— Если бы не вы, я, наверное… — прошептала она, — не знаю, что бы делала… И что, это на роду мне, что ли, написано — быть несчастной? Только показалось, что вот оно, счастье, — бери, все твое… как опять все рухнуло. Или проклял меня кто-то? Но ведь вроде бы я никому зла не делала… — Таня покачала головой и закрыла лицо руками.
— Отставить! — неожиданно вскочив со стула, рявкнул Кубасов, да так, что Таня вздрогнула. — Никаких проклятий не существует, человек сам и свое счастье, и свое несчастье творит! — убежденно припечатал он, сурово глядя на нее.
— Ошалел? — осадила полковника Тамара Кирилловна. — Ты ж мою девочку перепугал! А ну марш на кухню, чаю нам сделай. Черного, с бергамотом! Заварка на полке, чашки возьми новые, беленькие такие! — Василий Иванович отправился выполнять поручение, отданное совершенно командным тоном и голосом, а Тамара улыбнулась племяннице: — Видала? Вот солдафон!
— Привет! Как жизнь молодая? — В комнату вошел Виктор, весело оглядывая присутствующих.
— Не ори ты, беда у нас, — зашипела Тамара, делая страшные глаза и выталкивая сына в прихожую. — Вить, ты языком там не особо… у Тани душевная травма.
— Травма? — забеспокоился тот, — Серьезная? Игорю звонили? — Виктор, не дожидаясь ответа, схватился за телефон.
— Не надо никому звонить, — остановила его Таня, вслед за Рыбкиными выходя в прихожую. Несмотря на то что она почти полностью завернулась в плед, было заметно, что ее бьет мелкая дрожь, будто от холода или высокой температуры.
— Японский бог, объяснит мне хоть кто-нибудь, что случилось? — воскликнул брат.
— Вить, объясняю: ничего особенного, я просто застукала мужа в постели с любовницей, — спокойно сказала Таня, резонно посчитав, что лучше сама обрисует ситуацию, чем за это дело возьмутся Тамара Кирилловна и Кубасов.
— А че говорят: травма? Он бил тебя? У тебя лицо такое… — растерянно пробормотал Виктор.
— Это от усталости, — Таня из последних сил старалась не показывать, как же ей в действительности скверно. — Просто во время беременности все сразу на лице…
— Че-во? — Тамара Кирилловна, с разинутым ртом и округлившимися глазами, опустилась на табурет, — Что ты сказала?
— У меня будет ребенок, — четко повторила Таня. — С женщинами это случается.
На то, чтобы произнести эти слова и не расплакаться, ее еще хватило. Но потом она вернулась в комнату и снова легла, отвернулась к спинке дивана и, словно отгородившись от всего мира, погрузилась в свое горе. Она то проваливалась в подобие чуткой дремоты, то выныривала, с новой остротой вспоминая и переживая случившееся, молча, закусив до крови нижнюю губу. Таня не слышала, как вернулась с работы Галя Рыбкина, как шепталась с матерью и братом. Далеко не сразу Галина решилась заговорить с Таней, хотя у кого бы это сейчас получилось лучше, чем у нее? Нынешним утром Галя пережила едва ли меньший удар, потеряв свою маленькую названую доченьку, и теперь ей казалось, что они с Таней — сестры не только по крови, но и по несчастью.
— Тань, — осторожно начала она, — ну было и было, выброси из головы, не думай. Мужчины, они ведь все одинаковые, природа у них такая. Я где-то читала, что у них даже мозг устроен не как у нас. Мы просто разные… Мне мама в детстве рассказывала сказку, — раскачиваясь из стороны в сторону, лихо продолжала Галя, — как жили Луна и Солнце, но однажды они поссорились и решили больше никогда не встречаться. Поэтому Солнце выходит гулять только днем, а Луна — по ночам.
— Значит, они никогда не помирятся, — глухо отозвалась Таня, однако выпуталась из-под пледа и взглянула на сестру.
— А вот и нет, — возразила Галя, — рано утром, когда их мало кто видит, они тайком встречаются на небе. Тань, ты не подумай, что я Игоря защищаю. Просто, знаешь, ломать куда проще, чем строить. Фу, с ума сошла: кому рассказываю — строителю! Мы ведь с Вадиком тоже в свое время дров наломали, и все по глупости… — вздохнула она.
— Да я знаю, как бывает, — кивнула Таня, на лице которой мелькнула слабая тень сочувственной улыбки, — хотя иногда лучше бы и не знать. Галь, а что ты первое подумала, когда про беременность узнала?
— Сначала не поверила, потом испугалась, ну а потом обрадовалась, конечно.
— Вот видишь… — вздохнула Таня, — а я ведь тогда хотела аборт сделать. А как же? Тюрьма, какой срок дадут — неизвестно, впереди — сплошная чернота. Слава Богу, одумалась. Даже представить не могу, как жила бы сейчас без Надюшки. Тогда ничего не было: ни свободы, ни работы, ни будущего… А ребенок был такой желанный. А сейчас все есть: и работа, и деньги, а ребенок… Я знаю, грешно так говорить, но лучше бы я сейчас ребенка не ждала.
— Не говори так, он все слышит, — обнимая ее, с суеверным испугом прошептала Галя. — Глупая, ты же знаешь, какое это счастье — ребенок, — положив руку на совсем еще плоский Танин живот, она, воодушевившись, продолжила: — И этого счастья с каждым днем будет все больше, больше… На тебя одна надежда, а то я и родить не смогла, и удочерить не сложилось. Так что не думай, рожай для тети Гали племянников, я хоть понянчаю…
— Ладно, — кивнула Таня, понимая, как кощунственно звучат ее слова насчет того, что она не хочет ребенка, для женщины, у которой рожать и воспитывать детей было единственной, да так и не сбывшейся мечтой, — я подумаю… только уж и ты тетю Таню порадуй: тоже кого-нибудь роди.
— Даже пытаться не хочу — боюсь, — замотала головой Галя, — Видно, от судьбы не уйдешь, как и от любви, если уж дано испытать такое счастье.
— Ну, мы-то с тобой не девочки, — прижимаясь к ней, горько проговорила Таня. — Как говорится, знаем, любили — и ничего хорошего. Это ведь только в песнях все разлюли-малина. Знаешь, — вдруг отстранившись, жестко произнесла она, — чего я хочу сейчас больше всего на свете? Я хочу убить в себе любовь. И даже надежду, что она еще возможна.
— Тань, ну разве можно так? Как же без любви-то? — испуганно спросила Галя. — Ерунду говоришь! Да и не сможешь ты без нее, и не пытайся. Самой тошно будет! — уверенно закончила она.
Таня скептически покачала головой, собираясь что-то ответить, но тут кто-то позвонил в дверь.
— Легка на помине, любовь твоя, — усмехнулась Разбежкина. — Иди, не упусти своего счастья.
Галя заторопилась к дверям, открыла — и замерла при виде Максима с огромным букетом цветов в одной руке. За другую его крепко держала Саша.
— Здравствуйте, — проговорил мужчина, явно не зная, что еще сказать, — Вот… мы пришли.
— И правильно, что пришли, — прервала Галя неловкую паузу. — Проходите. Что-то случилось?
— Да нет, все в порядке, не волнуйтесь, — улыбнулся Максим, — Вот, Сашка меня притащила: хочу, говорит, у тети Гали прощения попросить.
— Правда, Сашенька? — Галя присела перед девочкой на корточки, испытующе заглядывая той в глаза.
Саша повисла у нее на шее:
— Простите меня, теть Галь. Вы правда такая хорошая!
— Ну что ты, Сашенька, не надо… а то я сейчас заплачу, — растроганно прошептала Галя. — Ну вот, уже… — Слезы сами собой потекли у нее по щекам, — Я так рада, что мы с тобой встретились, ты просто замечательная девочка… — всхлипывая, продолжала Галя. — Простите… Чего-то вдруг расчувствовалась.
— Все в порядке. — Максим протянул ей букет. — Вот. Вообще-то, мы пришли, чтобы пригласить вас с собой. Ну, в смысле, хотели пригласить вас сходить с нами в кафе. Да, Саш?
— Да, теть Галь, — весело подхватила Саша, — пойдем с нами, мороженого съедим — сколько влезет. Да, пап?
— Спасибо за цветы, очень красивые, — пряча заплаканное лицо, прошептала Галя. — Только я не могу сейчас уйти… у меня сестра болеет…
— Это какая сестра у тебя болеет? — вышла в прихожую Таня, — Я ее знаю? Здравствуйте.
— Танюш, — голос Гали все еще срывался, — познакомься, это Максим, отец Саши.
— Ну а я, судя по всему, та самая больная сестра, которую нельзя оставить одну, — кивнула мужчине Таня, — Повезло вам, что я — самая тяжелая больная в мире, а то как пошла бы с вами, как съела бы все мороженое — вам бы ничего не осталось. Галь, иди, даже и не думай, — решительно потребовала она.
— Правда, теть Галь, — умоляюще протянула Саша.
— Ну… — не выдержала искушения Галина, — если так, тогда…
— Прямо так, в тапочках пойдешь? — кивнула на ее ноги Таня.
— Ой, правда, — опомнилась сестра, смущаясь еще больше. — Переодеться надо. Подождите меня, я быстренько. Проходите пока в комнату!
— Ничего, мы здесь, а то натопчем… — отозвался Максим.
Вскоре вся троица уже выходила из квартиры. Первой выбежала сияющая Саша — и тут же с разбегу врезалась в Вадима Горина, который как раз вышел из лифта.
— Эй, спокойнее, — притормозил ее Вадим, — Ты куда спешишь, на пожар?
— Нет, — возбужденно доложила девочка, — в кафе, а то мороженое растает!
— Вадик, как хорошо, что ты зашел, — обрадовалась Галя и кивнула Максиму и Саше: — Я сейчас, вы лифт пока вызывайте… Вадик, — понизив голос, быстро заговорила она, — у нас Таня. Я не могу тебе сказать, что случилось. Таня сама расскажет, если захочет. Но ты очень кстати. Поговори с ней, успокой, ладно? А я быстро, — и, не позволив слегка ошалевшему Горину произнести ни слова, вместе с Сашей и Максимом вошла в кабину лифта.
Вадим почти машинально, в полнейшей растерянности протянул было ей букет, но Галя даже не заметила его жеста. Зато Таня постаралась исправить неловкую ситуацию. По-деловому забрав у Вадима из рук цветы, она, едва вернувшись в квартиру, поставила их в красивую вазу и удовлетворенно кивнула:
— Ну вот, будут твои цветочки в лучшем виде. Сохраним красоту до прихода Галины.
— Похоже, ей это не очень-то и нужно, — проворчал Горин, проходя следом за Таней в комнату и тяжело опускаясь на диван.
— Ну что ты! Галя тебе всегда рада. Она скоро вернется, — заверила его Таня, — Слушай, а давай чайку попьем, а? Назло им: они там мороженым давятся, а мы — горячим чайком балуемся, — она все еще пыталась делать вид, будто с ней не произошло ничего ужасного. Нельзя распускаться, нельзя… Только дай себе волю — и раскиснешь.