загрузила в тележку шестьдесят аптечек и пошла одна к ближайшему бараку. Тот факт, что она решила пойти в барак без сопровождающего – одна женщина среди двухсот шестидесяти шести мужчин, – говорил о ее отчаянии, но она все предусмотрела. Сумку медсестры она повесила на ручку тележки, а за пояс брюк заткнула свой пистолет Р-38, чтобы каждый мог его видеть.
Обходя койки, она раздавала аптечки и говорила, что вернется с врачом. Потом сбегала за очередной партией аптечек, и еще, и еще, все бегом, бегом. Когда она вернулась в дом коменданта, все уже заканчивали обед. Выпив стакан воды, она пошла переодеться, подправить макияж, после чего отвела Пени и Мартина в сторону:
– Послушайте, по-моему, нам надо вернуться в Берлин за комплектами. У нас ничего не осталось, у нас заканчиваются бинты и пенициллин. Поедем вечером и вернемся завтра.
– Мы только что сюда приехали, а ты уже собираешься уезжать? Она такая непостоянная, Мартин, верно? – подмигнув ему, сказала Пенни.
– Непостоянная – это еще мягко сказано, – откликнулся Мартин. – Я говорил вам, что не следует приезжать в подобное место без надлежащего обеспечения.
Татьяна похлопала его по плечу:
– Вы были правы, доктор Фланаган. Но за вчерашний и сегодняшний день мы обошли пять тысяч человек, и это большое достижение.
Они договорились отправиться в восемь вечера, хотя Мартин высказывал опасения по поводу езды ночью по незнакомым дорогам. Пенни с Мартином и Кароличем начали обход бараков с немецкими штатскими, которых еще не осмотрела Татьяна, а она сказала, что закончит инспекцию оставшихся заключенных в тюрьме. Каролич предложил пойти с ней, но Татьяна возразила:
– Вы больше нужны медсестре Давенпорт и доктору Фланагану. Вы же знаете, тюремные узники самые безобидные. Они не прикоснутся ко мне, и я возьму с собой ефрейтора Петрова.
Каролич неохотно ушел с Мартином и Пенни, а Татьяна побежала на комендантскую кухню и попросила приготовить горячий обед из колбасы, картофеля, кабачков, хлеба с маслом и апельсинов.
– Я не обедала и проголодалась, – игриво сообщила она.
Она взяла также кувшин с водой и большой стакан водки, который сама налила.
Входя в дверь тюрьмы, она на этот раз улыбнулась ефрейтору Петрову, и он улыбнулся в ответ.
– Ефрейтор, я пришла накормить заключенного из камеры номер семь. Я переговорила с лейтенантом Кароличем. Заключенный не ел три дня.
– Я не могу снять с него оковы.
– В этом нет необходимости. Я сама его покормлю.
– Эй! – глядя на поднос, воскликнул Петров. – В этом стакане что-то особенное?
– Ну да! – Она улыбнулась. – Но, пожалуй, зэку этого не надо, а?
– Конечно нет!
– Точно. Это все вам.
Петров осушил стакан в два глотка. Татьяна благожелательно за ним наблюдала.
– Отлично! – произнесла она. – Я могу прийти позже с его ужином и, возможно, принесу зэку еще стакан. – Она подмигнула Петрову.
– О да, но в следующий раз не будьте такой прижимистой. – Он рыгнул.
– Постараюсь. Можете открыть мне камеру номер семь?
Александр спал сидя.
– По-моему, вы теряете время, – сказал Петров. – Этот тип не заслуживает внимания медсестры. Не задерживайтесь там, ладно?
Оставив дверь открытой, он вернулся к своему стулу. Татьяна спустилась по ступенькам и подошла к Александру. Поставив поднос на пол, она встала рядом с ним на колени и прошептала:
– Шура…
Он открыл глаза. Она обвила его руками и прижалась к нему. Его забинтованная голова уткнулась ему в шею. Крепко обнимая его, она то и дело шептала:
– Шура… Шура…
– Крепче, Таня, обними меня крепче.
Она обняла.
– А замки?
Александр показал, что замки открыты. Его запястья свободно двигались внутри.
– Что случилось с твоими волосами?
– Перекрасила. Не вынимай руки из наручников. Петров может войти в любой момент.
– Ты всегда на «ты» со сторожами? Зачем ты покрасила волосы?
– Не хотела, чтобы меня узнали. Кстати, здесь Николай Успенский.
– Будь осторожна с Николаем, – предупредил он. – Как и Дмитрий, он враг. Пододвинься поближе.
Она пододвинулась.
– Куда делись твои веснушки? – прошептал он.
– Они под макияжем.
Они поцеловались. Они целовались так, словно опять стали молодыми и бродили в лесу под Лугой в свое первое лето или стояли на колоннаде Исаакиевского собора под луной и звездами. Они целовались так, словно были в Лазареве, охваченные страстью, целовались так, словно она только что сказала ему, склонившись над его койкой в госпитале в Морозове, что заберет его из России. Они целовались так, словно много лет не видели друг друга. Они целовались так, словно много лет были вместе.
Целуясь, они забывали Орбели и Дмитрия, войну и коммунизм, Америку и Россию. Они отбрасывали все, оставляя лишь то, что осталось, – бледные тени Тани и Шуры.
Он выпростал руки из оков. Она сразу отпрянула и покачала головой:
– Нет-нет, я не шучу. Он может войти в любую минуту, и тогда мы пропали.
С большой неохотой он вновь засунул кисти рук в открытые железные кольца.
– Макияж не закрыл шрама на твоей щеке. Где ты его заработала? В Финляндии?
– Расскажу тебе потом, когда будет время. Теперь я покормлю тебя, а ты ешь и слушай, что я скажу.
– Я не голоден. Как ты разыскала меня, черт побери?!
– Ты должен поесть, потому что тебе нужны силы. – Она поднесла к его рту полную ложку. – И пока ты оставил лишь краткий след в этом мире.
Вопреки своим словам, он набросился на еду, и Татьяна не мешала ему.
Немного выждав, она сказала:
– Шура… у нас совсем мало времени, ты слушаешь?
– Почему это кажется мне таким знакомым? – спросил он. – Поделись со мной очередным своим планом, Татьяша. Как там наш мальчик?
– Отлично. Он большой, умный и красивый.
– Где вы живете?
– В Нью-Йорке. У нас нет времени. Ты слушаешь?
Он жевал хлеб и смог лишь кивнуть.
– Как звали того человека, который набросился на тебя?
– Не скажу.
– Скажешь. Как его звали?
– Нет.
– Таня! Как его звали?
– Граммер Кераульт. Он австриец.
– Я знаю его. – Глаза Александра стали холодными. – Он давно здесь. Умирает от рака желудка, ему на все наплевать. – Потом взгляд его потеплел. – Как ты собираешься вызволить меня отсюда?
Она склонилась над ним, и они пылко поцеловались.
– Милый, – прошептала она, – милый, я знаю, ты боишься.
– Я не хочу есть, не хочу пить или даже курить. Просто… просто посиди со мной еще секунду, Таня. Прижмись ко мне, чтобы я знал, что это происходит на самом деле. – (Она прижалась к нему.) – Где наши обручальные кольца?