Иван Романович, хорошо понимавший все преимущества и недостатки театра миниатюр (сам же когда-то занимался этим делом), одобрил решение Татьяны.
– И правильно, – сказал он. – Попробуй, возможно, это твое. В свое время ты играла очень хорошо. Только учти, что миниатюра сейчас совсем не такая, как была до революции. И зритель совсем другой. Не надейся на свой прежний опыт и не оглядывайся на него. Начни все сначала.
Начни все сначала! О, сколько раз уже Татьяна начинала все сначала! В Ейске, в Москве, в Берлине, в Ярославле и снова в Москве… Скоро стукнет сорок, а чего она добилась? Какими ролями может похвастаться? Кто она вообще – актриса или так себе, сбоку припеку?
Петкер принял Татьяну в труппу и сразу же поставили на конферанс, с которым в театре вечно были проблемы. Наверное, нет смысла объяснять, что конферансье не просто объявляет номера, но и объединяет их своими комментариями в одно целое, «скрепляет» программу и «держит» зал. Это все и так знают. В театре на конферанс пробовались разные артисты, но все время что-то да не ладилось. Или актер не справлялся, или же, как это было с Аркадием Райкиным, покидал театр. Райкин, игравший в сюжетных миниатюрах, проявил себя как хороший конфераньсе. Но в ноябре 1939 года он стал лауреатом Первого Всесоюзного конкурса артистов эстрады, на котором выступил с танцевально-мимическими музыкальными номерами «Чаплин» и «Мишка»… Дело хорошее, но перспективного артиста тотчас же переманили в только что открывшийся Ленинградский театр эстрады и миниатюр, где он и сделал себе имя.
Возможно, Петкер чересчур требовательно относился к конферансу и потому не давал актерам освоиться, «войти в роль», требуя, чтобы все сразу же было на высшем уровне. Но его можно было понять, ведь конферанс – стержень любой эстрадной программы.
Буквально накануне прихода Татьяны Петкер получил замечание от секретаря Московского горкома партии Макарова. Побывав на спектакле, Макаров сказал, что «в целом» ему все понравилось, только одно осталось непонятным – почему это в советском театре ведет программу «какой-то буржуйчик»? Согласно сложившейся традиции конферансье выходили на сцену при полном параде – в костюме, при галстуке (часто его заменяла бабочка), порой и с цветком в петлице. Макарову эта «буржуазность» не понравилась.
Петкер тут же придумал образ «женщины из народа», недалекой и необразованной сплетницы, у которой по всякому поводу имеется свое мнение. Стали думать, кому бы из актрис поручить эту роль, и тут явилась Татьяна… На ловца, как известно, и зверь бежит.
Татьяна решила, что ее «женщина из народа» будет нянькой. Нянькой, которая гордо называет себя педагогом и при каждом удобном случае и без оного вставляет «нам, педагогическим работникам…». Петкер одобрил идею, и уже спустя неделю после прихода в труппу Татьяна Пельтцер вышла на сцену.
К сожалению, Татьянина нянька не понравилась никому – ни руководству театра, ни другим актерам, ни зрителям. Зрители не смеялись шуткам, актеры морщились, а Петкер сказал, что в образе чересчур много перца, аж чихать хочется, а вот соли недостает. Татьяна было решила, что ей указывают на дверь, и пришла к Петкеру с заявлением об уходе, но тот уговорил ее остаться.
– Хоть ваша Нянька и не сумела «влиться» в программу, но что-то в ней есть, – сказал он. – Как образ она мне нравится…
– Но вы же сами сказали, что в образе много перцу, но мало соли! – с вызовом человека, которому уже нечего терять, ответила Татьяна.
– Лучше уж так, чем наоборот, – улыбнулся Петкер. – Гротеск – это хорошо. Вам нравится, как играет Миронова?
– Нравится, – честно ответила Татьяна, пытаясь догадаться, чего от нее хочет режиссер.
– Сможете играть, как она?
– Попробую…
У Марии Мироновой в то время как раз «складывался» дуэт с ее новым партнером и без пяти минут мужем Александром Менакером. Она целиком отдалась новой программе, а в старых номерах ее нужно было кем-то заменять. Пельтцер добросовестно старалась играть, как Миронова, но у нее выходило плохо. Необходимость подражания сковывала ее, не давала ее таланту развернуться в полную силу. Образы получались плоскими, тусклыми, вымученными. Наверное, Татьяна ушла бы и из этого театра (уже которого по счету!), ушла бы в расстроенных чувствах и, возможно, оставила бы сцену навсегда, если бы не Петкер.
– Забудьте Миронову! – потребовал он. – Выбросьте ее из головы, будто вы ни разу ее не видели! Вы постоянно пытаетесь смотреть на себя со стороны, и из-за этого выходит черт знает что! Вы напряжены, а в таком состоянии на сцене делать нечего. Играть надо легко…
– Не копируйте Миронову! – вторил Топорков. – Ищите свой образ!
У Татьяны голова шла кругом. Черт их разберет, дорогих руководителей. То играй, как Миронова, то забудь про Миронову… Но она все же взяла себя в руки и задумалась над тем, как бы ей сыграть кого-то, не хуже Мироновой, но по-своему, так, чтобы никому не подражать. Ей вспомнился один старый номер из программы отцовского театра миниатюр в Харькове. На первый взгляд ничего особенного – банщица обсуждает тех, кто ходит мыться, то и дело вставляя: «вот уж сейчас ей косточки перемою!». Но каков характер! Противоречивый, можно сказать – глубокий. С одной стороны – сплетница, с другой – добрая душа, сначала перемоет косточки, а потом пожалеет. Есть над чем поработать.
Для театра писали талантливые литераторы, такие, например, как Виктор Ардов, Леонид Ленч, Николай Погодин, Юрий Олеша… Но Татьяне было неловко просить кого-то из них написать для нее сценку на основе той старой, дореволюционной. Еще откажут, и будет неловко. Сценку ей написал отец.
К показу «Банщицы» Татьяна готовилась очень ответственно и втайне ото всех. Решила про себя, что если уж и ее банщица никому не понравится, то она уйдет из театра. Первый блин комом – ладно, второй – куда бы ни шло, но если три блина подряд выходят никудышными, то самое время задуматься о том, умеет ли вообще пекарь печь? Выбрав паузу между репетициями, Татьяна показала Петкеру и нескольким актерам свою сценку. Когда закончила, то замерла ни жива ни мертва в ожидании приговора.
– Хорошо, очень хорошо, – после небольшой паузы, показавшейся Татьяне вечностью, похвалил Петкер. – Вот теперь и соли, и перца сколько нужно. Включаем в программу!
Амплуа Татьяны Пельтцер в Театре эстрады и миниатюр можно было назвать так: «женщина из народа, с острым языком, крепкими руками и добрым сердцем». Банщица, управдом, почтальон, уборщица, булочница… Сколько их было – и не перечесть. Однажды в трамвае Татьяна услышала за спиной шепот: «Вон артистка стоит из эстрадного театра, смешная…». Когда тебя начинают узнавать в трамвае, можно с полным правом считать себя народной артисткой.
– Ах, папаня, вы и не представляете, как я счастлива! – говорила отцу Татьяна. – Я наконец-то нашла свой театр!
До ее прихода в театр, который она в полном смысле слова сможет называть «своим», оставалось семь лет. Но тогда, в 1940-м, Татьяне Пельтцер казалось, что Театр эстрады и миниатюр – это навсегда.
– Вот и славно! – радовался отец. – Теперь еще бы мужа найти…
– Хватит с меня и одного раза! – хмурилась Татьяна. – Больше не хочу!
Иван Романович удивлялся – надо же, какая памятливая и упрямая у него дочь. Уже почти десять лет как вернулась из Берлина, а все не хочет слышать о замужестве, не то чтобы подумать.
Для Ивана Романовича 1940 год тоже был счастливым годом. Начав регулярно сниматься в кино (по нескольку картин за год), он понял, что слишком рано ушел со сцены. Пошатнувшееся было здоровье пришло в норму, чувствовать себя пенсионером при молодой жене было неловко, да и вообще дома не сиделось, поэтому Иван Романович вернулся на сцену. Он поступил в…
Угадайте куда?
Он поступил в театр имени Моссовета, которым уже руководил Юрий Завадский. И прослужил там до 1946 года. Так что театр имени Мосовета, так же как и театр Корша, можно с полным правом называть «семейным театром Пельтцеров».
Глава пятнадцатаяВойна
Чтобы в шатре бытия
полюбить все сокровища жизни
Надо шатер приподнять
и взглянуть на мгновение в ночь…
В 1941 году, незадолго до начала войны, Иван Романович Пельтцер получил Сталинскую премию второй степени за исполнение роли рабочего Захаркина в фильме «Последняя ночь». А немного позже его вместе с дочерью чуть не отправили в ссылку.
Вскоре после начала войны, в августе 1941 года, вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». Существовавшая в то время Автономная Республика немцев Поволжья, столицей которой был город Энгельс, прекратила свое существование. Все немецкое население республики было депортировано в отдаленные районы Сибири, Казахстана и Средней Азии. В последующие месяцы депортация коснулась практически всего немецкого населения, проживавшего на территории Европейской части России и Закавказья, которые не были заняты гитлеровскими войсками. Переселение немцев производилось поэтапно и длилось до мая 1942 года. Всего было переселено около миллиона немцев. Советское руководство опасалось (и, надо сказать, имело основания для этого), что немцы Советского Союза могут перейти на сторону Гитлера. По той же причине в августе-сентябре 1941 года большинство солдат и офицеров немецкой национальности было отправлено с передовой в тыловые части.
Под раздачу, то есть – под депортацию, чуть было не попали и Пельтцеры. Узнав в отделе кадров театра, что всех немцев, независимо ни от чего, будут высылать, Татьяна пришла в ужас. В голове не укладывалось, что ее, всю жизнь ощущавшую себя русской, вдруг причислили к неблагонадежным и вышлют черт знает куда. Это много позже, уже в семидесятые годы, можно было горько пошутить: «В войну я оказалась между двух огней – отец немец, мать еврейка», а в сорок первом было не до шуток.