Она вытащила шнурок из-под блузы.
– Пока мы не можем снова надеть их, – прошептала она – и вдруг отшатнулась.
В дверях стоял Петров:
– Все в порядке, медсестра? Вы здесь уже давно. Вам нужна помощь?
– Нет, в этом нет необходимости, ефрейтор, спасибо. – Татьяна засунула кольца под блузу и протянула Александру последнюю ложку. – Я почти закончила. Еще пару минут.
– Если понадобится, зовите. – Он с улыбкой удалился.
– Ты здесь с сопровождающими? – спросил Александр.
– Мы приехали втроем на джипе Красного Креста. Я, еще одна медсестра и врач. Нам надо посадить тебя в этот джип.
– Завтра Сталин отправит меня обратно в Советский Союз.
– Сталин, любовь моя, опоздал, – сказала Татьяна. – Я здесь, чтобы увезти тебя. Мы отъезжаем ровно в восемь. Я приду к тебе сразу после семи вместе с Кароличем, так что, пожалуйста, подготовься. Я принесу тебе ужин, и ты не спеша поешь в его присутствии. Надо выждать двадцать минут, чтобы секобарбитал подействовал на Петрова.
Александр помолчал, потом сказал:
– Лучше дай ему большую дозу секобарбитала.
– Чрезмерную дозу.
Александр перестал жевать и уставился на нее:
– Ты что, просто собираешься посадить меня в ваш маленький фургон и отвезти в Берлин?
– Что-то в этом роде, – прошептала она.
Он долго смотрел на нее, а потом покачал головой:
– Ты недооцениваешь Советы. Сколько до Берлина?
– Около двадцати двух миль, то есть тридцать пять километров.
Александр позволил себе чуть улыбнуться:
– Можешь для меня не переводить, Таня. – (Она чуть улыбнулась в ответ.) – На пути есть КПП?
– Да, пять.
– А как двое твоих коллег?
– Как они? Через час мы все окажемся в американском секторе, в безопасности. Нет проблем.
Александр уставился на нее с мрачной недоверчивостью:
– Позволь сказать, что ваш фургон Красного Креста остановят через двадцать минут. Вам повезет – и тебе, и твоей доблестной команде, – если выберетесь из Ораниенбурга раньше, чем меня схватят. – Он покачал головой. – Я не пойду на это.
– О чем ты? – охнула она. – Как они узнают? Они ничего не будут знать по крайней мере несколько часов. А к тому времени мы уже будем в Берлине.
Александр покачал головой:
– Таня, ты понятия не имеешь, о чем говоришь.
– Тогда мы отправимся раньше, если хочешь, – сказала она. – Отправимся тогда… когда ты захочешь.
– Они найдут меня еще до отъезда. Охрана осмотрит фургон.
– Не осмотрит. Ты выйдешь в форме Каролича, сядешь за руль и выедешь за ворота вместе со мной, а потом спрячешься в отсеке для костылей и носилок в задней части. Они не знают, что сзади есть отсек.
– А где костыли и носилки?
– Остались в Гамбурге. Тебя в кабине не будет, а мы с Мартином и Пенни поедем в Берлин, причем коллеги ни о чем не догадаются.
У двери стоял, покачиваясь, Петров:
– Сестра? Время вышло.
– Иду.
Она встала. Кто-то позвал охранника, и Петров заковылял по коридору.
Им нужно было обговорить множество деталей, но времени не было. Из сестринской сумки Татьяна извлекла кольт 1911 и две дополнительные обоймы.
– В фургоне есть еще. – Она спрятала пушку под соломой. – Когда мы соберемся, я постучу дважды, и ты отвлечешь их, чтобы я остановила фургон.
Он молчал.
– А потом?
– Потом? На крыше есть люк. Мы заберемся на крышу и прыгнем.
– Во время движения?
– Да. – Она помолчала. – Или можем просто сделать по-моему: поехать в фургоне до Берлина.
Александр ответил не сразу:
– Этот план не так хорош, как твой прошлый, Таня. И он провалился.
– Вот молодец! Увидимся в семь. Будь готов! – Она отсалютовала ему. – О капитан, мой капитан!
Татьяна через силу съела ужин с Берестовым и Кароличем, притворилась, что слушает шутливую перепалку между Пенни и Мартином, даже улыбалась. Как? Она не знала. Чтобы спасти его.
Не желая все время смотреть на свои часы, она помимо воли глазела на запястье Мартина, пока он не начал дергаться от ее неожиданно пристального взгляда. Извинившись, она сказала, что пойдет упаковывать вещи. Пенни тоже извинилась, предупредив, что, поскольку уже упаковала свои вещи, пойдет с обходом в барак девятнадцать. Татьяна знала, что там был мужчина, с которым Пенни хотела попрощаться. Было шесть часов вечера. С четверть часа Татьяна мучилась в своей комнате, рассматривая карту региона между Ораниенбургом и Берлином. Ей никак было не успокоить взволнованное сердце.
В 18:20 она отнесла свой рюкзак в джип и пошла на комендантскую кухню за очередной миской еды для Александра. В шесть сорок пять она наполнила стакан водкой с секобарбиталом и, взяв поднос с едой, с сестринской сумкой на плече пошла за Кароличем.
В 18:55 Пенни ходила между нарами барака девятнадцать, пройдя мимо койки Николая Успенского.
– Послушайте, сестра, где ваши товарищи? – спросил он по-русски. – Где та другая, маленькая сестричка?
– Хорошо, что я не понимаю ни слова из того, что ты говоришь, – не останавливаясь, с улыбкой отрезала Пенни.
Тоже с улыбкой Успенский лег на свою койку. Пенни вызвала в его памяти другую медсестру – невысокую и черноволосую. Что-то в ней растревожило его. Что в ней показалось ему смутно знакомым, но почему это смутное ощущение взволновало его?
– Лейтенант, можете пойти со мной? – Татьяна улыбнулась. – Уже поздно. Я хочу отнести еду заключенному в камеру номер семь, но мне боязно идти одной. И таким образом мы с вами сможем отогнать джип к дому коменданта, чтобы забрать мисс Давенпорт и доктора Фланагана.
Каролич с радостью пошел с ней по лесной тропе. Он казался польщенным.
– Вы очень хорошая медсестра. Но все же не стоит принимать все так близко к сердцу. Берите пример с меня. А иначе работа становится слишком тяжелой.
– Мне ли не знать этого, лейтенант, – сказала она, ускоряя шаг.
– Если хотите, можете называть меня Иваном. – Он кашлянул.
– Ограничимся пока лейтенантом, – ответила она, еще больше ускоряя шаг.
В 19:00 они вошли в тюремный коридор. Все было тихо. Петров встал и взял под козырек. Татьяна подмигнула ему, глянув на стакан водки. Петров подмигнул ей в ответ. Каролич прошел первым, за ним Татьяна, которая пододвинула поднос Петрову. Тот схватил стакан, осушил его и поставил обратно на поднос. Каролич открывал камеру номер семь:
– Вы идете, медсестра?
– Иду, лейтенант.
Александр лежал на боку.
Каролич, зевая, опустился на солому. Перед ним была спина Александра, а у него на коленях лежал автомат, нацеленный на Александра.
– Покормите его скорее, медсестра. Хочу побыстрее закончить день. Такая это работа. Начинается рано, а заканчивается поздно. Конца и края не видно.
– Я вас понимаю. – Поставив поднос на пол, Татьяна сделала вид, что осматривает Александра. – Неважный у него вид. Похоже, у него какая-то ужасная инфекция.
Каролич безразлично покачал головой:
– Мертвый он выглядел бы хуже, а?
Он зажег сигарету.
– Капитан, дать вам болеутоляющее?
– Да, спасибо, – сказал Александр.
– До еды или после?
– После.
Он повернулся на спину, и она покормила его. Он быстро поел, а потом, застонав, повернулся на бок:
– У меня болит голова. Может, дадите что-нибудь от головной боли?
– Я дам вам немного морфия, он поможет.
Александр продолжал лежать на боку. Открыв глаза, он не мигая взглянул на Татьяну. Лежа спиной к Кароличу, он держал перед собой в руках кольт 1911.
– И давно вы служите в Красной армии лейтенант? – обратилась Татьяна к Кароличу, открывая свою сумку и доставая три шприца – маленькие тюбики, каждый из которых содержал полграна раствора морфия.
– Двенадцать лет, – ответил он. – А вы давно служите медсестрой?
– Всего несколько, – ответила она, возясь с иглой и предохранительной пробкой; руки не слушались, а ведь обычно она делала это не глядя. – В Нью-Йорке я работала с немецкими военнопленными.
Ей нужно было подготовить все три шприца, но не получалось снять пробку даже с одного.
– О-о, правда? Побеги были?
– Пожалуй, нет. Ах да. Один. Ударил одного из врачей и отплыл на пароме через бухту.
– Что с ним произошло? Поймали его?
– Да, – ответила она, пройдя между Александром и Кароличем и опустившись на колени; в правой руке у нее были все три шприца. – Его поймали три месяца спустя в Нью-Джерси. – Она рассмеялась, смех прозвучал фальшиво. – Он хотел убежать в Нью-Джерси.
– Что такого в этом Нью-Джерси? И зачем вам столько тюбиков для него? Одного не хватит?
– Он рослый мужчина, – сказала она. – Ему нужна добавочная доза.
– Последнее, что нам здесь нужно, – это морфинист. Хотя, вы полагаете, это сделает его более уступчивым?
В этот момент из коридора раздался глухой звук падения какого-то тяжелого предмета. Каролич повернул голову к двери и сразу же потянулся к автомату.
– Пора! – сказал Александр.
Татьяна, не задумываясь, левой рукой столкнула оружие с колен Каролича и правой рукой вонзила в его бедро три шприца, проколов ему брюки и кожу и выдавливая морфий через все иглы. Открыв рот, он размахнулся и двинул Татьяну локтем прямо в челюсть, а другой рукой попытался удержать падающий автомат. Но Александр уже поднялся за спиной Татьяны, оттолкнув ее в сторону. Он швырнул автомат в стену и сильно ударил Каролича по голове прикладом кольта. Голова Каролича раскололась, как упавший на землю арбуз. Это заняло секунды четыре.
– Я покажу тебе, какой я сговорчивый, твою мать! – воскликнул Александр, пиная голой ногой бьющегося в судорогах и истекающего кровью Каролича.
– Шура, скорее сними с него одежду, пока он все не залил кровью.
Александр сорвал с Каролича форму и поспешно переоделся. Татьяна, покачиваясь после удара, выглянула за дверь. На полу без сознания лежал Петров, свалившийся со стула.
Натянув на Каролича свою окровавленную белую рубашку и коричневые штаны, Александр заковал его запястья и лодыжки, потом надел сапоги и фуражку лейтенанта, взял его автомат и в форме Каролича появился в коридоре.