Гонсалес галантно откланялся.
— Зачем ты это сказал? — спросила Таня Сергея.
— А что, — вскинулся он, — разве неправда?
— Слушай, ты, борец за правду, — еле сдерживаясь, процедила она. — Ты знаешь, что твоя жена пыталась покончить с собой?
— Да? И ты поверила? Притворство, все притворство… Знаешь, есть игрушка-неваляшка? А Баринова — притворяшка, — презрительно отозвался Никифоров.
— А ты у нас, значит, честный, правильный… И что бы ни случилось, ты не виноват? Меня бросил, жену бросил — и хоть бы что. Да уж… В чем в чем, а в постоянстве тебе точно не откажешь: ты всегда бросаешь женщин, когда им хуже всего.
— Ты это… серьезно? — потрясенно проговорил Сергей.
— Когда-то, перед тем как из твоей жизни исчезнуть, — тогда я думала, что навсегда, — я передала письмо для тебя, — произнесла Таня.
…А, вспомнил,…~- было заметно, что вспомнил Сергей с трудом. — Знаешь, и его не прочел…, в общем… порвал, — признался он, полностью подтверждая сказанное Разбежкиной.
Ну, тогда и говорить но о чем. Может, это и к лучшему, — Таня взяла состава ромашки и протянула их Никифорову. — Иди к жене, ей сейчас очень плохо. Не будь подлецом… хотя бы в этот раз.
Нс глядя больше на Сергея, она вышла из офиса и подошла к машине Игоря.
Есть одна проблема, — с ходу начал тот. — Ее легко решить, если ТЫ скажешь мне правду. Я тебе нужен? Или, как было сказано, ты просто меня используешь… ну, как лекарство от боли?
— Что ты хочешь услышать? — помолчав, спросила Таня. — Да, когда-то я любила Сергея, — призналась она, — но сильно обожглась. Слава Богу, это все в далеком прошлом.
— Я не о прошлом. Я хочу знать, что в настоящем… и в будущем, если оно у нас есть. Т1ы же знаешь, я готов ждать, сколько нужно, но хотелось бы знать…
Таня шагнула к Игорю, и он обнял ее. Никифоров, выбежав вслед за ней из офиса, увидел, как Таня и Гонсалес, не замечая ничего и никого вокруг, прильнули друг к другу в долгом поцелуе. Швырнув на землю ромашки, Сергей сел в свою машину и резко сорвался с места.
— Ого, раньше за ним такого не наблюдалось, — заметила Таня его лихачество.
— Совершенно согласен с предыдущим оратором: таких лихачей прощать нельзя! Да, простить нельзя, а вот понять можно: человек только что расстался со своими иллюзиями.
— Вообще-то, машину он водит здорово… — протянула Разбежкина.
— Ну что мы вес о нем да о нем. Нс пора ли и о себе подумать? Есть важный разговор.
— О чем?
— Узнаешь. Всему свое время, — Игорь дождался, когда Таня сядет в машину, и они отправились пообедать.
Сидя за столиком, Таня улыбнулась:
— Слово предоставляется… сейчас товарищ скажет всем нам, что же такое важное он имел сообщить.
— Можно сидя? — осведомился Игорь. — Дамы и господа! Недавно я совершил открытие: теперь я знаю, как подружиться с Надей. Совсем скоро мы с ней станем такими друзьями, что… ну просто не разлей вода.
— Регламент, — Таня постучала ножом по фужеру. — Прошу говорить по существу.
— А я и говорю по существу. Что может быть важнее, чем это? Как же иначе ми сможем жить вместе?
— Эго что, предложение руки и сердца?
— Так ты выйдешь за меня? — Он накрыл ее руку своей.
— Не торопи меня, пожалуйста. Все не так просто, как тебе кажется. Я должна тебе кое-что рассказать о своем прошлом, — медленно проговорила Разбежки на, — но это не так-то легко.
— Ты изменила Родине в особо крупных размерах? С особым шумом подрывала национальную экономику? Возглавляла хорошо организованную преступную группировку? — засмеялся Гонсалес. — Да что бы ты ни сделала, я отпускаю тебе все грехи!
— Зачем нам торопиться? Мы; ведь совсем недавно познакомились, вообще еще мало знаем друг друга. А я вот слыхала — не знало, правда или нет, — что некоторые женятся надолго… а то и на всю жизнь, — грустно произнесла Таня, просто не в силах вот так взять и рассказать ему всю правду о своих злоключениях.
— Наемное, в чем проблема? Нет ничего тайного, что не стало бы явным. Вот у меня на сердце давно лежит огромный камень. Однажды в юности я залез в буфет, из отцовской бутылки коньяка отпил изрядное количество, а уровень жидкости восстановил чаем. И надо же было такому случиться, что вечером к отцу приехал старинный приятель… Вот такие у меня были в юности преступные наклонности. Ты меня простишь?
— А на зэчке — слабо жениться? — решилась Таня. — Я ведь совсем недавно сидела… по серьезной статье.
Игорь ничего не ответил.
— Ну как, — продолжала Таня, — тебе уже не хочется жениться? И вообще, не вижу на твоем лице удивления. Необязательно падать в обморок, но удивиться, хотя бы из вежливости, ты мог бы.
— С какой стати? Я про тебя все знаю с тех пор, когда собирал сведения о вашей конторе, — абсолютно спокойно ответил Гонсалес.
— И даже виду не подал? — потрясенно спросила Таня.
— А зачем? Я что, должен выбирать жену по анкете, а не сердцем? Итак, ваше последнее слово?
Не удержавшись, Таня притянула Игоря к себе и поцеловала.
— Это надо понимать, что ты за меня выйдешь?
— Тебе расписку написать?… Знаешь, даже обидно немножко: и гак долго прикидывала, как тебе все сказать, репетировала… а ты, оказывается, все знал.
Нс все. Я не знал, что для тебя это так важно… Может, поговорим теперь о том, что впереди? Я слыхал, что одна свадьба — как два пожара или три переезда. Так что пора…
Не беги впереди паровоза, — охладила Таня его пыл. — Для начала надо установить дипломатические отношения с Надей. Я не хочу, чтобы ты был ей отчимом…
— Да и и сам не хочу, слово-то какое мерзкое — отчим, — согласился Игорь.
— «Тюремный ребенок», родилась за колючей проволокой. Слава Богу, она этого не знает.
— А е се отцом… у тебя какие-то отношения сохранились? Ом хоть интересуется, как ребенок растет? Надюшка как-то о нем не вспоминает… или это просто я не слышал?
— Она не знает, кто ее отец, — ответила Таня. Ну вот, еще одна невыносимо тяжелая тема…
— А ты собираешься ей сказать? Пойми меня правильно, я готов удочерить Надю. Но ее настоящий отец… не получится ли так, что он вдруг появится и предъявит свои права на ребенка? Ты же понимаешь, дело даже не во мне, но это будет такой удар для Надюшки!
— Он не знает, что Надя — его дочь, — помолчав, сказала Таня. — И она его видела, но не знает, что это ее отец. — Она наконец решилась посмотреть в глаза изумленному Игорю и закончила: — Это Сергей. И моя главная задача — чтобы он никогда об этом не узнал.
Миша Никифоров вовсю готовился к переезду, упаковывая множество коробок, и без проблем нашел себе в помощь еще одну пару рук — Катиных. Девушка охотно согласилась приехать и поучаствовать в великом исходе братьев Никифоровых из квартиры Татьяны Бариновой. Сейчас она, правда, просто лежала на диване, а Михаил вещал голосом старого опытного психоаналитика:
— Голубушка, мой учитель, как же его звали?… Э-э… нуда, Зигмунд Фрейд! Так вот, он в подобных случаях погружал пациента в такие глубины гипноза, что…
— Что тот потом не хотел оттуда выныривать? — подсказала Катя.
— Вроде этого, голубушка! Н-да… Ну, отдохнула? Тогда — за работу: переезд ждать не будет. А у нас барахла — не один час разбираться.
— И это называется психоанализ? Так-то и я смогу, — разочарованно проговорила Катя, нехотя вставая с дивана, — Эксплуататор!
— Первый лот нашего аукциона — институтские тетради Михаила Никифорова той поры, когда он еще не был мировой знаменитостью. — Миша извлек откуда-то пачку тетрадей. — Стартовая цена — десять тысяч…
— Десять тысяч чего? — уточнила Катя.
— Да какая разница, лишь бы наличными и сразу. Что, нет желающих? Эх, не понимают люди своего счастья, ведь когда-нибудь на аукционе в каком-нибудь Лондоне…
— Это что за ископаемое? — Девушка вытащила из коробки общую тетрадь с котенком на обложке. — Это чье?
— Судя по котенку — Танины конспекты. Клади направо. Между прочим, знаешь, кто мы с тобой сейчас? Мы — два судебных пристава. А теперь спроси меня, чем мы занимаемся? Мы делим имущество. Cepera с Татьяной еще не развелись, а имущество — уже поделено и разложено по принципу «тебе — мне, тебе — мне, мне, мне, снова мне…».
— Что ж разложено? Тут eщe пахать и пахать, — проворчала Катя. — А ты все знай себе треплешься! Вот это — что такое? — Из тетради выпала половинка конверта. — Миш, смотри, а тут кто-то имущество уже поделил, — она вытряхну та вторую половинку.
Миша сложил их и прочитал: «Сергею Никифорову».
— Ладно, потом разберемся, — он положил обе половинки на стол. — Ну что там еще архиважного?…
— Пот, все свежее, протертое, как ты любишь. — Туся суетилась в больнице возле постели Бариновой, выкладывая на больничную тумбочку банки. — Да без сахара. Что я, не знаю, что ли? А то вдруг фигура испортится, как дальше-то жить? Я по чуть-чуть наготовила всякого-разного. Мало ли чего тебе захочется?
— Спасибо, меня тут с утра уже бульончиком освежили.
— Татка, не дури. Поесть надо. Ты же не хочешь с голоду умереть?
— Единственное, чего я хочу, — вернуться домой. — Татьяна сделала вид, что не заметила, как отец смутился, произнеся слово «умереть». — Там и поем.
— Домой? — переспросили Туся. Куда торопишься-то? Чего там хорошего?
— Зато здесь — просто зашибись, — смешили Натаяна,
— Нет, Туся правда, здесь так тихо, спокойно, — поддакнул отец, — За тобой полный уход, Я говорил с доктором, он хочет тебя понаблюдать, печени, почки проверить. Повторные анализы сделать,,
— И кровь опять брать будут? Ни за что, И дома буду лечиться.
— Как я и думал, моя жена живее всех живых, — усмехнулся Сергей, входя в палату, — Здравствуйте.
— ТЫ чего пришел? — привстал Олег Эдуардович, со злостью глядя на него,
— Папа! — осуждающе воскликнула Татьяна, — Нс начинай, пожалуйста! Дайте нам поговорить. Нам ведь надо поговорить, да, Сережа? Я так рада, что ты…
Туе я и Олег Эдуардович нехотя покинули палату.