С одной стороны, Захаров ушел из простых режиссеров в главные – стал художественным руководителем Театра имени Ленинского комсомола. С другой стороны, он ушел из известного, процветающего, популярного театра в театр, который находился в состоянии глубокого упадка. С момента ухода талантливого Анатолия Эфроса, отстраненного от руководства театром «как не обеспечившего правильного направления в формировании репертуара» (цитата из приказа Управления культуры Исполкома Моссовета), прошло шесть лет. Следом за Эфросом, один за другим, ушли все «звезды». Театр скатывался в пропасть, и в кулуарах уже начали поговаривать о его закрытии. Может, и собирались, да как-то все рука не поднималась закрыть Московский ордена Красного Знамени театр имени Ленинского комсомола, выросший из Театра рабочей молодежи и ведущий свою историю аж с 1927 года.
Опасаясь того, что следом за Захаровым может уйти часть актеров, Валентин Плучек попросил Фурцеву о содействии. Та запретила Захарову забирать с собой кого-то из актеров Театра сатиры… Крепостное право отменили давным-давно, но слово Фурцевой было законом. Захарову пришлось подчиниться. Вот и пришлось Татьяне Ивановне уходить к нему таким вот «кружным» путем. Сначала она сыграла в двух спектаклях, поставленных Захаровым в новом театре, а спустя четыре года перешла к нему совсем.
Почему Татьяна Пельтцер, прослужив тридцать лет в Театре сатиры, вдруг ушла в другой театр? По сути, она ушла не из одного театра в другой, а от одного режиссера к другому, потому что с Захаровым она обрела то взаимопонимание, которого уже не было с Плучеком. Татьяне Ивановне нравилось, как работает Захаров. Ей вообще нравились молодые новаторы, потому что в душе она всегда оставалась молодой. Захаров привнес в Театр сатиры струю свежего воздуха. Его постановки были оригинальны, не походили одна на другую, он брался за самые разные пьесы и каждую ставил великолепно.
Неправы те, кто говорит (а такое мнение довольно распространено): «Пельтцер ушла к Захарову, потому что он давал ей роли в каждой своей постановке». Это не так. Плучек и другие режиссеры тоже не обделяли Татьяну Ивановну ролями. Давайте посчитаем. За период 1967–1977 годов Пельтцер сыграла в четырех, уже упоминавшихся выше постановках Захарова. Кроме этих ролей у нее были следующие: мадам Ксидиас в «Интервенции» (режиссер Валентин Плучек), Фрекен Бок в «Малыше и Карлсоне» (режиссер Спартак Мишулин), Марселина в «Безумном дне, или Женитьба Фигаро» (режиссер Валентин Плучек), Леони Пимоз в «Мой дом – моя крепость» Джеймса Купера (режиссер Олег Солюс), мать Скитальца морей в «У времени в плену» Александра Штейна (режиссер Валентин Плучек), Мария Ивановна в «Маленьких комедиях большого дома» Аркадия Арканова и Григория Горина (режиссер Валентин Плучек). Еще шесть ролей! Это мы говорим о новых ролях того периода. А ведь многие спектакли прошлых лет, такие, например, как «На всякого мудреца довольно простоты» или «Дом, где разбиваются сердца», по многу лет не сходили со сцены, и в них у Татьяны Ивановны тоже были роли.
Нет, обделенной ролями она себя чувствовать не могла. А вот обделенной вниманием чувствовала. Кроме того, Захаров как режиссер был гораздо демократичнее Плучека. С Марком Анатольевичем можно было и поспорить на репетиции. Плучек же споры сразу же пресекал. Он требовал, чтобы все его указания выполнялись беспрекословно. Вне всякого сомнения, Валентин Николаевич был гениальным режиссером. Он ставил замечательные спектакли и как никто другой умел «заглянуть актеру в нутро», иначе говоря – хорошо понимал, кто на что способен, и роли распределял соответственно. Плучек гордился своей беспощадной требовательностью (очень нужное качество для режиссера) и верностью своему театру. За все годы работы в Театре сатиры он ни разу не поставил спектакля где-либо на стороне, если не считать постановку «Интервенции» в софийском Сатирическом театре. Но та постановка была скорее проявлением международного сотрудничества, нежели просто «посторонней» работой главного режиссера.
Стоило только Марку Захарову приступить к работе над «Разгромом» в Театре имени Маяковского, как отношения между ним и Плучеком стали напряженными. «Благословленный» Сусловым Захаров продолжал работать в Театре сатиры, продолжал ставить спектакли и получать от Плучека ценные советы (ценные на самом деле, без какого-то преувеличения), но между двумя режиссерами словно бы возникла невидимая стена. И труппа разделилась – большая часть ее поддерживала Плучека и относилась к Захарову, мягко говоря, снисходительно-иронично, но были среди актеров и такие, кому Марк Анатольевич нравился больше Плучека. Возглавляла захаровский «клан» Татьяна Пельтцер.
Вскоре после ухода Захарова в Театр имени Ленинского комсомола Татьяна Ивановна получила от него предложение сыграть Авдотью Назаровну в чеховском «Иванове». Хорошо зная порядки в Театре сатиры, Захаров пообещал своей любимой актрисе, что график репетиций и спектаклей не будет пересекаться с ее основным графиком. Прогулять репетицию в Театре сатиры было делом невообразимым. Это можно было сделать всего один раз, после чего следовало увольнение, и никакие заслуги в счет не брались. Никаких вольностей Плучек не позволял, и даже сильно пьющие актеры подстраивали режим своих возлияний под театральный график. Ну и, конечно же, было заведомо бесполезно просить Валентина Николаевича пойти навстречу, чтобы дать Татьяне Ивановне возможность играть у Захарова. Сначала вообще все делалось в тайне, но актерский мир тесен, и буквально через неделю после начала репетиций «Иванова» Плучек узнал, что Пельтцер ему «изменила». Именно «изменила», поскольку любую работу на стороне Валентин Николаевич расценивал как измену родному театру и ему лично. Выразить актрисе Пельтцер свое негодование открыто он не мог, поскольку в свободное время любой актер волен делать все, что ему заблагорассудится, и художественный руководитель театра в это вмешиваться не вправе, но отношение к ней, и без того не самое теплое, ухудшилось. Почему отношение Плучека к Татьяне Ивановне было «не самым теплым» – ведь она же была одной из ведущих актрис Театра сатиры? Причина крылась в прямоте и бескомпромиссности нашей героини. Если Татьяне Ивановне что-то не нравилось, то она говорила об этом, невзирая на лица и прочие обстоятельства. Если Плучек напоминал, что главный режиссер здесь он, то Татьяна Ивановна отвечала:
– Когда вы, Валентин Николаевич, только начинали учиться у Мейерхольда, я уже дюжину лет на сцене отслужила!
До поры до времени Валентин Николаевич с этим мирился. Приходилось мириться, а что поделаешь? Но после «измены» Татьяны Ивановны на нее посыпались упреки в том, что она ставит себя выше всех, считает, что все должны танцевать вокруг нее на цыпочках и т. п. Новых ролей Плучек ей больше не давал. Образумится, раскается – тогда и видно будет.
У Татьяны Ивановны было обостренное чувство справедливости. Она считала, что и с Захаровым в театре обходились несправедливо, и с ней сейчас поступают точно так же. Что за дела? Сначала запрещают переход из одного театра в другой, а теперь уже и сыграть разок на «чужой» сцене нельзя? Впрочем, надо еще разобраться, какая сцена «своя», а какая – «чужая». Своя – это та, на которой чувствуешь себя хорошо, а чужая – на которой неуютно. В Театре сатиры становилось все неуютнее. Наверное, у каждого человека есть опыт конфликта с руководителем со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вспомните, умножьте на три – и вы примерно представите, каково было Татьяне Ивановне в тот период. Почему на три? Да потому, что актеры – люди эмоциональные, ранимые, и потому, что возраст у участников конфликта был солидный, а чем человек старше, тем сильнее и глубже он переживает происходящее.
Вместо покаяния Татьяна Ивановна попросила Захарова дать ей новую роль и начала открыто говорить о том, что хочет уйти к Захарову. Все думали, что она шутит – невозможно было представить, что Пельтцер покинет Театр сатиры! Все, кроме Плучека. Валентин Николаевич понял, что перегнул палку в давлении на Пельтцер, и стал вести себя по отношению к ней гораздо мягче. С былым дружелюбием не сравнить, но все же, все же… Собравшись ставить «Горе от ума», Плучек дал Татьяне Пельтцер роль старухи Хлестовой, но новая роль уже не могла удержать семидесятитрехлетнюю актрису, которая в мыслях уже была в театре у Захарова. Ей оставалось сделать последний и решительный шаг.
Конечно же, уходить было трудно. Тридцать лет – не шутка! За эти годы Театр сатиры стал для Татьяны Ивановны родным. Это был первый театр, в котором она прослужила столь долго. Здесь она прославилась, стала первой народной артисткой СССР в труппе. Здесь были друзья и роли…
Уходить было трудно. Но дело не в этом. Дело в том, что оставаться было невозможно. Поэтому-то Татьяна Ивановна и ушла.
«Захаров отбил Пельтцер у Плучека» – говорили люди. Молва утверждает, что первой эту фразу произнесла Ольга Аросева.
В каком-то смысле – да, отбил.
Она того стоила.
Впрочем, сама Аросева считала уход Татьяны Ивановны к Захарову ошибкой. «Потеря моя была невосполнима, когда их пустяковая ссора с Плучеком переросла в грандиозный скандал и она ушла из «Сатиры» к Марку Захарову в «Ленком», – писала Ольга Александровна в своих мемуарах. – Это стало ее страшной, роковой ошибкой… Захаров Татьяну Ивановну любил, называл «нашей бабушкой», но интересной работы, по масштабу выдающейся актрисы, не давал. У него она стала совсем другая: чего-то боялась, непривычно робела…»[91].
Глава двадцать втораяЛенкомовский период
Мне грустно… Подожди… Рояль,
Как будто торопясь и споря,
Приоткрывает окна в даль
Грозой волнуемого моря.
И мне, мелькая мимо, дни
Напоминают пенной сменой,
Что мы – мгновенные огни —
Летим развеянною пеной…