Георгий Иванович некоторое время оставался в Риме, пытаясь найти здесь помощь против большевиков. С окончанием Первой мировой войны, из которой Италия вышла победительницей вместе с другими странами Антанты, надежды на свержение новой власти еще существовали: в Россию на помощь Белому движению был выслан экспедиционный корпус, в том числе и с итальянскими отрядами. Известно, что Г. Лопухин ездил на Сардинию, пытаясь облегчить участь интернированных там русских солдат и привлечь их к Белому делу.
В тот момент, вместе с другими российскими офицерами, Георгий встал у истоков «Русской лиги возрождения Родины в тесном единстве с Союзниками» (Lega russa per il risorgimento della Patria in stretta unione con gli Alleati) — многочисленной организации, объединившей прежде разрозненных русских жителей в Италии, в том числе и политэмигрантов. Все они были воодушевлены стремлением дать отпор большевистской диктатуре, однако будущее России им виделось по-разному, как и будущее ее национальных окраин. И в самой Италии желание бороться с Советами вскоре сошло на нет: моральную поддержку «красной Москве» оказывали социалисты, в то время как деловые круги посчитали, что с большевиками можно и договориться.
В начале 1920-х гг. «Лига возрождения Родины» прекратила свое существование. На этом итальянская часть биографии Георгия Лопухина заканчивается: вместе со своей семьей он отправился в Польшу, где у него было собственное жилье. Остальные Лопухины — его родители и сестры — остались в Италии.
Отец семейства — Иван Николаевич — обосновался вместе с супругой во Флоренции, в то время как сестры — Маргарита и Татьяна — на первых порах пытались устроиться в Риме, но вскоре и они решили жить в тосканской столице.
Город на реке Арно не был чужим для Лопухиных. Здесь провел последние годы жизни тесть Ивана Николаевича и дед Татьяны генерал-адъютант, генерал от кавалерии Николай Александрович Краснокутский (1818–1891). Прославленный казак, атаман Войска Донского во Флоренции он возглавил комитет по строительству русской церкви. Генерал курировал переговоры с проектировщиками храма, контролировал сметы и расходы. К сожалению, ему не довелось увидеть плоды своих трудов: храм освятили десять лет спустя после его кончины. Во Флоренции, на загородном «некатолическом» кладбище Аллори он и упокоился. Старожилы долго помнили благочестивого царского генерала.
Лопухиных-эмигрантов принимают в замкнутую русско-флорентийскую колонию: известно, что обосноваться тут после революции 1917 г. удалось преимущественно тем, у кого ранее здесь существовали какие-то налаженные связи. Среди этих семейств — Демидовы, Олсуфьевы, Бутурлины, которые давно стали полноценными членами флорентийской элиты. Традиционные связи местной аристократии с русской относятся еще к началу XIX в.: среди флорентийских нобилей существовала даже «мода» брать себе в жены знатных (и состоятельных!) русских барышень.
Татьяна и без замужества сумела благополучно адаптироваться во Флоренции. Этому поспособствовало ее происхождение и образование, а также таланты: лингвистические и литературные. Осознав, что Гражданская война, да, закончилась, как она мечтала, но закончилась полной победой «красных» — она ищет работу. В первую очередь, она стремилась найти применение своим гуманитарным знаниям и в итоге нашла место библиотекаря в Военно-географическом институте (Istituto Geografico Militare).
Известно, что она в 1923 г. записалась во флорентийскую библиотеку Вьёссё: в действительности, это было нечто большее, чем библиотека — некий литературный клуб, куда стекались местные интеллектуальные силы и куда приходили просвещенные гости тосканской столицы (ее благодарным посетителем в 1860-е гг. был Ф. М. Достоевский). Основанная швейцарским меценатом, имя которого она стала носить, библиотека получала — и получает — периодику со всего мира и сама выпускает альманахи, устраивает выставки. Можно смело предположить, что многие интересные знакомства Татьяны завязались именно в стенах библиотеки Вьёссё.
Живет она в Сеттиньяно, тихом северо-восточном предместье Флоренции, включенном ныне в городскую черту. Удаленность от центра она компенсирует перепиской. Некоторые ее письма попали в архивы. Так, познакомившись по работе в Военно-географическом институте с одним из ведущих итальянских географов XX столетия, профессором Джотто Даинелли (1878–1968), она завязала с ним корреспонденцию: письма к Даинелли от Лопухиной сохранились в архиве Итальянского Географического общества. Среди ее друзей-интеллектуалов следует назвать и писателя Джованни Папинни (1881–1956): остались ее письма к нему, отправленные из Сеттиньяно, а также из Латерины, поместья Бутурлиных под Ареццо, где часто гостила Татьяна.
Татьяна, которую все знакомые называют ее семейным именем — Трокка, чувствует призвание к литературе: кроме дневника, она пишет стихи, в некотором смысле продолжая семейную традицию вслед за отцом, редчайший сборник стихов которого обрела Елена Скаммакка дель Мурго. Но, в отличие от Ивана Лопухина, дочь пишет на французском — языке европейской аристократии, подписываясь как Trocca Lopoukhine.
Существовало и интересное сотрудничество отца и дочери: в венецианском Фонде меломанов Уго и Ольги Леви сохранились партитуры романсов, сочиненных Иваном на французские тексты Татьяны-Трокки.
В 1930-е гг. она переходит на язык ее второй родины и пишет стихи по-итальянски. Все в том же аристократическом духе, как это было принято в ее среде, она вовсе не беспокоится о «продвижении» своего творчества — стихи создаются для самой себя, для родных, для своего круга.
Для избранной публики во Флоренции выходит в 1924 г. первый сборник ее стихов: Poèms dans un ton majeur [ «Стихи в мажорном тоне»], а спустя три года, в 1927 г. — следующий сборник: Chansons cueillies sur les routes et autres poemes, 1923–1926 [ «Песни, собранные на дорогах, и другие стихи»]. И, наконец, в конце 1930-х гг. она собирает итальянский сборник: Canzoni per l'Italia [ «Песни к Италии»] — в машинописной форме, которую можно назвать «самиздатом». Татьяна теперь посвящает стихи в первую очередь тосканским местам, которые полюбила: это Болгери (где, судя по всему, она гостила у баронесс фон Врангель), Сан-Кашано, Роккетте, Марина-ди-Гроссето и т. д. Известен один экземпляр этого сборника с дарственной надписью, сделанной на Рождество 1943 г.: A Beppino — cui devo la mia cittadinanza [ «Беппино — которому я обязана своим гражданством»]. Кто этот флорентиец Джузеппе, который помог Татьяне получить итальянский паспорт, мы пока не знаем.
Судя по этим сведениям и даже по ее запискам, Татьяна-Трокка, не покидая русскую среду (ее лучшие друзья — Бутурлины, в том числе юная подруга Лиза Бутурлина [1926–2005]), все-таки не принимает большого участия в русской жизни во Флоренции, хотя в то время в этом городе, к примеру, действует ассоциация «Русская колония в Тоскане», которая устраивает чтения, празднества и прочее. Кипят страсти в русской православной общине, где часто меняются священники и старосты, но она от них — в стороне. Думается, что рафинированной молодой женщине было интереснее найти свое место в итальянской культуре, нежели замыкаться в обществе ностальгирующих эмигрантов.
Вторая мировая война вновь меняет географию ее жизни. Она уезжает в итальянскую глубинку вслед за сестрой Маргаритой (ей также уделено много внимания в мемуарах) и живет в городке Азоло, на севере-востоке страны. О последнем периоде биографии одинокой «белой» русской мы знаем совсем мало.
Флорентийская русистка Джузеппина Ларокка обнаружила редкое свидетельство о том этапе биографии Татьяны-Трокки, опубликованное литератором Джорджо Торелли в журнале Epoca в сентябре 1973 г.:
На следующий день поднимаюсь в Азоло и иду пешком под портиками, где висят клетки с говорливыми канарейками. Именно в тот свежий вечер я постучался в калитку двух русских подруг. <…> Это Татьяна и Маргарита Лопухины, одной 81 год, другой 77. Они живут свои годы мудрости на холме, где уже начинают цвести розы. Детство они прожили в громадном поместье в Польше, площадью в три тысячи гектаров, близ границы с Германией. <…> Они говорят на шести языках. Выжили, их преподавая. На самом деле они выжили, потому что не потеряли дух, потому что не отказались от мысли. <…> Трокка, писавшая на шести языках, знала и латынь. <…> Когда Трокка жила в Сеттиньяно, она спала с мая по сентябрь под открытым небом, посреди цветущего сада. Однажды с ней случился «лунный удар»[45].
Эти строки Джорджо Торелли о Татьяне-Трокке могли бы остаться единственным и весьма скудным о ней свидетельством, если бы не ее мемуары, счастливо обнаруженные Е. Скаммакка дель Мурго. Она проделала также огромный труд по их переводу и обстоятельному комментированию — в прекрасной литературной форме, который, мы уверены, по достоинству оценила бы и сама Татьяна Ивановна Лопухина.