— Тань, я ведь по делу к ней пришел, — как-то странно, сдавленно произнес Вадим, — Погоди. Сядь, — остановил он Таню, собравшуюся пойти на кухню и приготовить чай. — Вот, смотри… — С этими словами он достал из кармана маленькую коробочку и протянул Разбежкиной. Таня заглянула внутрь и невольно залюбовалась изящным золотым колечком, обнаружившимся внутри.
— Сам выбирал?
Вадим молча кивнул, следя за ее реакцией.
— Потрясающе, — улыбнулась Таня, — Просто не верится, что ты наконец решился.
— Вот именно: наконец! — с досадой воскликнул Вадим. — И чего тянул кота за хвост? Столько лет потерял, дурью маялся… Знаешь, до меня только недавно дошло, насколько Галка — мой человек.
— А с Жанной проблем не будет? — вскинула брови Разбежкина.
— А что Жанна? Развод оформляем, она так радуется: думает, что без пяти минут миллионерша, на свою долю в моей фирме рассчитывает, а там — хоть шаром покати, — хмыкнул Вадим, похоже, весьма довольный тем, как ловко обвел свою скаредную супругу вокруг пальца. — Да, очень вовремя мы все активы к тебе сбросили, так что теперь вы с Игорем для меня — ангелы-хранители. Тань, что-то не так? — Он не мог не заметить, как при последних его словах вытянулось и помрачнело Танино лицо.
— Ты же еще не знаешь… В общем, мой муж мне изменил, — стараясь, чтобы голос не дрогнул, сообщила Разбежкина.
— Да ну, ерунда какая-то, — пробормотал Вадим, не веря своим ушам — Ты уверена?
— Я это видела своими глазами, как сейчас тебя вижу, — устало и безразлично подтвердила Таня.
— Даже не знаю, что сказать… И что теперь? — обалдело уставившись на нее, спросил Горин.
— А есть варианты? — удивилась Таня, — Ни видеть, ни слышать его больше не хочу. Но ты не беспокойся, на делах это никак не отразится. По отношению ко мне он мерзавец — это безусловно. Но не идиот же, чтобы самому себе вредить.
— Может быть, может быть. Хотя, как говорится: «Единожды солгав — кто тебе поверит». Изменил жене — может и на работе кинуть, — задумчиво проговорил Вадим, — Ну ничего, этот вопрос мы провентилируем, — он поднялся, сворачивая беседу и озабоченно глядя на часы. — Слушай, я пойду. Надо же как получилось: приперся предложить руку и сердце… И веник этот… — раздраженно поморщился он, бросив взгляд на свой букет, — Тань, ты в порядке? — смутившись от того, что из-за собственных проблем словно забыл об ее катастрофе, спросил Вадим.
— Не дождетесь, — засмеялась Таня, подталкивая его к выходу. — Все нормально. Иди, — и, лишь после того, как за Вадимом закрылась дверь, она позволила себе, наконец, горько и безутешно разрыдаться.
Этот кошмарный день длился и длился, никак не желая заканчиваться. Едва Таня, вконец измученная, попыталась снова прилечь и даже задремала, как ее грубо выдернули из сна звонки в дверь и крики, раздавшиеся в прихожей. Ну конечно: явился Игорь — требовать, чтобы ему вернули законную жену. Рыбкины, во главе с разъяренной Тамарой Кирилловной, встали на его пути стеной. У Виктора и Димы явно чесались кулаки, так обоим братьям нс терпелось по-свойски разобраться с обидчиком сестры, и дело определенно запахло дракой.
Тане пришлось встать и самой выйти к Игорю. Меньше всего на свете ей сейчас хотелось видеть его и выслушивать поток извинений и оправданий, но выхода не было. Правда, смысл огромного количества пустых слов, извергавшихся изо рта Гонсалеса, почти не доходил до Таниного сознания. Будто какой-то назойливый, бесконечный шум… Кажется, он о чем-то ее умолял. Угрожал. Говорил что-то о будущем ребенке и о том, что все равно добьется своего и сохранит семью, не позволив дурацкому недоразумению разрушить их с Таней брачные узы…
Она молчала, будто окаменев. И лишь когда Гонсалес отчаянно схватил ее за руки, с отвращением вырвалась.
— Игорь, я не хочу тебя больше видеть. Никогда. Молчи! — вскрикнула Таня, заметив, что он снова пытается возразить, — Я никогда не смогу тебя простить, да и пытаться не буду. А ребенка воспитаю сама. Первое, что я сделаю, когда почувствую себя лучше, — подам на развод, — закончила она, выталкивая Игоря на лестницу, и с грохотом захлопнула за ним дверь.
Это мучительное объяснение отняло у Тани последние силы. Она, будто сквозь сон, слышала, как Игорь еще некоторое время продолжает яростно атаковать дверь с другой стороны, но его переживания ее совершенно не трогали. Собственно говоря, Гонсалес перестал существовать для Гали в тот самый момент, когда она увидела его в объятиях Риты. Никакие слова, декларации, громкие заявления ничего тут уже не могли ни изменить, ни исправить.
Примерно то же самое, только в куда более резких и язвительных выражениях, изложил Игорю Сергей Никифоров.
Он несколько раз пробовал дозвониться до Тани, но ее телефон молчал. Наконец сообразив обратиться за разъяснениями к Рыбкиным, Сергей от Тамары Кирилловны услышал ошеломляющую новость: семейная идиллия Тани и Игоря закончилась — внезапно и бесповоротно. Уж кто-кто, а Никифоров очень хорошо знал: измену Таня простить не сможет. Никогда. Ему было даже сложно представить себе, каким ударом для нее явился поступок мужа.
Пожалуй, у Никифорова теперь имелись основания для того, чтобы испытывать мрачное удовлетворение и ощущать нечто вроде триумфа: ну, теперь-то у Тани просто нет другого выхода, кроме как обратить внимание на свою прежнюю любовь! Когда женщина в отчаянии, для нее вполне естественно искать чьей-то защиты и помощи…
Но пока Сергей, сорвавшись с места, мчался в Москву, он, как ни странно, ни о чем подобном не думал. Его единственной мыслью было: как там Таня? Чем он может помочь ей?
Однако в тот вечер ему было не суждено увидеть или хотя бы услышать женщину, тревога за которую разрывала ему сердце. Возле дома Рыбкиных он нос к носу столкнулся с «виновником торжества» — Игорем. Причем Гонсалес был абсолютно пьян. Похоже, он уже не один час сидел на лавочке во дворе и все это время только тем и занимался, что пытался утопить горе в бутылке, отхлебывая водку прямо из горлышка.
При виде него Сергей полностью утратил над собой контроль. Подойдя к Игорю, он одним мощным ударом кулака в лицо швырнул того на землю и потом, брезгливо кривясь, наблюдал, как Гонсалес пытается подняться. Красная пелена гнева, застилавшая Никифорову глаза, постепенно рассеивалась. Теперь он уже был способен видеть ситуацию более здраво. А видел он, собственно, примерно то же самое, что и Таня: жалкое ничтожество, недостойное того, чтобы марать об него руки.
— Тебя и бить-то противно, — сплюнув под ноги, сказал Сергей.
— Слышь, ты, Брюс Ли, ты че приперся сюда, а? — Наконец, изрядно извалявшись в грязи, Игорю все-таки удалось принять не слишком устойчивое вертикальное положение. — За моей женой? Во тебе! — Он сложил из пальцев свободной от бутылки руки известную фигуру и сунул ее под нос Сергею, — Миссия невыполнима! Ты на что надеешься? Что я прокололся? Ни фига, ничего страшного, я ей все объяснил. С кем не бывает? Да и Танюша наша… гм… моя… сама не без греха, а?
Никифоров предпочел промолчать. При других обстоятельствах он, безусловно, бросился бы защищать честь Тани, но метать бисер перед свиньями считал ниже своего достоинства.
— А… я понял: ты вообразил, что теперь у тебя появился шанс? — все больше распалялся Гонсалес. — Ну ты даешь… — покачал он головой и гаденько хихикнул, нетвердой походкой направляясь к своей машине. — Я вот таких слабаков, как ты, никогда не понимал, — Он вдруг остановился и повернулся к Сергею лицом, как будто даже несколько протрезвев. — Ты знаешь, что Таня ждет от меня ребенка?
И что, ты согласен его воспитывать? Моего ребенка? Он ведь будет на меня похож… во всем будет похож, а я тебе не нравлюсь, — припечатал Гонсалес, ожидая реакции Никифорова. — Вот мне на твоем месте было бы противно.
— А я на своем месте сам разберусь, — спокойно отозвался Сергей, — Ты так не напрягайся, это мои проблемы.
— Как ты сказал? — прищурился Игорь, — «Ты на своем месте разберешься»? Да ты не на свое место лезешь. Ты думаешь, удобный момент словил, да? Ничего у тебя не выйдет, обломаешься. А что тебя так веселит? — Он заметил, как Сергей саркастически усмехнулся. — Ты думаешь, мой прокол — это серьезно, да? Это для тебя было серьезно, неудачник, ты просто тогда не сумел удержать ситуацию в своих дрожащих руках, слабак! Подумаешь, измена. Мне женщины еще и не такое прощали. И Таня простит, никуда не денется. Я ей нужен, понимаешь, я — мужчина с твердым, решительным характером, и моего, — с нажимом произнес Игорь, — …ребенка она носит под сердцем.
— Дурак ты, Игорь, даже обидно за тебя как-то, — вздохнул Никифоров. — Если бы ты хоть чуть-чуть знал Таню, ты бы понял, что она тебя никогда не простит.
«Этот чертов ребенок — мой последний шанс», — безостановочно крутилось в голове у Татьяны Бариновой. Она давно перестала пытаться понять, почему для нее так важен и необходим Сергей Никифоров. Просто ей казалось, что, исчезни он из ее жизни, — и она не сможет дышать, не сможет жить.
А Сергей последнее время перестал общаться с женой даже по телефону, сбрасывая ее безостановочные звонки. Появляться дома ему не было необходимости — по крайней мере, пока официально он находился в своем санатории. Татьяна прекрасно понимала, что изрядную часть времени он, на самом-то деле, проводит вовсе не там, устраивая какие-то свои дела, никакого отношения не имеющие к собственно супружеским обязанностям. Словом, Сергей отдалялся от нее все заметнее и сильнее. Единственное, что удерживало его от окончательного и бесповоротного разрыва с женой, — это ее мнимая беременность, за которую Татьяне и приходилось цепляться, будто утопающему за соломинку.
Постоянные переживания и мысли, одна чернее другой, совсем не красили ее, так что внешне Татьяна и вправду походила на беременную, причем не на счастливую будущую мать, а на женщину, довольно тяжело переносящую свое положение. Под глазами залегли глубокие темные тени, которые все труднее становилось скрывать даже под слоем умело наложенного макияжа. Уголки губ уныло опустились, а во взгляде читалась какая-то затравленность, неуверенность.