— Хватит играть дурачка! Я не хочу, чтобы она привязалась к тебе, а потом начала страдать от твоего отсутствия. Что я потом с ней делать буду?
— Когда — потом?
— Когда ты не сможешь являться по первому ее требованию!
— А почему не смогу? Чего ты меня сразу списываешь? Я готов с ней дружить…
— Я не готова. С тобой. Ясно?
— Ясно, — мрачно произнес он.
— Надя, — продолжала Таня, — очень чуткий ребенок. Я не хочу ее травмировать. Ты сам этого не понимаешь?
— Но мне казалось, что… чем больше вокруг ребенка людей, которые к нему хорошо относятся, тем ему лучше. Я по себе знаю… Мне в детстве очень отца не хватало, — признался Сергей.
— Не надо пытаться ей никого заменять. У нас и без тебя все в порядке, — стояла на своем Таня.
— Ей тоже нравится играть со мной, — он пошел по второму кругу.
— Я не хочу ничего слушать, — прекратила Таня бесполезный спор. — Я требую: не приходи сюда больше. Тем более в мое отсутствие. Давай не будем портить наших деловых отношений.
— Я понял, — обреченно кивнул Сергей. — Не провожай, я еще не забыл, где в этой квартире дверь.
Он ушел, а Таня тяжело опустилась на стул и положила голову на руки. Услышав шаги матери, устало посмотрела на Веру Кирилловну и произнесла:
— Я все-таки думала, что ты — мой тыл, а не фронт.
— Танька, да я всегда за тебя… — вскинулась Вера.
— И поэтому Сергей оказался здесь? Я от тебя такого не ожидала. Как это получилось?
— Он у подъезда стоял… — Вера не могла смотреть на дочь, чувствуя свою вину за случившееся. — Не звонить же тебе — спрашивать… при нем, при Наденьке. И потом, ты бы видела, как она просила…
— Мам, она — ребенок. А если б она попросила тебя… ну, не знаю, какого-нибудь случайного прохожего в дом пригласить, потому что он ей понравился?
— Таня, перестань, — обиженно проговорила Вера, которой надоело выслушивать несправедливый выговор. — Я, слава Богу, пока еще в своем уме. Сергей — не первый попавшийся прохожий. И ты лучше всех знаешь, почему ему хочется приходить сюда. А Надюшка-то так и тянется к нему. Ни с кем так не играет. Прямо светится вся, когда он с ней рисует или клеит из бумаги. Ерунда вроде, а она…
— Я сама буду с ней рисовать и клеить, — отрезала дочь. — Не надо мне никого.
— Да, конечно. Все бросишь — и будешь сидеть с ней, в игрушки играть!
— Я все свободное время с ней провожу! — возразила Таня.
— А оно у тебя вообще-то бывает? Утром ушла ни свет ни заря, вечером с работы вернулась без сил… А ей нужно чувствовать энергию твою, хорошее настроение. Тебе эти домики клеить должно быть в радость, как и ей, — справедливо заметила Вера Кирилловна.
— Радость, мама, — это не про меня, — вздохнула Таня.
— Не сердись на меня, дочь, — примирительно проговорила Вера Кирилловна. — Если не я, то кто же твой тыл? Ты, маленькая, такая хохотушка была. Значит, природа твоя такая — радостная. И никуда это не исчезает. Не наговаривай на себя. Просто… Жизнь у тебя неспокойная…
— Мама, я не могу быть спокойной, когда вижу, как Сергей играет с Надей, как она обнимает его. Это может плохо кончиться для нас всех. А ты мне голову морочишь: Сережа внимательный, Сережа с Надей хорошо играет. А то я сама не знаю, какой он, Сережа!
— Танька, Танька… Себя-то не обманывай.
— Вот и не надо, чтобы все мы тут обманывались. Сережа пришел, Сережа поиграл. А дальше — что? У него, что ли, времени много, чтобы с чужими детьми играть?
— Не с чужими, — вырвалось у Веры.
— Чего ты добиваешься? — закричала дочь. — Чтобы я психопаткой стала?! Я прошу тебя, чтобы больше такого не повторялось. Я не хочу, чтобы Надя привыкала к Сергею. Лучше пусть сразу, сейчас, переболеет этой случайной привязанностью и забудет, чем потом… неизвестно что… Ну, ты за кого, мам? За Луну или за Солнце? А может, за пузатого японца?
Вместо ответа, Вера Кирилловна подошла к дочери и обняла ее.
— Таня, давай поговорим, — Баринов подошел к Татьяне, сидевшей с пустым взглядом и не замечавшей ничего вокруг. — Я хочу, чтобы ты меня поняла.
— Не хочу я такое понимать. И никогда не пойму, — отозвалась она.
— А ты все же встань на мое место, хоть на секунду, — настаивал Олег Эдуардович, — и попробуй понять: твой единственный ребенок мучается, а ты ничем не можешь ему помочь… да я убить его готов…
— Ну, спасибо тебе, помог, — ядовито прошипела дочь. — Только вот при чем здесь Миша?
— Это очень просто. Мишка — единственный человек, за которого твой Сергей переживает. На всех остальных ему, похоже, глубоко наплевать. А что я еще могу сделать? Ну что? Ты должна знать: мне нелегко было на такое пойти. Не мои методы… Но когда ты вот здесь сидела и плакала, видеть это для меня было просто невыносимо! Я только одного хочу — чтобы ты была счастлива!
— Странные у тебя способы счастья добиваться. Если Сережа узнает об этом, он же меня возненавидит! Понимаешь? Возненавидит на всю жизнь — и ничто тогда уже не поможет.
— Не бойся, — твердо проговорил Баринов, — Сергей ни о чем не узнает. Никто ни о чем не узнает. Обещаю тебе!
Татьяна никак не отреагировала на его слова. Немного помявшись, Баринов вышел, вновь оставив ее в одиночестве. Не замечая времени, Татьяна бездумно нажимала кнопки мобильного телефона. Сколько она так просидела? Наверное, несколько часов. За окном давно стемнело, но Татьяна не собиралась включать свет: внутри нее все равно оставалась бы все та же темнота и пустота. Все кончено, ничего уже нельзя ни вернуть, ни исправить…
Когда свет все-таки загорелся, она вздрогнула от неожиданности и зажмурилась.
— Ты чего в темноте-то сидишь? — проворчала Туся. — Нашла себе развлечение. В прятки, что ли, играешь сама с собой?
А я вот для тебя кое-что повеселее организовала. Поздних гостей принимаешь? Гляди, кого я привела, — она указала на стоящего чуть позади нее Сергея.
— Добрый вечер, — проговорил тот.
— Сережа? — Татьяна не верила своим глазам.
— Принести вам чего-нибудь? — предложила Туся. — Может, поесть хотите? Рагу сегодня. И еще шарлотка — на сладкое. От сладкого всегда настроение поднимается.
— Ой, правда, Сереж, — опомнилась Татьяна, — ты же любишь, как Туся рагу делает. Может быть, поужинаем? Я сама разогрею.
— Ну да, ты разогреешь, — отмахнулась домработница, — до угольков. Нам только пожара не хватало. Сама все сделаю и подам, — и она с достоинством удалилась.
— Таня, — начал Сергей, — я, наверное, во многом неправ. Прости, что я тебя мучаю, но…
— Я все поняла, Сережа, ты пришел поговорить о разводе. Конечно, я понимаю, что лучше все честно обсудить и решить… Умом — понимаю. А на самом деле ничего такого обсуждать не хочу. Я люблю тебя, Сережа. Люблю, как любила. Ни чуточки не меньше. Даже больше, если такое только возможно. Я не хочу говорить о разводе. Не хочу и не буду.
— Таня, да послушай же меня… Я пришел не за этим! — прервал ее Никифоров.
Баринова, больше не в силах сдерживать переполняющих ее чувств, обняла его, и Сергей ответил ей тем же. Татьяне показалось, что произошло настоящее чудо: минуту назад она была в полнейшем отчаянии, и вдруг все разом так изменилось! Они сидят с мужем рядом, разговаривают; и он, похоже, сменил гнев на милость…
— Ссоримся, ссоримся все время. Вроде все есть: дом, работа, никаких проблем. Может, это и плохо? — спросил Сергей.
— Тебе нужны проблемы? — не поняла Баринова, к чему он клонит.
— Не проблемы. Просто жить надо для чего-то…
— Понимаю, — поспешно отозвалась она. — Я живу для тебя.
— Нам с тобой нужен ребенок, — объявил Сергей. — В этом все дело, ты была совершенно права. Будет ребенок, будет о ком заботиться — и все изменится.
— Ты хочешь ребенка? Я сплю? Или тебя подменили?
— Очень хочу, — твердо произнес Никифоров.
— Значит, моя затея с клиникой в Испании была ненапрасной! Ты знаешь, там врачи — настоящие кудесники! Все так считают. Да я просто чувствую, что лечение помогло. Я уверена. Вот как рожу тебе двойню! У вас были двойни в роду?
— Что-то не припомню, — улыбнулся Сергей.
— У нас тоже не было. Но, говорят, после интенсивного лечения такое случается. Представляешь: сразу два малыша? Здорово, да? Или все-таки один? Ты кого хочешь — девочку или мальчика?
— Девочку! — ни на секунду не задумавшись, заказал Никифоров.
— Ну конечно, — засмеялась Татьяна, — кого же еще! Ты же у нас дамский угодник. Будешь доченьке угождать, баловать ее, подарки покупать. А как мы ее назовем?…
Но этот жизненно важный вопрос счастливые супруги обсудить не успели. Им помешало появление в гостиной Олега Эдуардовича.
— Ой, папа! Напугал, — вздрогнула Татьяна.
— А чего это вы такие пугливые? — проворчал отец, подозрительно глядя на Сергея.
— Па, ты ужинать будешь? — заторопилась Татьяна, беспокоясь, как бы мужчины не начали выяснять отношения в наименее подходящий для этого момент, — Туся рагу из баранины приготовила.
— А что это вдруг супруг твой объявился? — Баринов не давал сбить себя с толку. — Новости какие-то?
— Соскучился — вот и приехал, — как о чем-то само собой разумеющемся, сообщила Татьяна. — Ну правда, пап. И вообще мы помирились. У нас все будет хорошо, честное слово.
— Ну-ну, — хмыкнул Олег Эдуардович, забирая со стойки свежие газеты и направляясь к выходу.
— Пап, так ты ужинать будешь? — повторила Татьяна свой вопрос.
— Буду. У себя. Скажи Тусе, — не оглядываясь, произнес отец.
— Сережа, Сереженька, — Татьяна снова повернулась к мужу. — Ну так что мы будем пить? Вино, шампанское? Или сделать коктейли? А хочешь, я сама стол накрою — пусть Туся отдыхает? Зажжем свечи…
— Танюш, — мягко отстраняя ее, Никифоров поднялся. — Извини, мне надо ехать. Мишка… приболел. Надо покормить… и все такое. Я и так задержался.
— Ну так поедем вместе, — вызвалась она. — Я сейчас Тусе скажу, возьмем еды, соки, чего там еще ему нужно?
— Не надо, Тань. Куда ты поедешь на ночь глядя? Ужин у нас есть. Не суетись.