— У него как раз дети очень хорошо получаются! — вырвалось у Веры Кирилловны, которая просто больше не могла сдерживать себя. — А твоей подружке разлюбезной — поделом, так ей и надо!
— Что? — совершенно ничего не понимая, спросила Таня. — Мама, почему ты так говоришь?!
— Потому что ее муж — Сергей! — почти выкрикнула Вера и осеклась, глядя, как мгновенно изменилось лицо дочери — стало чужим и жестким.
— И ты знала? Все это время — знала?… — тихо произнесла Таня, не сводя с матери потемневших глаз. — Ты, самый мой близкий, родной человек?
Вера Кирилловна тяжело опустилась на стул:
— Знала. И на свадьбе у них была. Все Рыбкины там работали, вот и я тоже… — Танечка, послушай…
— Так… Горин подставил — черт с ним. Жених предал — и такое бывает, можно пережить и забыть. — Таня покачала головой, с трудом сдерживая слезы гнева. — Но чтобы еще и мать…
И как там, на свадьбе, погуляла? Весело было? Жених остался доволен?
— Танечка, — у Веры Кирилловны затряслись руки, — ну откуда мне знать, я же почти все время на кухне была, я работала там, честное слово!
— Какое уж теперь может быть честное слово от тебя! — отрезала дочь и резко отстранилась, когда Вера потянулась обнять ее. — Никому нельзя верить! Я одна — против всех!
— Таня, нет! — умоляюще произнесла Вера. — Страшное говоришь!
— Уйди лучше, — сквозь зубы процедила Таня, — Оставь меня в покое. Я хочу побыть одна!
«Что я наделала?! — Вера Кирилловна всю ночь ворочалась без сна и была не в силах сомкнуть глаз. — Не надо было ничего Тане говорить! Или надо? Ну хорошо, я бы смолчала, а она все равно бы очень скоро узнала правду, только от чужих людей — что, лучше было бы? Но как же теперь она… мы…» — Пожилой женщине казалось, что исправить уже ничего невозможно.
Утром она с трудом заставила себя подняться и сразу встала к плите — печь оладьи. Простые привычные действия если и не успокаивали, то, по крайней мере, позволяли чем-то себя заняты
— Мама? — Таня подошла к ней и обняла. По ее запавшим глазам, по тому, как буквально за одну ночь Таня осунулась, было*видно, насколько тяжело дались ей последние несколько одиноких часов. — Прости меня.
— За что? — Такого поворота Вера Кирилловна никак не ожидала. Ведь вечером они расстались почти врагами, да и если кому у кого и просить прощения, то это именно ей самой у дочери, а не наоборот.
— За то, что я такая дура, — медленно проговорила Таня. — А ты — мудрая. Если бы ты тогда мне рассказала про Сергея, это стало бы последней каплей. Я бы не выдержала такой правды.
— Выдержала бы. Ты же у меня сильная, — возразила Вера, вне себя от радости, что все, кажется, обошлось.
— Мне просто везло на хороших людей, которые меня постоянно поддерживали и в тюрьме, и в колонии, — сказала Таня. — Одной там точно не выжить.
— Главное — это все в прошлом. Забудь, как страшный сон.
— Ну нет, — отозвалась дочь. — В прошлом-то, конечно… Но вот забыть — это вряд ли, — ее губы саркастически искривились. — Я за свою глупость расплатилась сполна, а кое-кому еще предстоит заплатить за подлость. — Она открыла ящик стола и вынула большой кухонный нож. Покрутила в руках, будто забыв, для чего доставала, бросила назад и пошла в прихожую. Вера, с пол минуты постояв в нерешительности, отправилась следом.
Таня говорила по телефону, и Вере Кирилловне сразу стало понятно, с кем именно.
— Тань, я все знаю. Всю правду, — помолчала, выслушивая ответ, и добавила: — А ты приезжай, вот и поговорим. Ну все, жду.
— Не вытерпела? — тихо спросила Вера, когда дочь положила трубку.
— А что, я не могу позвонить лучшей подруге? — Таня приподняла брови.
— Танюш, — умоляюще проговорила Вера Кирилловна, — оставила бы ты свою затею… Месть тебе всю душу выжжет, подумай!
— У меня было достаточно времени подумать. И пока я только этим и занималась, они тут очень даже неплохо устроились, ты не находишь?
— Бог вес видит, — попыталась было продолжить уговоры Вера Кирилловна. — Он сам их накажет!
— Это само собой, — кивнула Таня, — я в его дела не лезу, куда уж мне. Я, мама, только проконтролирую, чтобы он ненароком не напутал чего! Сама понимаешь — доверяй, но проверяй!..
Жанна, бессменная секретарша и «боевая подруга» господина Горина, вошла в кабинет шефа и наметанным глазом сразу заметила, что с ним нынче явно не все в порядке.
— Вадим, — с легким беспокойством спросила она, — что случилось? Выглядишь ты как-то… не очень.
Он хотел что-то ответить, но вдруг побледнел, согнулся пополам и схватился за сердце.
— Вадик! — испуганно ахнула Жанна, бросаясь к телефону. — Господи! Говорила же я тебе… сейчас, потерпи, я мигом. — Она, от волнения едва попадая на нужные кнопки, вызвала «скорую».
Домой Таня лучшую подругу приглашать не стала — встретились в скверике, непо млеку от детской площадки. Задумчиво глядя на играющих вокруг ребятишек, Таня улыбнулась:
— Ну, привет. Ты-то вообще собираешься таких же наделать? Сейчас способов — миллион, были бы деньги, а для тебя это точно не вопрос.
— Я по теме деторождения столько уже всего проштудировала, впору лекции читать, — вздохнула Баринова. — Будет у меня ребенок. Обязательно.
— Дело хорошее. Ерундой маяться некогда станет, да и потом, каждый день столько нового, интересного узнаешь…
— Тань, — не выдержала Баринова, — ты же меня не за этим звала. Хватит темнить и ходить вокруг да около. Что ты такое узнала?
— А, пустяки, мелочи жизни. Что ты вот за Сергея замуж вышла, например, — едва не зевая, ответила Разбежкина, пнула ногой подкатившийся к ней яркий мячик. — Но мне все это теперь… так. Неважно. Чего молчала-то? Или мы больше не подруги?
— Подруги, — пролепетала Баринова, не зная, как оценивать столь спокойную реакцию Разбежкиной.
— Ну вот, и я о том же. Так зачем нам секреты?
— А… а ты что, правда не обижаешься на меня?…
— Обижалась я последний раз в третьем классе, когда мне один пацан лягушку в портфель засунул, — хмыкнула Таня, — так вроде с тех пор подросла немного.
— Ты расскажешь ему про Надю?! — Баринова даже не смогла выдержать паузу.
— Зачем? Я так понимаю, ему и без нее неплохо. А нам с ней — без него. Я вообще не имею ни малейшего желания с ним встречаться.
— И мы будем молчать с тобой обе, как партизаны? — От облегчения Баринова готова была взвизгнуть и рассмеяться.
— Ага, — согласилась Таня, — как партизан, которого пытают, а он бы и рад все рассказать, да нечего — ему и свои не очень-то доверили.
Бариновой почему-то совсем нс понравилось то, как она это произнесла, однако лицо подруги нс выражало ничего, кроме полнейшего равнодушия.
— Говорила же я тебе, — причитала Жанна, сидя в больничной палате у постели Вадима Горина, — доведешь себя! С этой работой проклятой, сколько лет без продыху!
Горин сейчас чувствовал себя уже значительно лучше, к тому же секретарша оказалась далеко нс первой его посетительницей. Вездесущие Рыбкины, как только узнали о случившемся, примчались в полном составе с охами и ахами. Слава богу, ушли…
— Да ни при чем тут работа, — произнес Вадим. — Видишь, как все один к одному совпало. Разбежкина вернулась, и меня тут же прихватило, да так, что думал — точно концы отдам. Просто так ничего нс бывает.
— Брось, — отмахнулась Жанна, — у массы людей сердечные приступы происходят. И у всех из-за нечистой совести, что ли?
— А я про других не в курсе. Это не мои проблемы. Вот за себя — да, испугался. Сдохну — кому фирма достанется? Конкуренты мигом на части порвут. И все, что делал столько лет, — псу под хвост. Обидно. Слушай, выходи за меня замуж наконец, что ли?
Жанна задумчиво кивнула, и только тут до нее дошел смысл последних слов Горина.
Что?!
— Замуж за меня выходи, говорю, — повторил Вадим. — Давно пора.
— Ну, это как-то… — растерялась Жанна. — И что, девушке даже подумать нельзя?
— Ой, ладно тебе, нашлась тоже девушка. Может, к тебе еще сватов заслать? Свадьбы, ясно, никакой нс будет, по-тихому распишемся, и все.
— Всю жизнь мечтала, чтобы по-тихому. И пока смерть не разлучит нас, — проворчала Жанна.
— А вот с этим не спеши, пока не расписались. Помру раньше времени — ведь на бобах останешься, — не преминул съязвить счастливый жених, глядя на нее снизу вверх с больничной койки.
Уже давно муж не вызывал у Анны такого глубокого отвращения и презрения, как сейчас. Конечно, Виктор Рыбкин и раньше был далеко не подарок, но двадцать с хвостиком лет супружеской жизни, кажется, приучили Анну ко всем его фокусам, заморочкам и прожектам по части бизнеса. Был момент, когда она всерьез собиралась с ним расстаться и начать новую жизнь с другим человеком, но тот порыв остался давно в прошлом, а в последние годы вроде как-то все наладилось и шло ни шатко ни валко. Все-таки свое кафе, хотя и открытое на деньги Веры Кирилловны, которые той присылала Таня, и поначалу спонсируемое Вадимом Гориным — этот честно платил таким образом отступные за то, что брат отговорил Галю от невыгодных для Вадима планов замужества.
Да и жили Анна с Виктором теперь отдельно — снимали квартиру братьев Никифоровых, обосновавшихся, в свою очередь, у богатых родственников Сергея. У дочери, Кати, тоже была своя жизнь, насыщенная и «счастливая», хотя и несколько двусмысленным оказалось это счастье, с женатым мужчиной много старше ее, зато не скупившимся на деньги и подарки. Анна как-то приспособилась, примирилась с ситуацией и, наверное, терпела бы и дальше, хоть до бесконечности, если бы не очередной выверт Виктора.
Дела в кафе шли все хуже и хуже, вот он и надумал обратиться за очередным финансовым вливанием не к кому-нибудь, а к дочери. Мол, мы ее растили, последний кусок отдавали, ночей недосыпали, пусть теперь отцу родному поможет, чем может. Должна же быть у людей хоть какая-то совесть?!
— Это ты, что ли, ее растил?! — вне себя от гнева кричала Анна, узнав от мужа, что он сделал: ведь с самого начала, самым решительным образом она требовала, чтобы он выбросил из головы саму мысль обращаться к Кате, но Виктор, разумеется, плевать хотел на все предупреждения. — Ты сам с шеи собственной матери сколько лет не слезал! А теперь нового спонсора нашел, да?! Ну, силен, мужик. И братец твой не лучше — альфонс, у бабы на содержании! А ты, значит, решил с дочери деньги тянуть?! Хоть какой-то стыд поимел бы!