— Ну, ты наделала дел, — потрясенно протянула Разбежкина. Все оказалось даже хуже, чем она себе представляла сначала, — Мало тебе, что сама влезла в эту историю по самые… так еще и Димку подставила. Я ведь тебя просила не соваться. Что ж ты… — Злые слова застыли у нее на губах — уж слишком несчастной выглядела Нина. Да и какой смысл теперь устраивать ей выговоры? Все равно уже ничего не исправишь! — Да, накрутила ты клубок, народная мстительница. И что теперь делать-то?… Ладно, хватит рыдать. Как ты знаешь, Москва слезам все равно не верит… Пошли, попробую что-нибудь придумать!
Если Таня наивно полагала, что их вчерашний разговор с Надей завершился полной капитуляцией дочери и та смирилась с тем, что больше не должна видеться со своим любимым Сережей, то это было большой ошибкой. Несмотря на весьма нежный возраст, Надя не привыкла отступать от намеченных планов, что бы и кто ей ни говорил.
Баба Тома доставала из духовки противень с печеньем:
— Видишь, — улыбалась она, — двадцать минут — и наше печенье готово. А с пирожками мы бы с тобой знаешь сколько провозились? И не успели бы поиграть!
— Нам некогда играть, а то мама обидится, — озабоченно произнесла девочка.
— А с чего это мама на нас обидится? — удивилась Тамара Кирилловна, откусывая кусочек горячего печенья.
— А если не успеем в больницу к Сереже? Вот, отвезем ему нашего печенья… и давай скажем ему, что оно волшебное: кто его съест — тот сразу болеть не будет! — объяснила Надя.
Тамара даже перестала жевать:
— Надюш, а чего это нам к Сереже ехать? Давай лучше принеси сюда куклу, мы для нее устроим угощение. Наше печенье ей очень понравится.
— А Сереже еще больше понравится, — упорно гнула свое девочка. — Он знаешь как обрадуется! Он всегда радуется, когда меня видит. У мамы времени никогда нет, вот она и хотела, чтобы мы съездили, — продолжала она сочинять на ходу, но весьма убедительно.
— А мне что-то ни словечка про это не сказала, — подозрительно заметила Тамара Кирилловна, вроде бы и чувствуя, что здесь что-то не так, но в чем именно подвох, не вполне понимая.
— Забыла, наверное, — развела Надя руками. — У нее работы знаешь сколько.
— Ох, Надюша, вот ведь… Даже не знаю. Маме надо позвонить, спросить… — все еще сомневалась Тамара.
— Да мама сама хотела к нему со мной поехать, только ей некогда. А Сережа так печенье любит, — дожимала Надя.
— Ну ладно, — сдалась баба Тома, — давай навестим болящего. Все-таки он нам теперь почти родня. Только надо еще чего-нибудь собрать, нельзя же только печенье везти…
Открыв холодильник и раздумывая, чего бы такого привезти Сергею, Тамара Кирилловна не видела, как торжествующая улыбка озарила личико ее весьма сообразительной и, главное, знающей, как добиваться от взрослых своего, внучатой племянницы.
Миша в это время, сидя в больнице рядом с братом, пересказывал ему события вчерашней исторической встречи с семейством Рыбкиных:
— Ты бы получил удовольствие, отвечаю. Не знаю, насколько весело у вас на рублевских тусовках, но что с Рыбкиными не соскучишься — гарантия на все двести!
— Что ты мне тыкаешь рублевскими тусовками? — недовольно поморщившись, проворчал Сергей. — Знаешь ведь, негодяй, что я на них почти не бывал. Давай лучше про Катю.
— Катя — замечательная! — оживился Михаил, — Ты удивишься, когда ее увидишь, она так изменилась. И знаешь, что меня больше всего удивляет? Она вдруг стала… какая-то мудрая. Ну, в смысле… В общем, ты же знаешь, Рыбкины, они люди непредсказуемые, а Катя… удивительно, в этом простом, как валенок, семействе выросла такая… ну, как минимум, принцесса.
— У, братец, — улыбнулся Сергей, — сразу видно — влюблен. Миш, да мне, знаешь, чего хватило бы знать про твою Катю? Что — она — тебя — любит. Ведь ты и сам парнишка ничего… в смысле, бывают еще хуже.
— Серега, как же хорошо, когда ты так говоришь, — обрадовался младший брат, счастливый уже тем, что тот вообще говорит и общается с ним. — А знаешь, мне вчера Рыбкины, можно сказать, в любви объяснились. Правда! Даже Катин отец.
— И что, Виктор даже с нравоучениями не лез?
— Нет, — возразил Миша, — он песни пел. Свои. И очень даже неплохие. Удивил я тебя? Он и слова, и музыку — сам написал. И вообще, они все такие классные!
Тут-то в палате и появились Тамара Кирилловна с Надей. Старшая Рыбкина немедленно принялась выставлять на тумбочку возле постели Сергея многочисленные припасы:
— Ты слушай меня! Фрукты и витамины, конечно, это важно, но пусть врачи их сами едят, а тебе сейчас нужны углеводы и белок. Сырнички мягкие — это углеводы. В следующий раз принесу свои фирменные котлетки.
— А это печенье волшебное, я сама его пекла, — внесла свою лепту сияющая Надя, не сводя с Сергея влюбленных глаз.
— Да что ты? Тогда обязательно съем. Всю тарелку. Даже вместе с тарелкой!
— Родственникам оставь… хотя бы крошечки, — проворчал Миша.
— Правильно, — подхватил Сергей, — все самое ценное — больным и детям! Надюшка, иди сюда! Будем вместе лопать.
— Хорошо, что ты проснулся, — залезая к нему на кровать, заговорила девочка, — Я так рада!
— А я так рад, что ты рада! Спасибо, что пришла.
— Да, — серьезно кивнула Надя, — Надо попрощаться. Мама сказала, что мы больше не будем к тебе ходить.
— Почему?
— Ну, потому что у тебя и у твоей жены скоро будет маленький, и мы вам будем мешать, — объяснила Надя.
— Какой маленький?…
— Ну, я не знаю… Мама сказала, что они разные бывают. Бывают большие, а бывают вот такие… как мой заяц.
— Надюша, я не понимаю, о чем ты говоришь, — Сергей растерялся так, что просто не находил слов.
Собственно, Надю не требовалось убеждать в том, что с мозговой деятельностью у взрослых — не очень, а этот еще и больной, поэтому соображает особенно скверно. Придется объяснять спокойно и терпеливо, пока не дойдет.
— У тебя и у твоей жены будет ребенок. Маленький — их просто так называют, потому что они, когда родятся, небольшого размера, — начала Надя.
Сергей выронил печенье изо рта, уставившись на нее в полнейшем изумлении. И такими же расширенными глазами — на вошедшую в палату жену.
— Ты… ты… Я же просила… — Баринова, в свою очередь, видела сейчас только Мишу Никифорова.
Ведь надо же так! Не успела вчера обрадоваться, что муж, наконец, пришел в себя — и пожалуйста: этот гаденыш, младший братец, немедленно подсуетился, влез со своим докладом! А. чем еще можно объяснить то, как Сережа смотрит на этого разбежкинского выродка?!
— Значит, все-таки рассказал. Ну и что, лучше стало? — Баринова готова была разрыдаться от ненависти и бессилия, — Эх, ты, вершитель судеб… Ты сначала в своей жизни разберись, а потом к другим лезь. Я бы таких борцов за правду…
— Хватит, — резко велел жене Сергей. — Успокойся, — до него первого дошло, что Татьяна имеет в виду и почему она так набросилась на совершенно обескураженного Мишку. — Я все узнал еще до аварии.
Вместо того чтобы немедленно увести Надю, Тамара Кирилловна превратилась в воплощенное любопытство: да она бы ни за что не пропустила такую сцену! Ее любимые сериалы просто меркли по сравнению с реальностью!
— Ты что, хочешь сказать… — растерялась Баринова.
— Надюша, — наконец, опомнилась баба Тома, — нам пора. Дядя Сережа хочет спать. Лучшее лекарство для больного — это что? Правильно, здоровый сон.
— Даже поговорить не успели, — обиженно протянула Надя, не до конца убежденная в том, все ли Сережа понял относительно секретов деторождения.
— Надя, — заверил ее Никифоров, — мы с тобой успеем наговориться, тебе еще надоест. В следующий раз мы с тобой будем болтать хоть целый день
— А ты мне нарисуешь что-нибудь смешное?
— Все, что захочешь.
Надя в ответ крепко обняла его за шею. Ладно, Сережа, может, пороху и не выдумает, зато колобки у него получаются самые лучшие на свете!
— Ну, выздоравливай, — кивнула Тамара, уводя девочку.
— Миш, — попросил Сергей брата, — можешь выйти на пару минут? Нам поговорить надо.
— Господи, ну почему люди вечно лезут в чужие дела? — никак не могла уняться Баринова, провожая Михаила уничижительным взглядом. — Я так и знала, что он проболтается. У тебя не брат, а решето, ничего не может в себе держать. А ты, наверное, рад. Ну, признайся, рад ведь? Она тебя еще папой не называет?!
— А вот это тебя не касается, — бросил Сергей.
— Господи, неужели ты поверил? — гневно заговорила Татьяна. — Да это письмо гроша ломаного не стоит, мы его с Разбежкиной в свое время, можно сказать, на пару придумывали. А ты и уши развесил!..
— Давай-ка лучше поговорим о тебе, дорогая женушка, — нехорошо усмехнувшись, сменил Сергей тему. — Расскажи, что за ерунду ты придумала?
— Ты о чем? — растерялась Баринова.
— Да о твоей беременности. Между прочим, я ни на секунду не поверил в то, что это правда!
— Я тебя никогда не обманывала, — отчеканила Баринова. — Странный ты человек. Иногда вроде бы добрый, великодушный, а иногда такой… жестокий. Даже не знаю, почему? Каким-то сплетням веришь, а своей жене — нет. Ладно, ко мне ты относишься плохо, но наш ребенок чем виноват?
— Знаешь, я никогда тебя особо не понимал, а уж теперь… вообще не врубаюсь: зачем тебе все это нужно? Думаешь, выбьешь какую-то отсрочку? Тань, все давно уже решено, и ничего не изменить. Между нами никогда ничего не было, нет и точно не будет.
У Бариновой снова полились слезы. Сергей хотел сказать по этому поводу что-то язвительное, но тут в палату вошел врач. Увидев Татьяну, он встревоженно спросил:
— Что с вами?
— Доктор, — пояснил Никифоров, — это показательное выступление.
— Сергей, как вам не стыдно? Я просил вашу супругу пока вам ничего не говорить, чтобы не волновать. Но ей сейчас волнения тоже ни к чему, — возмутился врач.
— Беременную — конечно, волновать нельзя, — согласился Никифоров. — Но какое это имеет отношение к нашему тяжелому клиническому случаю?