— Ну-ка, успокоился, сел и замолчал, — негромко, но веско велел Борис Семену. — Кто убийца, будет решать суд.
— Знаем мы ваш суд, — проворчал тот, однако плюхнулся на место. — Невинному человеку срок припаяют, а настоящая убийца будет водяру на воле жрать…
— Есть доказательства? — живо заинтересовался Костенко. — Отлично. Завтра в девять утра жду вас у себя, в следственном отделе, поговорим. Буду рад познакомиться с лучшим другом покойного. Только вот… или мне показалось? Я друга верного на похоронах не видел.
— Смотреть надо лучше… — почти шепотом огрызнулся Семен, но заметно стушевался, притих и теперь пил молча, стараясь не привлекать к себе внимания.
— Нин, — подсела к Перепелкиной Галина, — да не обращай ты внимания. Напился, как свинья… Ты же сама знаешь, какие у твоего Генки приятели были. А ты почему ничего не ешь? Я за тобой следила.
— И ты тоже следила? — невесело улыбнулась Нина. — Я поем, поем, а то когда еще домашнего попробуешь… Правильно, гражданин следователь? — повернулась она к Борису.
— Забыла? Вопросы задаю я, — ответил тот, а Нина обратилась к Диме:
— Ну а как свадьба прошла?
— Да так… Нормально.
— Ты чего, случилось что-нибудь? — По тому, как отреагировал Дима, Нине стало ясно, что все прошло отнюдь не так гладко, как хотелось бы.
— Ну какая ж свадьба без баяна… Да нет, все нормально. Были кое-какие непонятки, а так — ничего.
— Танюшка-то как? Счастлива?
— А ты бы сама ее и спросила. Хочешь, сейчас позвоним — она мигом прибежит.
— Нет, — покачала Нина головой, — не надо. Дим, да ты чего? У человека медовый месяц, а ты ее на поминки тащишь. Вот больше ей заняться нечем! Был бы праздник… Да и вообще, мне уже скоро ехать надо… домой. Я правильно говорю, гражданин следователь?
— Я тебе просто поражаюсь, — заметил Костенко, едва Дима отошел помочь Виктору с тарелками и прочим. — Считай что на пять секунд на волю выпустили, когда еще такое случится. Другая бы всех на уши поставила, всех друзей сюда притащила… А она еще мается: «Ах, этим будет неприятно, тем неудобно, зачем людей от счастья отрывать»… Неужели не хочешь с лучшей подругой увидеться?
— Хочу. Очень хочу, — почти со слезами ответила Нина. — Но, Борь, я так не могу. Ты знаешь, сколько Таня горя хлебнула? Пусть хоть сейчас счастья попробует, а я за нее порадуюсь… Да ладно, мы здесь по другому поводу. И ничего я из себя не показываю, мне за Генку на самом деле обидно и жалко его… Руки у него просто золотые были, все мог. Я только-только приехала, на стройку устроилась, еще ничего не умела. Он же меня всему и учил. Зря ты ухмыляешься, — кинула она вновь подошедшему Диме, заметив его скептический взгляд, — тогда это был совсем другой человек… Он ведь почти не пил. И такой робкий был, как мальчик. Куда я иду — туда и он, ну прямо как собачка.
— Ага. А потом собачка подросла и кусаться стала, — вырвалось у Димы.
— Дим, не надо. Я не говорю, что он ангел… Потом всякое бывало. И ругались, и дрались. Начал пить — и ничего от человека не осталось. С полуоборота заводился, чуть что, сразу в драку. Все водка проклятая.
— Вот и допился, — подвела итог Тамара Кирилловна.
— Ну и друзья, конечно, расслабиться не давали, — продолжала Нина, мрачно взглянув на Семена. — Вот так, мужик был крепкий, а воля слабая, а гут, как на грех, дружки…
— Что ж ты его от дружков этих не отваживала? — осуждающе спросила Тамара.
— А как? Он уже сам с усам — «с кем хочу, с тем и пью». А когда я… когда мы с ним… разошлись, так я и вообще понятия не имела, с кем он там водился. Воевали мы с ним круто, я ведь тоже не подарок… Но у дружков-собутыльников я Генку отбить нс смогла… А если кто думает, что это я его… Бог им судья. Ну, помяните Гену, пусть земля ему будет пухом.
— Вон как жена-то про покойника сказала душевно. Любила, видать, — с надрывом вздохнула бабка, — Небось, ходила за ним, как за малым дитем. Он, бедный, поди, болел долго?
— Убили его, — уточнил Дима.
— Убили? — ахнула бабка, — Ай-ай-ай! Страх-то какой… А кто убил — уже известно? А как убили-то? Придушили? — Дима всем своим видом показывал, что не намерен поддерживать беседу, так что бабка только головой покачала: — Значит, зарезали… Ох ты, господи, вот люди-то. Звери, не люди. Слышь, а кто зарезал?
— Как это кто? — угрожающе хмыкнул Дима, скроив страшную физиономию. — Да ты и зарезала. Не бойся, бабка, выпивай, закусывай, я тебя не выдам. Ну, если не будешь ко мне приставать с вопросами. Поняла?
— А я слыхала, что зарубили, — тут же встряла бабкина подруга.
— Слыхала она, тетеря глухая! Не зарубили, зарезали, — поделилась та информацией. — Он же пил, говорят, без просыпу. Всю получку до копейки пропивал, вещи из дома таскал. Дети голодные, голые-босые, а он — не просыхает. Детей, говорю, бил смертным боем! А уж как жену бил — она, бедная, от него по соседям пряталась, — на ходу сочиняла она «подробности». -А сам еще гулял от нее, бесстыдник. Пьет и гуляет, пьет и гуляет. Ну и догулялся, кто ж это терпеть будет. Вот и получил топором по голове и помер под забором.
— А говорила, зарезали. Кто зарубил-то? — встрепенулась подружка.
— А жена, кто ж еще? Разве такое вытерпишь?
— Бабка, ты чего несешь? — начал унимать ее Дима. — Спятила совсем?
— Ты же мне сам говорил, — ничуть не растерялась бабка. — А ты откуда все так хорошо знаешь? Может, ты его и убил?
— Бабка, я тебя предупреждал? — зашипел Дима, краем глаза заметив, как ухмыляется Костенко. — Тебя, как человека, пустили выпить-закусить, надо было только сидеть тихо. Ну раз уж ты меня пропалила, придется и тебя убрать. Мне теперь терять нечего, так и так пожизненное!
— А может, и не ты, — передумала бабка. — Может, и вправду жена убила.
— Да кто угодно мог, — возмутился Дима, которому стало неловко от того, что он вроде как перевел стрелки на Нину. — Мало ли, кому человек дорогу перешел.
— Это точно, — согласилась Тамара Кирилловна. — Теперь народ злой… Да вот хоть соседи. Может, он соседей уже достал дебоширством своим, — она выразительно взглянула в сторону полковника, словно намекала и на него тоже. — Оно, конечно, грех про покойника плохо говорить, но все же… Нине, можно сказать, жизнь поломал!
— Значит, так на роду написано, — откликнулась та.
— Во женщина, а? Золото! — вздохнула Тамара.
— А вы так и не поняли, какая она? — обратился Дима к Борису. — И на такого человека думать… Это ж надо быть полными идиотами, чтобы Нину и в таком подозревать! Нет, правильно говорят, что там одни придурки работают.
— «Там» — это в милиции? — усмехнулся Борис, — Конечно, пока жареный петух не клюнул, нас можно костерить, на чем свет стоит.
— Димка, чего ты на человека набросился? — вмешалась Галина. — Сами во всем разберутся. Это ж коню ясно, что Нина здесь ни при чем.
— А что касаемо кого подозревать — так на то и следствие, — произнес Костенко. — Может, я всех вас подозреваю.
— Одну минуточку, — встрял полковник, заинтересованно прислушивавшийся к разговору, — Будем опираться на факты. Я так понимаю, если человека убили в собственной квартире, значит, что? Значит, убийца либо шел за ним и, когда тот открыл дверь, ворвался за ним следом. Либо уже поджидал его в квартире. И третий вариант — пришел кто-то, кому Геннадий открыл сам, так? А это значит, что Геннадий хорошо знал убийцу и доверял ему. Правильно я говорю, товарищ следователь?
— Простите, с кем имею честь? — уточнил Борис.
— Полковник авиации в отставке Василий Иванович Кубасов. Так что насчет моих умозаключений, товарищ следователь?
— Все логично, товарищ полковник, — согласился Костенко.
— Соседи, — персонально для Тамары Кирилловны проговорил Кубасов, — тут ни при чем. Теперь — мотив убийства. Чаще всего это ограбление.
— Да чего у него взять? Стол да стул… и те — старье, — возразил Семен.
— Тогда — пьяная драка, — предположил Василий Иванович, — Как бывает: сидели, выпивали, поссорились, тут его дружок бутылкой по голове… от всей души.
— Какой бутылкой? — взвился Семен, вскакивая с места, — Ты ее видел?! Где она, бутылка-то?!
Следователь Костенко посмотрел на дебошира с возрастающим интересом, сложил в уме два и два, однако пока предпочел промолчать.
2
Таня Разбежкина как никогда остро ощущала свое одиночество. Вера Кирилловна вместе с маленькой Надей отправились на все лето в Тупилки — ту самую деревню в Саратовской области, где прошли Танино детство и юность. До сих пор Тане еще ни разу не приходилось надолго разлучаться с дочерью, но она понимала: так будет лучше для всех, особенно в сложившихся крайне непростых обстоятельствах.
Не выдержав, она сама позвонила матери. Вера Кирилловна успокоила ее:
— Танечка, мы прекрасно долетели! Там такая милая стюардесса. Надюшка сказала, что тоже хочет быть, как эта тетя.
— А как дома дела?
— Все хорошо. Крыша нс просела — помнишь, как мы с тобой боялись? Дядя Коля пришел, помог с воротами, — докладывала Вера Кирилловна.
— Мам, Надя не плачет? — Танин голос дрогнул.
— Да Господь с тобой, — изумилась Вера, — когда ей плакать? Здесь столько детишек — и местных, и приезжих — только успевала знакомиться!
— Качели-то, которые дядя Коля сделал, целы?
— Как он сам говорит, а что им сделается, они ведь железные.
— Передай Надюшке, что я очень ее люблю, — вздохнула Таня, не выпуская из рук Надину фотографию.
— А то она не догадывается! Ты, главное, не волнуйся, мы все сделали правильно: и отдохнешь, и с Игорем будешь больше времени проводить. И ребенок на воле побудет. Ну все, на той неделе позвоню! Целую тебя, Танечка!
— И я вас, мои дорогие, — грустно попрощалась Таня.
Так, с фотографией дочери в руках, она и пошла открывать дверь, услышав звонок. И едва не остолбенела при виде Риты, стоявшей на пороге с пакетом в руках. А вот та ничуть не растерялась — без всякого приглашения прошла в комнату и уселась в кресло.