— Таня обо всем рассказала. Вадик, как ты мог?! — воскликнула Галя.
— О чем она?! — не поняла Жанна. — У тебя опять рецидив, Галька, или как?
— Это же подло, — не замечая ни ее, ни злых слов, продолжала та.
— Галь, — опомнился Вадим, — подожди, я все объясню!
— Да что она мелет? — взорвалась Жанна. — Я сейчас охрану вызову!
— Заткнись! — рявкнул Вадим на жену. — Выйди, у нас серьезный разговор!
— Вадим, ты что? Она же сумасшедшая. Ее в психушке держать надо! — Жанна упиралась, как могла, но Горин силой вытолкал ее из кабинета.
— Галя… Ты просто не все знаешь, — умоляюще проговорил он.
— А что тут знать? Ты шантажировал Таню ребенком, которого не хотел. Да и в тюрьму она попала из-за тебя, — произнесла Галина с горечью. — Как же я тебя придумала, Вадик…
— Но ты же хотела этого ребенка… от меня.
— Да. Потому что любила. Знаешь… Даже когда поняла, что тебе на меня плевать, всё равно верила, что ты хороший. Если б я знала, на что ты способен. Упечь в тюрьму невинного человека…
— Да выслушай ты меня, наконец!
— Не надо. Не надо ничего больше выдумывать, Вадик, — покачала головой Галя, направляясь к выходу. — Бедная твоя жена: как ей жить с таким ничтожеством?
— Я вызвала охрану, через минуту отсюда вылетишь! — не своим голосом заверещала Жанна, когда Галя вошла в приемную.
— На кой черт ты вызвала охрану?! — заорал на нее муж, — Галя, я позвоню тебе, все объясню! — крикнул он вслед Галине, которая даже не обернулась.
— С какой стати ты будешь звонить этой полоумной уродке? — не унималась Жанна.
— Не смей ее так называть, стерва! — Вадим едва сдержался, чтобы не сопроводить свои слова пощечиной, но вместо этого снова заперся в кабинете, сел за стол и закрыл руками лицо.
Проводив сестру обескураженными взглядами, Виктор и Дима наконец вспомнили о своих собственных делах и поехали в кафе, где их уже дожидалась Катя. Девушка в последнее время развила неожиданно бурную деятельность по спасению идущего ко дну семейного бизнеса. Вот и сейчас она усиленно подсчитывала что-то с калькулятором в руках.
— Всё расходы, — заглянув через ее плечо в блокнот, недовольно вздохнул отец. — Когда доходы будешь считать?
— Не маячь, — отмахнулась Катя, — у меня тут пасьянс не сходится.
— Деловые все стали, — проворчал Виктор. — Слушай, а где наш писатель?
— Уехал, — безразлично ответила девушка. — А вообще я не знаю, он меня в свои планы не посвящал. Правда, и я не особо интересовалась.
— Тебе не кажется, что это странно? Маме квартира срочно понадобилась. А он в офис к Горину, как на работу, ходит.
— Пап, у тебя еще и паранойя? Человек приехал по делам, решил повидать старых знакомых.
— Старую знакомую, не хочешь? Кать, ты что, действительно веришь, что он из-за своей книжонки приехал?
— Мне это неинтересно, — поморщилась девушка, но вдруг закрыла блокнот, отложила калькулятор и встала. — Пойду маме позвоню. Заодно все и выясним.
— Во-во, — поддержал Виктор, — позвони, только учти, ее на работе нет. Говорят — заболела.
— Что ж ты сразу не сказал? — забеспокоилась дочь. — Может, ей лекарства нужны или продукты, а ты лезешь со всякой ерундой. Адрес давай.
— Она тебе сама и скажет.
— А ты что, не в курсе? Целое следствие провел — и не знаешь адреса подозреваемой?…
Что касается «подозреваемой», то муж, без пяти минут бывший, сейчас был последним человеком на земле, о котором ей хотелось думать и вспоминать. Накануне вечером в ее новую квартиру пришел Константин. Это было так неожиданно и так прекрасно, что Анна едва нашла слова, чтобы наконец высказать ему свои чувства. Устинов не остался в долгу. Он сказал, что, действительно, собирался вновь уехать из Москвы и даже выписался из гостиницы, но в последний момент понял: так нельзя. Он просто не имеет права второй раз отступить и сбежать, оставив все как есть!
То, что последовало за взаимными признаниями, подразумевалось само собой. И теперь, в середине дня, отзвонившись на работу и предупредив, что не может выйти, Анна продолжала нежиться в постели, с наслаждением слушая, как шумит в ванной вода.
В дверь позвонили. Господи, Анну словно током ударило: один раз нечто подобное уже происходило в ее жизни. Неужели все повторяется?
Она не ошиблась. На пороге стояла дочь.
— Мам, как ты? Врача вызвала? — Катя протянула ей пакет с продуктами.
— Кать, да уже прошло все. Просто устала немножко. — Анна изо всех сил старалась, чтобы голос не выдал ее напряжения.
— Ты очень бледная, — заметила Катя. — Вот, вкусненького тебе принесла. Котлеты, огурчики, баб-Верины грибы, в кафе последнюю баночку забрала…
Вода в ванной перестала литься. Анна почувствовала, что у нее пересохло во рту.
— Ну зачем столько?
Ничего уже нельзя было исправить. В комнату, на ходу вытирая волосы полотенцем, вошел Устинов в халате.
— Ффу… Горячую воду выключили, как назло, — пожаловался он, — пришлось холодной домываться. Ой». Доброе утро, — поздоровался он с оторопевшей Катей.- Boт и провизия прибыла очень кстати! Дамы, пардон, и на минуту…
— Значит, болеем. Ночей не спим, на работу не ходим, — протянула девушка, — Как говорил один мальчик, «и эти люди запрещают мне ковырять в носу». Значит, на словах — «врать нехорошо», а на деле…
— Я тебе не врала, — резко возразила Анна.
— А отцу?
— Тем более. Кать.» Может, и хорошо, что ты все узнала. Дело в том, что мы с Костей решили начать новую жизнь.
— «Мы с Костей»? Хорошо звучит! А вот и наш Константин. что в переводе с греческого означает «постоянный», — ядовито проговорила Катя при виде успевшего одеться н вернуться Устинова, — Ну, как жизнь молодая-не-женатая?
— Отлично, — безмятежно проговорил тот.
— Я вижу Здорово устроились. А я думала, вы ездите с лекциями о моральном облике строителя капитализма. Всем хорошим в себе я обязана книгам, всем плохим — своим родителям. Знаешь, мама, туг кое-кто стыдил меня, что я неправильно живу. за деньги душу продаю. А сам, значит, с чужой женой о литературе беседуете.» ночи напролет? Я-то думала, отец опять наврал с три короба, а оказывается — он прав. А ведь я вам, Константин Романович, тогда поверила — о жизни своей задумалась… Папика своего богатого бросила. А теперь вижу, что зря. Ну ничего. Я нового найду — еще толще, еще богаче. Не проблема. Мам, ну за что ты с отцом-то так?! А вы-то, у-чи-тель? Вы ведь потешитесь и уедете.
— Нет, — спокойно ответил Устинов.
— Прекрати, Катя, — возмутилась, наконец, Анна, — Костя тут ни при чем, я сама все решила и от твоего отца сама ушла. У нас с Виктором совсем не клеилось, и ты это прекрасно знаешь.
— А обо мне ты подумала? — чуть не плача, спросила Катя, — Вы мне оба жизнь сломали!
— Хватит, — усмехнулась Анна. — Никто тебе ничего не ломал. У многих родители разводятся — не ты первая, не ты последняя. И тебе не три года, у тебя своя жизнь. А мне дай пожить своей.
— С ним? — указала Катя на Устинова.
— Да. С ним. Я хочу начать все сначала. Твой отец сам виноват. Помнишь, сама просила меня уйти от него? Забыла? И вот еще что, милая моя девочка. Ты должна понять одно: мы с Костей любим друг друга.
— Ясно. Ну что ж, не буду вам мешать, — прошипела Катя со всем возможным презрением, которое только могла вложить в эти слова. — Живите пока, воркуйте, голубки!
Таня уже собиралась домой, когда к ней подошел Вадим и попросил:
— Задержись на минутку. Это ненадолго. И очень важно. Сядь, пожалуйста. Я, может быть, не решился бы, если бы некоторое время назад ко мне Кондратий не наведался. Знаешь, такие ситуации замечательно мозги прочищают. Я понял, что это мне за все, что я тогда с тобой сотворил.
— Не думала, что вы такой суеверный. Мой приезд и ваш приступ — простое совпадение, сплошь и рядом бывает, — пожала плечами Таня, решительно не понимая, почему это Горину не хватило одного потока извинений, и он завел ту же самую шарманку.
— Нет. Я… знаю, о чем говорю.
— Ну что уж теперь: что сделано, то сделано. — Разбежкина, честно говоря, торопилась домой, зная, что Надя и Вера Кирилловна ее очень ждут: все-таки первый день на новой квартире, как они там устроились?
— Но ты не все знаешь, — продолжал Вадим. — Когда заварилась эта каша, я действительно хотел тебя вытащить. И это было вполне реально. Но потом… Впрочем, у меня кое-что есть, ты должна сама услышать. — Взяв Таню за руку, он повел ее к себе в кабинет и включил маленький диктофон.
«Олег Эдуардович, — услышала Таня его голос, слегка измененный записью, однако отлично узнаваемый, — но Разбежкина ни в чем не виновата». — «Подпись ее?» — Баринова тоже трудно было бы не узнать. «Она не знала, что подписывает». — «Значит, дура. А дураков надо учить*. — «Но, Олег Эдуардович…» — «Что, еще раз повторить? — Теперь в голосе Баринова отчетливо слышалось раздражение, почти ярость. — Ты должен сделать все, чтоб ее закрыли, и понадежней. Иначе я тебя самого раздавлю, как козявку. Понял?!»
— Зачем он это сделал? — не поднимая головы, спросила Таня, когда запись закончилась.
— Не знаю, — тихо сказал Вадим, не смея смотреть на нее. — До сих пор… не знаю.
— Зачем?! — повторила Разбежкина с такой невыразимой мукой в голосе, что казалось, у нее самой вот-вот разорвется сердце.
Верная Туся подала хозяину утренний чай и присела рядом со своей чашкой. Между ней и Олегом Эдуардовичем за долгие годы сложились отношения, не совсем соответствующие представлению о служанке и богатом хозяине. Как-никак именно Туся самоотверженно помогала Баринову растить маленькую Таню, когда мать девочки бросила и дочь, и мужа. Олег отлично знал, что у него нет человека более любящего и преданного, чем Туся. С нею он делился буквально всеми своими переживаниями… ну, почти всеми.
Вот и теперь, за чаем, Олег Эдуардович рассказывал о клинике, в которую отправилась Татьяна:
— Говорят, какая-то новая методика лечения. Отзывы хорошие. Вроде бы надежда есть.