Татьяна молча встала, вынула из сумочки справку, накануне полученную в женской консультации, бросила ее па кровать Сергея и пошла к двери.
— Бред все это. Полная чепуха, — говорил Сергей брату немногим позже, показывая оставленную Бариновой бумажку, — Какая разница, где она эту дурацкую справку раздобыла! Купила… сама сделала. Придумала беременность, а через два-три месяца скажет, что был выкидыш, и все вокруг будут виноваты. А уж я — в первую очередь: недоглядел, был недостаточно внимателен. И снова: она — жертва, я должен ее жалеть. Вот скажи мне как психолог, что делать?
— А что я могу посоветовать? — пожал Миша плечами. — Разорви паутину, вырвись в нормальный, реальный мир.
— А он — еще хуже, чем этот страшный сон с Бариновой, — вздохнул Сергей, — Миш, а где письмо?
— Извини, помялось немного, — отозвался брат, извлекая письмо из кармана, — Я его уже столько дней ношу, все никак не мог дождаться момента.
— В принципе, теперь его и читать необязательно, и так все известно, — проговорил Сергей, разглядывая этот роковой документ, — Ладно, Миш, ты иди. Хватай свою Катю обеими руками и держи что есть сил. А то станешь потом локти кусать, да поздно…
Дочитав письмо, Никифоров отложил его в сторону и взял справку, которую ему оставила Баринова. Подумав, он открыл мобильный телефон и начал набирать номер.
Его жена в это время, сидя в машине, безутешно рыдала, шепча только одно слово:
— Ненавижу, ненавижу…
Но тут раздался звонок. Татьяна ответила.
— Тань, — произнес ее муж, — Знаешь, когда ты уехала, я… в общем, я принял важное решение. Вернись, пожалуйста. Мы с тобой должны поговорить. Алло, Таня, ты меня слышишь? Алло, алло?
Она поспешно вытерла слезы, завела мотор и вскоре уже вновь входила в палату к Сергею.
— Привет, — совсем иным, чем прежде, тоном сказал Никифоров. — Спасибо, что вернулась. Только давай поговорим спокойно, без нервов. Таня, я долго думал… Мы уже несколько лет вместе, — он с трудом подбирал слова. — Я знаю, как ты ко мне относишься… и благодарен тебе за это… Тань, мне очень тяжело все это говорить…
— Давай уж, добивай скорей, не томи, — не выдержала она.
— Ты знаешь, что я люблю другую женщину. И ничего с этим не поделать.
— Зачем ты тогда просил меня приехать? — с горечью спросила Татьяна, — Я ехала к тебе с такой надеждой…
— Я не хочу тебя обманывать… но, если ты сможешь смириться, то ради ребенка я готов… Я не хочу, чтобы он страдал, еще не родившись.
— Господи, — выдохнула Баринова, услышав эти слова, — какая же я счастливая, даже страшно… — Она присела рядом с Сергеем и положила голову ему на грудь.
— Теперь-то чего боишься? — улыбнулся он, впрочем, совсем невесело.
— Что нам помешают, — отозвалась Татьяна и как в воду смотрела: дверь палаты снова открылась, и вошла Таня.
— Извините, что помешала, — страшно смутившись при виде такой почти интимной сцены, проговорила она, — но… Сереж, мне с тобой поговорить надо по важному делу. Это касается Нины. У нее серьезные проблемы.
— Я не хочу ни с кем разговаривать, кроме своей жены, — отрезал Никифоров, за руку удерживая попытавшуюся встать Баринову с такой силой, что той стало больно. — Моя единственная забота сейчас — забыть все, что было, как страшный сон. Я жду не дождусь того дня, когда выпишусь из этой чертовой больницы, чтобы навсегда уехать с женой подальше отсюда. Так что оставь меня в покое. А я не буду тревожить тебя. Ты ведь сама этого хотела!
Таня повернулась и молча пошла к выходу.
Олег Эдуардович собирался на службу, и Туся подавала ему пиджак.
— Я вот думаю: а если большую комнату для гостей переделать в детскую? Там и солнца много, и просторно, — делился с ней своими планами Баринов. — Надо будет дизайнера пригласить, пусть сделает по уму.
— Да погоди ты деятельность разводить, — проворчала Туся.
— А чего годить-то? Что, в спешке лучше? Чтобы потом сдать объект с недоделками? Нет уж, для себя строим. Я уж и не думал, что дождусь такого счастья, а вот ведь… — Он довольно покачал головой.
— Да уж, дождался. Привалило счастье, — пробормотала Туся, стоило хозяину выйти из дома. Она не верила ни одному слову Татьяны относительно ребенка, которого та якобы носит, и имела все основания для того, чтобы оставаться при своем мнении.
Тут раздался звонок телефона.
— На радостях голову дома забыл? — спросила в трубку домработница, уверенная, что это снова Баринов.
— Моя фамилия Хомский, — ответили ей, — Я следователь прокуратуры.
У Туси дрогнуло сердце.
— Откуда я знаю, что вы из прокуратуры, может, вы какой-нибудь… — начала она.
— А вы меня впустите, я удостоверение предъявлю.
— На кой мне ваше удостоверение! Да и хозяина нет. Только что уехал, — недовольно сообщила Туся.
— Я знаю. Но господин Баринов мне пока не нужен. Мне нужна Наталья Федоровна Гудкова.
Такого поворота Туся ожидала в последнюю очередь. Однако дверь все-таки открыла, впуская незваного гостя в дом.
— Наталья Федоровна Гудкова — это вы? — уточнил Хомский.
— Я. Ну, садитесь, раз пришли.
Сама она осталась стоять, враждебно разглядывая солидного мужчину средних лет, с заметными залысинами и тяжелым взглядом глубоко посаженных глаз.
— Наталья Федоровна, вы, если не ошибаюсь, в этом доме домработница? Ну, или экономка, прислуга…
— Я здесь никому не прислуживаю, — с достоинством отозвалась Туся.
— Значит, вы чья-то родственница? — предположил Хомский.
— Да я им родней всех родственников. Что, не верите? Я в этой семье уже столько лет, что и сама со счета сбилась!
— Очень хорошо, — кивнул следователь, — Значит, вы давно знаете господина Баринова.
— Можно сказать, всю жизнь, — согласилась Туся, все-таки усаживаясь в кресло напротив него.
— Замечательно. Значит, вам известно о его, так сказать, не основной деятельности.
— Чего? А попроще можно? Если вы насчет дома, то зря: здесь все, до последнего кирпичика, сделано по-честному, все бумажки имеются.
— Кто б сомневался, — хмыкнул следователь.
— Вы Олега не знаете, а говорите, — женщина обиженно поджала губы.
— Наталья Федоровна, — миролюбиво проговорил Хомский, — во-первых, господина Баринова мы немножко знаем, а во-вторых, я надеялся с вашей помощью узнать его еще лучше. Кто же расскажет об Олеге Эдуардовиче лучше и точнее, чем вы, многолетний, можно сказать, член семьи, правда?
— Это смотря какая правда, — заметила Туся. — А вообще, вам с самим Олегом лучше поговорить.
— Да с ним поговорят, — заверил ее следователь, — когда придет время, как же без этого. В другом месте поговорят, а я только хотел довести до вашего сведения, что против Баринова Олега Эдуардовича возбуждено уголовное дело. А вы проходите по нему свидетелем. — Он выдержал многозначительную паузу, давая Тусе возможность оценить всю серьезность ситуации, — Баринова обвиняют по серьезным статьям, и если его вина будет доказана, то все это, — Хомский внимательно оглядел гостиную, — и не только эго, будет обращено в доход государства. Попросту говоря, у вас это изымут.
— А всех нас, значит, на улицу? — уточнила Туся.
— Хорошо, если на улицу. Кое-кому государство жилье на несколько лет обеспечит. Мне почему-то за вас очень обидно: столько лет вы на них пахали… и остаться у разбитого корыта?
— Вы что, — медленно и гневно проговорила Туся, — думаете, я на Олега стучать буду? Да никогда, лучше язык откушу и выплюну!
— Я не прошу доносить на него, просто кое-что нам объясните, — произнес Хомский.
— Зря хлопочете, — предупредила женщина, — в этом доме таких не найдете!
— Как знать, как знать… — протянул следователь, — Может, уже нашли. Знаете, как бывает: кое-кто напишет заявление, а наше дело подневольное, приходится разбираться. Может, для вас Баринов — святой человек, а вдруг найдется кто-нибудь, кто так не считает? Ну, мало ли, что-то не поделили…
— Ах, — дошло до Туей, — метелка ты испанская!..
— Ну так что, Наталья Федоровна? Будем работать? — неуверенно спросил Хомский, уже, впрочем, понимая, что ни угрозами, ни посулами из его собеседницы не удастся вытянуть ни слова против Баринова.
— Так работайте, я вам разве мешаю? Это вы мне ничего делать не даете. Так весь дом грязью зарастет, — издевательски продолжала она. — Я-то всю жизнь с грязью борюсь. А в ваших делишках никогда не участвовала — и участвовать не собираюсь.
— В наших делишках? Странное у вас отношение к закону, я бы даже сказал, враждебное, — вздохнул Хомский, поднимаясь и закрывая свою папку, — Жаль. Я надеялся, что мы с вами поймем друг друга.
— А я вас поняла, — сообщила Туся.
— Да? Значит, вам повезло больше, чем мне. Ну, до свидания, Наталья Федоровна, и это свидание состоится довольно скоро. О его времени вас известят, а вот место встречи — изменить нельзя. И все же подумайте над моим предложением. Мы их не всем делаем, далеко на всем, — Он достал визитку и положил на стол, — Вот мой телефон, если надумаете. Провожать не надо.
Стоило ему удалиться, как Туся взяла оставленную им визитку и разорвала ее на множество мелких клочков. Хотела было присесть, но пришлось снова подойти к телефону.
— Привет, узнала? Это Яна! — услышала она веселый голос ненавистной хозяйки. — Представляю, как вы все обзавидуетесь, когда увидите мое лицо двадцатилетней девушки! Туся, это не курс омоложения, это какое-то волшебство! Ну ладно, как там у вас дела? Соскучились по мне?
— Ага, как собака по палке, — с неприкрытой ненавистью ответила Туся: окажись Яна прямо сейчас в зоне ее досягаемости, той пришлось бы после этой встречи не курс омоложения проходить, а делать пластическую операцию, и, возможно, не одну. — Особенно я — жду не дождусь, когда же ты нас снова обрадуешь своим появлением!
— А чего ты злишься? Случилось что-нибудь? — Разумеется, Яна отлично знала, что Туся ее не слишком жалует, но сегодня тон домработницы был и вовсе каким-то непримиримым.