разглядывая свое вновь обретенное сокровище, и заботливо укрыла его пледом:
— Отдохни, дорогой…
Она чуть ли не на цыпочках направилась прочь из гостиной, однако пришлось вернуться: зазвонил телефон.
— Алло, — поспешно сорвав трубку с аппарата и косясь на Сергея — не разбудили ли его, — шепотом произнесла Татьяна.
— Таня? Привет, это я, — озабоченно проговорил Мещеряков, — Давай встретимся, обсудим все спокойно…
— Незачем встречаться, — сказала Баринова. — Послушай меня внимательно. Ко мне вернулся муж, и у нас с ним все хорошо, понимаешь, с ним, а не с тобой. Поэтому, если ты действительно меня любишь, забудь и мой телефон, и меня, — не дожидаясь ответа, она нажала на рычаг, разрывая связь — во всех смыслах.
Бросив еще один влюбленный взгляд на спящего Сергея, она поспешно покинула дом, у нее было срочное дело — отвезти Свете очередную «зарплату», чтобы та, не дай бог, не наделала глупостей.
Никифорова разбудили голоса в гостиной. Один явно принадлежал Тусе, а второй — какому-то неизвестному типу.
— Танечка ненадолго отъехала по срочному делу, — объясняла домработница посетителю.
— Если вы не против, Наталья Федоровна, я подожду ее.
— Вы кто? — спросил Сергей, садясь на диване и протирая глаза.
— Это Яночкин врач — заехал узнать, как ее здоровье, — торопливо пояснила Туся, опережая ответ незнакомца — высокого представительного мужчины средних лет.
— А вы, простите, кто? — Сергею показалось, что вопрос уважаемого господина доктора прозвучал настороженно и даже неприязненно.
— Вообще-то я в этом доме живу и до сих пор считался мужем Тани Бариновой, — представился Сергей. — Если за время моего отсутствия ничего не изменилось.
— Изменилось, и очень многое изменилось, — негромко возразил его собеседник. — И как раз об этом я и хотел с вами поговорить. Наталья Федоровна, — повернулся он к Тусе, — если вас не затруднит, вы не могли бы оставить нас наедине для небольшого приватного разговора?
— Легко. — Домработница поспешно удалилась, и Сергею показалось, будто она уж слишком ободряюще глянула на визитера.
— Не пойму, о чем вы собираетесь говорить. Насколько я понял, вы лечащий врач моей тещи, — скептически скривился Никифоров.
— Не только, — уточнил Анатолий. — Дело в том, что я люблю вашу жену.
— Серьезно? — приподнял брови Никифоров, впрочем, и не думая, хотя бы из элементарной вежливости, привстать, — наоборот, он снова улегся на диван, подперев голову локтем. — Прямо вот так вот любите? Интересно, как это вам удалось, я сколько лет пытался — и не получается.
— Не понимаю вашей иронии и не хочу понимать, — с трудом сдерживая возмущение, если не брезгливость, ответил Мещеряков. — Я полюбил Таню с первого взгляда. Она удивительная, потрясающая женщина, а вы просто слепой, если этого не видите.
— Доктор, а мы точно говорим об одном и том же человеке? — спросил Никифоров. — Вы случайно домом не ошиблись?
— Господи, — воскликнул Мещеряков в сильнейшем волнении, — ну почему в этом мире все так несправедливо? Почему такая женщина досталась не мне, а вам? Вам, который даже понять не может, какое это сокровище! Знаете, у меня никогда не было проблем с женщинами: уходила одна, приходила другая, и особенной разницы я, честно говоря, не замечал. До тех пор, пока не встретил ее. Давайте начистоту! Я люблю Таню, очень люблю. Отпустите ее, а? Вам ведь, насколько я понимаю, она не нужна, а я всегда мечтал о такой жене: умной, красивой, страстной…
— Страстной? — Наконец-то Сергей что-то начал понимать, и последние слова Мещерякова ему совсем не понравились.
— Да, — с вызовом глядя ему в глаза, подтвердил Анатолий, — мы были близки.
Никифоров открыл было рот для какой-нибудь ответной язвительной фразы, но так и не смог ничего произнести: он был до глубины души потрясен услышанным.
— Я никогда в жизни не испытывал ничего подобного, — горячо продолжал Мещеряков. — Звучит банально, но мы и правда созданы друг для друга. Вы же знаете, как редко бывает, что человек тебе на сто процентов подходит. Все было так здорово, что я сам себе не верил…
— И тут как в анекдоте, — Сергей наконец обрел дар речи, — возвращается муж из командировки — вернее, из тюрьмы — и дорогая супруга, выскочив из постели любовника, падает ему на грудь: «Любимый, я так тебя ждала». Все бабы одинаковые — лживые стервы! — с ненавистью резюмировал он.
Поняв, что больше не добьется от Никифорова ни слова, Анатолий только удрученно покачал головой. Надо же! Неужели тот самый Сергей, из-за которого Татьяна буквально сходит с ума и столько лет его любит, готова терпеть любые издевательства, откровенное пренебрежение ею, бесконечные измены, — вот это опухшее с похмелья ничтожество? Да, поистине любовь зла… Мещерякову не оставалось ничего другого, как покинуть дом Бариновых: ему надо было о многом подумать. И как-то, для начала, справиться с душившими его эмоциями, чтобы прямо там же, в гостиной, не наброситься на Сергея и не устроить безобразную драку.
Вернувшись и застав мужа по-прежнему мирно спящим, Баринова не решилась его тревожить — да и зачем? Она не сомневалась, что у них еще будет время вдоволь обо всем наговориться. В тот вечер Татьяна искренне верила: у них с мужем все наладится, все будет просто прекрасно.
Утро следующего дня она встретила счастливой. Да и Сергей выглядел куда лучше, чем вчера, — свежим и отдохнувшим. За завтраком он даже улыбался.
— Давно тебя в таком хорошем настроении не видела — приятно посмотреть, — с удовлетворением отметила Татьяна, — Я боялась, у тебя с утра будет голова болеть. Ты вчера был не в самом лучшем состоянии.
— У меня вчера была интересная встреча, — уминая знаменитые Тусины блинчики, сообщил жене Никифоров, — Как говорят наши депутаты, судьбоносная.
— С кем? — заинтересовалась Татьяна, — Кофе будешь? — Она начала наливать Сергею в чашку свеже-сваренный напиток.
— С красавцем-мужчиной по имени Анатолий, — будто бы о чем-то незначительном, сообщил Никифоров, ловко поддержав кофейник в Татьяниной руке, иначе потрясенная женщина пролила бы все на скатерть, — «Вам кофе в постель?» — «Нет, лучше в чашечку». Спасибо, милая, достаточно.
— Зачем он приходил? — дрожа от напряжения, спросила Баринова. — К маме?
— Почему к маме — ко мне, — пожал плечами Никифоров, густо намазывая блинчик маслом и отправляя в рот. — Человек пришел к человеку познакомиться, поговорить по душам. А что это с тобой? Неужели в наше время даже такое вполне естественное проявление… чего-то там, не знаю…
— Что он сказал? — Татьяна почувствовала себя так, словно ее горло забито песком.
— Ну, я подробностей не помню, — не прекращая с аппетитом жевать, пробубнил Сергей, — У нас селедочки не найдется? А, вспомнил: Анатолий сказал, что вы были любовниками, — заявил он таким безразличным тоном, вскользь, будто речь шла о погоде.
— Я все объясню… — У Бариновой вдруг закружилась голова, и внутри все оборвалось.
— Зачем? — не понял Сергей, занятый сооружением гигантского многослойного бутерброда. — Я уже нс маленький, все прекрасно понимаю. Молодая, здоровая, без мужика трудно. Правда, клянешься, что любишь одного, а спишь с другим, — ну так это ничего: секс любви не помеха, так, дорогая?
— Да, я спала с ним, потому что хотела почувствовать себя женщиной, — едва не плача, сказала Татьяна, понимая, что уже ничего не исправить. — Желанной, понимаешь? Я забыла, что это такое. Что я от тебя видела? Ничего, кроме унижений, а он был нежным, заботливым… Я закрывала глаза и представляла себе, что это ты…
— Ради бога, — поморщился Никифоров, — оставь интимные подробности при себе. Так, мне надо побыть одному, подумать. Засим прощенья-с просим-с, — откровенно юродствуя, откланялся он.
Таня Разбежкина начала потихонечку приходить в себя. Несколько дней назад ее прямо с улицы привезли в больницу — с кровотечением и угрозой выкидыша. Суровая доктор Крапивцева не уставала повторять, что Тане необходим постельный режим, возможно, до самых родов, иначе риск потерять ребенка слишком велик. Но у Тани и без этих уговоров попросту не было ни желания, ни сил ни вставать, ни есть, ни вообще жить. Из нее будто разом выпустили весь воздух, всю энергию и надежду. Ничего не осталось…
Она несколько оживилась, только когда Нина и Борис привезли ей прямо в палату материалы по делу Игоря Гонсалеса. Дотошный Костенко успел накопать достаточно, чтобы стало ясно: Гонсалес проворачивает аферы, подобные отчуждению в свою пользу фирмы Горина, уже не в первый раз. Теперь пугающие масштабы его деятельности стали абсолютно очевидны Тане, но она все равно считала, что сама виновата в собственных несчастьях: как можно позволить себе оказаться настолько доверчивой дурой, погубить и своими руками разрушить все, что только могло быть хорошего в ее жизни!
Еще до того, как очутиться в больнице, Таня успела рассказать Рыбкиным о своем окончательном разрыве с Сергеем, обо всем, что она ему наплела, стоически защищая своего любимого от мести Игоря. Теперь Виктор уверял ее, что поведал то же самое Сергею и не сомневается: при первой же возможности Никифоров примчится к ней в палату. Но эта возможность ему, похоже, все не представлялась, да Таня не думала, будто Сергей действительно еще хотя бы раз в жизни пожелает увидеть ее. Конечно, он не придет, да и зачем? Никогда больше… никогда… И мама тоже — господи, как сейчас не хватало Тане покойной Веры Кирилловны! Она закрывала глаза и не чувствовала, как по щекам безостановочно катятся слезы.
В палату кто-то вошел. Таня тяжело, нехотя приподняла голову — и ее как будто ударило током.
— Сережа… А я так боялась, что больше тебя не увижу, — прошептала она недоверчиво.
— А я, наоборот, очень боялся встретиться с гобой, — Никифоров протянул ей букетик ромашек и, помявшись, присел на краешек постели, — Вот собрался с духом… А почему ты в больнице? Что-то серьезное? — озабоченно спросил он.